«Закладываю в свои картины первобытные чувства». Интервью с Никитой Кроко — первым резидентом галереи Hide

В детстве у тебя были какие-то творческие увлечения?

Я рисовал с суперраннего возраста — мне это очень нравилось. Все свободное время проводил, рисуя перед ТВ.

А что рисовал?

Помню, что было много сцен баталий под впечатлением от фильмов вроде «Властелина колец», рыцарей, персонажей фэнтези. Детские рисунки обычно выглядят очень абстрактно, так что, скорее всего, было непонятно, что изображено на моих, но это были именно такие персонажи.

Чем еще тогда интересовался?

Занимался дзюдо, гулял и делал все, что делают или, по крайней мере, делали дети в то время. У нынешнего поколения занятия отличаются: у меня есть младшая сестра, и я чувствую, что между нами очень большая разница.

В чем она проявляется, по твоим наблюдениям?

Мне кажется, что современные дети намного быстрее взрослеют. Не помню, чтобы в четырнадцать лет был таким же взрослым и осведомленным. Они очень быстро все схватывают и считывают повестку так, будто бы это они старше. Может, потому что процесс глобализации усилился или из-за соцсетей. Не претендую на экспертность, но как будто бы в зумерах и больше единения, и больше разделения.

Тем не менее у тебя в детстве наверняка тоже были свои мечты и цели. Кем хотел стать?

Всегда хотел сделать что-то интересное. На ум постоянно приходили разные профессии, и представление о том, что я хотел бы делать, было очень эфемерным — оно постоянно менялось. В разное время хотел рисовать, писать тексты, книги, в какой-то момент — даже быть адвокатом. Идей было столько, что даже вспомнить невозможно, и они все были очень быстропроходящими.

Как семья относилась к динамичности твоих увлечений и тому, что ты постоянно переключался то на одно, то на другое?

Меня очень поддерживали, потому что это была классная альтернатива прыганию по гаражам и другим дворовым движениям, что я, конечно же, тоже делал. Мои увлечения в глазах семьи были более приемлемыми и безопасными: они никому не мешали и помогали мне развиваться как личности. Конечно, не все мои интересы были понятны близким — комиксы, например.

Становились ли твои хобби причиной каких-то курьезных ситуаций?

В школе часто рисовал карикатуры на учителей, и их иногда находили.

Вызывали родителей?

К сожалению, да, и не только из-за карикатур.

Ты говорил, что хотел быть юристом — не самая творческая специальность. Откуда такая идея?

Это была одна из миллиона предполагаемых профессий. Мне кажется, каждый ребенок хочет стать то пожарным, то космонавтом. В фильмах образ юриста часто романтизируют: показывают персонажа как красноречивого, притягивающего внимание и выполняющего очень благородную миссию, защищающего кого-то. Если мы не про «Адвоката дьявола» говорим, конечно. В общем, это образ человека, у которого есть моральный компас и который своим интеллектом помогает людям в сложных ситуациях.

Ты ведь еще увлекался граффити.

Да, но очень давно. Было классно нарисовать граффити с друзьями, испортить чью-то собственность.

Помнишь, как в первый раз решился испортить чью-то собственность?

Да, и меня поймали! Мне было десять лет, стремная ситуация. Мы с другом купили баллончики, пошли рисовать на каком-то здании, и меня поймал человек, оказавшийся полицейским. Он меня ударил по лицу, но это только подстрекнуло меня еще больше рисовать и портить больше имущества.

Родители знали об этой ситуации?

Да, он отвел меня домой к бабушке и заставил закрашивать. Бабушка была не в восторге.

В одном материале Tatler была фотография, где ты уже во взрослом возрасте рисуешь граффити в Лондоне вместе с мамой.

Вообще этого не помню, но если есть фотография, то точно было.

Раз уж заговорили про Англию, расскажи, как там оказался. Это было твое решение или родители направили?

Не то чтобы в 12–13 лет я обладал весомым правом голоса, но я точно был не против. Думаю, меня подготовили к этим переменам, и в какой-то момент решение стало и моим тоже. Глядя на ситуацию в перспективе, понимаю, что оно было правильным. До попадания в британскую школу я учил английский и думал, что очень хорошо его знаю, а потом оказалось, что на самом деле не очень. В итоге выучил, конечно, и теперь очень рад, что меня туда отправили.

Какие сложности возникали — с разговорной лексикой, с восприятием речи на слух?

И то и другое — англичане очень быстро говорят. Там были ребята из разных мест: внутри Великобритании достаточно много акцентов, да и у людей из других стран тоже совершенно разное произношение. Все это было сложно само по себе, и вдвойне сложно, когда приезжаешь из Гольяново в Букингем — немного разные контексты.

Как одноклассники относились к новым ребятам? Возникали ли сложности в отношениях со сверстниками или все были достаточно френдли?

Честно, все были не суперфрендли. Дети вообще могут быть очень злыми. Принято считать, что в Великобритании куда более прогрессивное общество, которое ставит во главу угла ценности вроде дайверсити, но в школе, где я оказался, не все было так радужно. Сам я столкнулся с какими-то смехотворными проявлениями неприятия, глобально все было ок — я не тот человек, который даст над собой стебаться. Но в целом были и злые шутки, и ничем не подкрепленные стереотипы.

Были вещи, которые вызывали у тебя культурный шок? Может, связанные с менталитетом или какими-то школьными традициями?

Несмотря на то, что тогда я был менее осознанным (не берусь говорить, что я сейчас как-то очень осознанно подхожу к жизни), у меня было внутреннее убеждение, что я не стану лезть со своими правилами в чужой монастырь, поэтому принимал все как данность. Ничего сверхъестественного там не наблюдал, достаточно цивилизованное место. Были, наверное, какие-то шутки и приколы, которые в Москве ты вряд ли бы услышал от человека, который не хочет получить затрещину, но тут важно принимать во внимание культурные различия — там принято подшучивать и подкалывать в большей степени, чем у нас.

Учиться нравилось?

Да, я золотой медалист. Мне очень нравилась система образования в Англии, потому что там можно сразу быть мобильным в вопросах своего выбора и переходить от одного предмета к другому, заниматься тем, что тебе действительно интересно, а не быть заложником системы, в которой обязуешься сдать экзамен по трем дисциплинам, среди которых нет ни одной интересной для тебя.

Что было интересно тебе?

В последнем классе я изучал английскую литературу, политологию и историю. По ним и сдавал экзамены.

Тогда ты уже понимал, чем хочешь заниматься? Предпринимал ли какие-то действия, чтобы подступиться к той или иной профессии?

На самом деле нет. Мне кажется, проблема была как раз в изобилии опций. Лет 30 назад профессий было меньше, так что выбрать было проще. Я же потерялся в этом многообразии, пытался хотя бы условно понять, чего хочу, так что в университете изучал международные отношения. Они были фундаментом, на котором в дальнейшем можно что-то выстроить.

А чем-то творческим занимался в этот период? И было ли вообще какое-то занятие, которое сопровождало тебя по жизни?

Я рисовал всегда — это хобби я никогда не забрасывал. Оно было для меня отдушиной. Например, если в школе или университете становилось невыносимо скучно, я всегда мог сесть порисовать, и мне становилось легче от мысли, что у меня в жизни есть какое-то дело.

Вещи, которые ты рисовал, с годами менялись или сюжеты всегда были примерно одни и те же?

Они менялись много раз. В школе, например, у нас был отдельный предмет, по которому я сдавал экзамен. На нем приходилось изображать то, что говорят, и я понял, что рисовать прикольно вообще все. После этого начал делать больше. В художественной школе тоже учился, но буквально пару лет — там было страшно скучно.

Тебя, наверное, бесила академическая живопись.

Да-да. Это было ужасно.

Почему бросил?

Потому что уехал в Англию.

Чем занялся после школы?

Поступил в King's College и там изучал историю международных отношений. В основном — историю Востока, востоковедение и международные отношения. Сейчас дописываю диссертацию.

Ты стажировался в одном из главных аукционных домов в мире — Phillips — и там же познакомился с Сашей Бланарем, который теперь ведет тебя как художника. Как ты туда попал? Как с Сашей нашли друг друга?

Это была летняя стажировка после университета. У меня были две начальницы: одна самая главная, а вторая — Сашина коллега и подруга Даша. В основном с ней я и работал. С самим Сашей, как мне кажется, не суперчасто там виделся.

В Phillips я преимущественно занимался ресерчем и помогал переводить каталоги для русских клиентов. Однажды даже вел аукцион — менял цену лотов нажатием клавиши. Звучит как плевое дело, но это достаточно страшно и тревожно, потому что я несколько раз не успевал или ставил слишком уж крейзи прайс. Но это было забавно. Еще как-то помогал организовывать день рождения одного из сотрудников — надувал розовых фламинго, которые потом в бассейне плавали.

Эта стажировка отражает интересы, о которых ты рассказывал: искусство, история, системная работа. Думал ли о том, чтобы продолжить развиваться в аукционном деле?

Это суперинтересно.

Мне кажется, эта сфера будет развиваться. Сейчас мы, к примеру, видим, как возникает новое искусство — виртуальное, NFT и все в этом духе. Надеюсь, мне еще доведется поработать в этой среде.

Что думаешь насчет NFT? По сути, это же совершенно противоположная история тому, о чем ты только что говорил. Ван Гог ничего не нарисует, а вот NFT можно сделать сколько угодно.

В NFT я полный профан и абсолютно некомпетентен давать какие-то комментарии. Токены, которые я видел, вот эти знаменитые обезьяны, например, по-моему, ужасно выглядят. По сути, авторы просто берут один макет обезьяны и десять разных шляп, но, я подозреваю, что столкнулся с самой верхушкой, 00,1 процента NFT. Уверен, есть очень классные рисунки. Еще мне непонятно, что с ними делать — дома у себя NFT не повесишь.

Не хотел бы себя в этом попробовать?

Не знаю, смотря что. Рисовать обезьян? Мне они нравятся в целом, они смешные.

Как относишься к криптоискусству в широком смысле? Было бы интересно зайти на эту территорию, перейти от аналогового арта к цифровому?

Если смогу получать те эмоции, ради которых я занимаюсь творчеством, то определенно бы это сделал. Не ставлю перед собой цели заниматься цифровым искусством, но допускаю, что, возможно, я когда-то захочу. Не являюсь ни противником, ни фанатом диджитала, в целом поэкспериментировать можно. Нейтральность — и есть ответ.

Кстати, об экспериментах — у тебя ведь и другой творческий опыт был. Нашла на GQ профайл автора с твоими именем и фамилией.

Мне всегда нравилось писать, и в GQ у меня была стажировка. Публиковался на сайте под чутким руководством Оксаны Смирновой — очень классного журналиста, которая тогда была шеф-редактором. Мне как стажеру сначала поручали отбирать фотки и небольшие тексты, а впоследствии, когда заслужил доверие, открыли доступ в админку. Уже после стажировки мне несколько раз заказывали статьи. Последняя была про эволюцию стиля Тимати. Советую ее прочитать.

В GQ все твои материалы были про моду. Так совпало, что тебе доставались статьи именно на эту тему, или она тебе самому интересна?

Как будто почти все журналы посвящены моде. Кроме журналов «Мать и дитя» и «Вокруг света» разве что. Мне точно интересна тема, потому что люблю красиво одеваться и потому что она во многом отражает нашу действительность. То, сколько внимания мы уделяем вещам, многое говорит о нас как о виде.

Рискну предположить, что у тебя не было шанса не заинтересоваться модой, ведь твоя мама возглавляла два топовых глянцевых журнала (мама Никиты — Ксения Соловьева, экс-главред российских версий Vogue и Tatler. — Прим. SRSLY).

Да, думаю, это тоже сыграло роль.

Как давно ты начал интересоваться модой? Может, есть какие-то воспоминания из детства?

Как я надевал мамины платья? (Смеется.) Только под пытками. На самом деле лет до шестнадцати мода меня не интересовала. Я не был модным ребенком.

Мама не пыталась тебя одевать?

Для моей мамы мода — это в первую очередь работа: у нее исследовательский интерес. Она никогда не пыталась привить мне желание выглядеть модно, и я считаю, что это важно для ребенка: лучше предоставить ему возможность самому делать выбор.

Ксения Юрьевна кажется очень принимающим родителем. Например, когда ты завел телеграм-канал, она как-то трогательно рассказала в своем, что ты занимаешься творчеством. Материалы Tatler, где ты фигурируешь, тоже создают ощущение, что тебе всегда давали свободу быть собой и поддерживали в любых начинаниях.

Это действительно так. В жизни моей мамы всегда было хобби — теннис, и, наверное, поэтому она воспринимает мое увлечение как что-то, что делает жизнь интереснее и красочнее. Кроме того, это занятие экологично: многие занимаются тем, что для родителей может быть красным флагом, заставляет их переживать — например, походы на рейвы.

Ты делаешь что-то, что заставляет родителей переживать? Ходишь на рейвы?

Нет, никогда.

Вернемся к теме твоих редакторских изысканий. Почему перестал писать?

Никогда не хотел быть редактором, просто было интересно попробовать себя в чем-то креативном. Эта работа не произвела колоссального впечатления — вероятно потому, что была связана с модой. Будто бы в университете мы поднимали куда более интересные для меня темы, но у широкой аудитории они не найдут такого отклика.

Допускаешь, что мог бы заниматься чем-то схожим, но в другой тематике? Журналы ведь могут быть и научными, и историческими.

У меня был блог про лапшу, где я каждый раз делал обзор на одну и ту же лапшу, писал что-то смешное между строк. Но в одну реку дважды не вступить — услышал эту фразу в университете и подумал, что было бы прикольно делать обзоры на одну и ту же лапшу из раза в раз.

Обозревал одну и ту же лапшу из одной конкретной забегаловки?

Да, прорекламирую: это была китайская забегаловка в торговом доме «Дружба» на Новослободской, там очень вкусно.

Продолжаешь вести этот блог?

Продолжаю ходить туда есть лапшу, но уже без блога. Раньше я еще обязательно засекал время: приходил, садился, ставил таймер. Сотрудники, наверное, думали, что я сумасшедший, но, увидев меня, начинали очень быстро готовить. Рекомендую ставить таймер всем, кто ходит в одно и то же место.

Думал ли о том, чтобы завести аналогичный блог, но, например, с хот-догами?

Было бы прикольно, но сейчас у меня не очень много времени, так что пока отложим эту идею.

Для меня удивительно, что в соцсетях ты довольно немногословен. В телеграм-канале публикуешь свои работы, но ничего не пишешь, в инстаграме* тоже не любишь разговаривать, хотя у тебя есть и опыт, и желание выражать свои мысли, анализировать. Почему?

Считаю, что если художник говорит о каждой своей работе, то создает ограничения для ее восприятия. Человек может посмотреть абстрактные картины того же Марко Ротко, например, и увидеть все что угодно. Если объяснять, что ты хотел сказать той или иной работой, у зрителя могут возникнуть предрассудки, и он будет пытаться искусственно рассмотреть то, о чем ты написал, а не то, что видит перед собой. Разъяснениями ты лишаешь его аутентичных чувств, которые могут возникнуть автономно.

Разве тебе неважно, чтобы аудитория поняла, что ты имел в виду? Какой смысл считаешь более аутентичным: который ты заложил в работу или тот, что увидел зритель?

Я закладываю в свои картины первобытные чувства — там нет идей в стиле «Google и Facebook* монополизируют рынок и будут влиять на всю информацию, которую мы получаем» — не вижу в этом смысла. Все, что я рисую,— это своего рода лакмусовая бумажка или временная капсула, отражающая настроение, которое у меня было в момент ее создания. Не берусь даже пытаться придать всему этому форму и смысл, вообще не очень много думаю о смысле, правда.

Сейчас ты на пороге нового этапа: в твоей жизни многое меняется, ты погружаешься в арт-сферу. В какой момент ты решил целенаправленно двигаться в этом направлении?

Не знаю, насколько плотно в нее погружаюсь. (Смеется.)

Ты уже успел провести свою первую выставку.

Да, это клево. Но в первую очередь творчество для меня — это хобби. Если оно сможет стать моей работой — круто. Если нет — я все равно должен им заниматься, потому что мне искренне это нравится. Параллельно еще много вещей происходит в моей жизни: работаю на работе, преподаю английский, занимаюсь спортом. Когда я понял, что хочу углубляться в творчество? Наверное, когда стал публиковать свои работы: мне начало более-менее нравиться то, что я рисую, и я решил поделиться этим.

Когда это произошло?

Пару месяцев назад. Раньше я скидывал свои работы друзьям и близким, но выкладывать куда-то стеснялся или не видел смысла в этом.

Сумел преодолеть это стеснение или все равно сложно показывать свое творчество миру?

Я всегда стесняюсь. Когда была выставка, мне хотелось провалиться сквозь землю, настолько было неловко.

Ты стал первым резидентом галереи Hide. Как началась ваша общая история?

Очень случайно: я просто скинул Саше свои работы, и меня пригласили прийти познакомиться, без какого-либо посыла. Я принес несколько картин, ребятам они понравились, и мы начали обсуждать мое участие в выставке.

Работы, которые сейчас представлены в галерее, были созданы специально для Hide?

Скорее в попытке сделать что-то для Hide. Сроки были сжатые, и я остался не очень доволен тем, что получилось.

Расскажи про эти картины. Понимаю, что ты оставляешь зрителю право трактовки, но хотелось бы узнать, о чем ты думал, когда их писал.

Важно сказать, что я вообще ни о чем не думаю, когда рисую. Для меня творчество — это терапия. Я склонен к излишней и порой болезненной рефлексии, но творчество меня от нее спасает. Я выключаюсь на пять часов и просто провожу время наедине с собой, не думая абсолютно ни о чем. Так что я просто пытался нарисовать то, что мне нравится.

Твой творческий процесс медитативен или больше направлен на выплеск энергии? В твоих работах много резких, объемных мазков, цвета. Они очень динамичные.

Это точно выплеск энергии. У меня никогда нет конечной цели: есть только процесс. Если что-то получится — клево, ничего не получится — ничего страшного, завтра пойду в «Передвижник», возьму еще один холст и попробую что-то новое. Просто мне очень нравится этим заниматься: можно быть собой, получать удовольствие, отстраняться от летаргии обыденности.

При этом в некоторых твоих работах угадываются человеческие силуэты — похоже на абстрактные портреты. Заметила, что в последнее время у картин стали появляться названия — «Наполеон», «Раскольников». Почему эти герои?

Наполеон из-за шляпы явно, а Раскольников — потому что у картины очень неуверенная цветовая гамма. Мне кажется, они представляют собой две грани каждого человека: у всех есть внутренний Наполеон с железной хваткой и внутренний Раскольников, который очень много думает. Такие два археобраза.

Сейчас, когда ты уже вошел в арт-сообщество...

В скафандре с аквалангом погрузился в это море. (Смеется.)

…успел ли познакомиться с кем-то, кто тоже занимается творчеством, с кем ты на одной волне?

Меня всегда окружали творческие люди: актеры, музыканты, девушка моя тоже музыкой занимается. Не то чтобы именно сейчас я начал общаться с кем-то из этой тусовки. Например, у меня есть очень хорошие друзья — группа «Залпом». Недавно познакомился с основательницей Hide Азизой, с Антоном Реввой. Клево иметь людей, с которыми можно делиться работами. Но все-таки через свои картины мне важно в первую очередь не с кем-то общаться, а делать то, что я делаю. Это более честно.

Некоторые художники, которые попадают в арт-комьюнити в довольно взрослом возрасте, часто рассказывают о синдроме самозванца и скептическом отношении коллег — особенно если начинают заниматься творчеством, не имея профильного образования. Сталкивался ли ты с похожим? Смешанными эмоциями, неуверенностью, предвзятым отношением?

В том, что делаю, я не преследую какую-то цель, и мне с этой мыслью спокойно. Если кому-то нравятся мои работы — классно, но в целом погоды для меня не делает, потому что они нравятся мне — я делаю их для себя. Да, точно есть синдром самозванца и мысли о том, что я недостаточно талантливый, но я буду продолжать делать то, что делаю.

Ты такой фаталист: делаешь свое дело, и пусть приведет куда приведет.
Мне кажется, все русские — фаталисты.

Какие планы в рамках сотрудничества с Hide?

Присматриваться друг к другу и расти вместе.

Расскажи про свой псевдоним — почему Никита Кроко?

Не помню, по какой причине, но в школе меня стали называть Крокодилом, и это прозвище ко мне привязалось — Никита Кроко, Никита Крокс. Мне оно нравится, и нравится, как выглядят крокодилы.

Есть ли у тебя работы с крокодилами?

Нет, но я хочу ремень или какую-то вещь Stefano Ricci из крокодиловой кожи. На ресейл-площадках просто очень много сижу, там полно вещей из крокодила. (Смеется.)

В каких техниках ты сейчас работаешь? Какие материалы используешь? Некоторые твои работы, выставленные в Hide, написаны на ДСП-панелях, что довольно необычно.

В основном рисую маслом, оно позволяет создавать разные эффекты и в отличие от той же акварели делает тебя более мобильным в выборе техники. Еще люблю использовать уголь, пастель, карандаши — все, что попадется под руку, не ограничиваю себя.

Серия работ для Hide позиционируется как вдохновленная последним полугодием твоей жизни. Что это было за время?

Временной промежуток указывает на новизну работ и начало нового этапа в моем развитии как художника.

Чем твои ранние работы отличаются от новых?

Они плохие, могу тебе показать потом. (Смеется.) Мне кажется, творчество не может быть статичным. Раньше мне нравилось рисовать людей и персонажей, а сейчас предпочитаю какие-то абстрактные вещи.

В общем, ты за динамичное творчество.

Да, однозначно за динамику.

Как ты снова оказался в Москве? Ты ведь до сих пор учишься заочно, пишешь диплом. Почему решил вернуться в Россию?

Случился коронавирус, и учеба перешла в виртуальный режим, так что я, пользуясь случаем, приехал обратно. Лондон — очень дорогой город, и пережидать локдаун в рублевой зоне куда проще и приятнее. К тому же там до сих пор учатся онлайн, а здесь коронавирус закончился, и можно без масок ходить.

Судя по социальным сетям, личность ты очень разносторонняя. Видела, что успел даже моделью поработать — снялся для кампейна Ch4rm.

Я дружу с Никитой, основателем бренда, и он пригласил меня поучаствовать в съемке. Было забавно: мы снимали в дождь на стоянке дальнобойщиков в Туле, и они на все это смотрели — у них был культурный шок.

Если бы снова предложили поработать моделью, согласился бы?

Я об этом, кстати, никогда не думал. На самом деле, мне это не суперинтересно, ну и у меня недостаточно высокий рост. (Смеется.)

Еще ты занимаешься бренд-менеджментом в ювелирном бренде.

Уже нет, теперь работаю продакт-менеджером в бренде одежды: занимаюсь поиском производств, тканей, разработкой лекал вместе с конструктором. Но ювелирный бренд у нас с другом действительно есть, а вот времени им заниматься — нет.

Как запустили его?

Друг увлекся ювелиркой во время карантина и научился делать украшения. Мне же пришла идея не дарить эти кольца всем, а продавать. Считаю, что круто делать что-то своими руками, нам это очень интересно. У нас должна была выйти коллекция изделий, сделанных вручную в единственном экземпляре: друг находил на Камчатке всякие цветочки и потом отливал их в серебре. Сейчас он нашел серьезную работу, и на развитие проекта времени не остается.

Не могу не спросить про твою маму. Каково это — быть сыном главреда Vogue?

Для меня это не главред Vogue, а моя мама, которая меня кормила и одевала, как бы клишейно это ни звучало. Если говорить о ее работе, то для меня всегда было очевидно, что мама — очень мотивированный и дисциплинированный человек, который всегда добивается своих целей. Этим она меня очень вдохновляет. Самоотдача невероятная, за что ее уважают и любят коллеги и, может быть, ненавидят конкуренты. Очень круто иметь перед глазами такую ролевую модель — успешного, целеустремленного, классного, молодого профессионала. Еще несколько раз она брала меня с собой на фешн-показы.

Бывало ли такое, что подружки просили помочь им попасть в Vogue на стажировку?

Никогда такого не было — никому специально не говорил, кто моя мама. Мне кажется, она производит впечатление человека, который в жизни никого бы не взял по знакомству на работу. И как будто бы она излучает эту ауру, так что никому в голову не приходило подойти ко мне с такой просьбой. К тому же Condé Nast — это место, где ценят и уважают профессионализм и выбирают лучших, так что случайная подружка не проскочила бы. В общем, пока таких не было, жду. (Смеется.)

Про совместные планы с Hide уже поговорили. Что насчет твоих личных?

Продолжать рисовать, делать все, что мне нравится, и не делать то, что мне не нравится.