Что ты сейчас можешь рассказать про своего героя без спойлеров? Кроме того, что он не хочет ехать в Москву, в отличие от своей девушки.
Стас — очень хороший парень на самом деле, такой green flag. Дело не в том, что он не хочет ехать, а в том, что он не видит себя там. Мне кажется, он по-настоящему любит Машу (героиня Полины Гухман. — Прим. SRSLY), но ему просто хорошо в этом городе. Он в духе «здесь я вырос, здесь семью и детей заведу». Работа его ему нравится, поэтому он не видит другого будущего и не хочет меняться. Я даже предположу, что у него нет амбиций. Он не понимает, зачем ехать в город, где ничего и никого нет. Его не ведет зов сердца или мечты.
Наверное, в самый первый раз я приехал с семьей. Тогда жестко кайфанул, потому что увидел «Макдоналдс» большой. Еще отравился там, по-моему. Было смешно. Потом мы частенько приезжали на фестивали от театральной студии. В одну из таких поездок, уже в сознательном возрасте, понял, что это крутой город. Здесь классный ритм, инфраструктура, очень много людей, возможностей. Почувствовал, что надо сюда, потому что в Курске мне было слишком медленно.
Как родители отпускали тебя?
Как и многие другие родители, они очень боялись. У меня вообще был такой прикольный момент: я лет в семь-восемь заявил, что стану актером. Они, наверное, восприняли это как шутку. Подумали, что впереди еще много времени, все изменится. Но с каждым годом мечта усиливалась, желание укреплялось, амбиции росли.
Они очень переживали, в какой-то момент отговаривали. Говорили: «Ты умный парень, получишь нормальную профессию, потом будешь заниматься, чем хочешь». Мы спорили. Я кардинальный и резкий в этом плане, поэтому были небольшие конфликты. Но когда уже поступал, вся семья кулачки держала.
Где ты жил первое время? В общаге?
Да, я все четыре года института жил в общежитии. Это была моя школа взрослой жизни.
Для меня театральное общежитие — это какая-то другая вселенная. Студенты много времени проводят в стенах самого ВУЗа, потом выходят и продолжают что-то придумывать, репетировать. Такая у вас была атмосфера?
Ты во многом точно описала. Идешь, кто-то на гитаре играет, кто-то готовит этюды, кто-то тусит. Но бывали моменты, когда общежитие превращалось в базу для сна. Приходишь — отрубаешься — встаешь — идешь обратно в институт. А во время сессии у нас стабильно было одна комната, где мы рассаживались и учили до утра. Потом ехали в институт, и так по кругу.
Сейчас у тебя есть ощущение дома? С учетом того, что актерская профессия подразумевает многочасовую занятость, экспедиции, поездки, ты привязан к какому-то месту?
Я люблю путешествовать и открывать новые места! Но привязка есть, конечно. И к родному дому в Курске, и в Москве. За последние два года появилось ощущение пристанища, где можно спокойно провести время наедине с собой. Я потихоньку обуютил свое пространство, и теперь все здорово.
У тебя дома есть какой-то классный предмет интерьера или просто интересная вещь, которая тебе очень нравится?
У меня есть классные цветные флажочки. Они висят натянутые, как в летних лагерях.
Есть в этом театрально-декорационный вайб.
Да-да!
«Трех сестер» вы снимали в Нижним Новгороде. Как тебе этот город?
Мой брат был там в учебке в армии, поэтому мы ездили туда семьей, но тогда толком не получилось ничего посмотреть. Во время съемок как раз выдалась возможность погулять. У меня еще был очень крутой водитель, который возил меня на красивой большой тачке Dodge Ram, показывал город и много рассказывал про него. Мне очень понравилось в Нижнем, там красиво. Я бы назвал его летним городом, потому что он мне показался довольно зеленым, плюс повсюду вода, берега — так здорово.
В Курске много воды?
Я бы не сказал. Там есть реки, озера, но нет ощущения большого количества воды, потому что нет набережной.
Я вот к чему: ты городский человек или из тех, кто больше любит уехать на природу, походить по лесочку, подышать свежим воздухом?
Да, у меня уже есть эти престарелые вайбы (Смеется). Хотя это даже не престарелость, а желание перезагружаться. Я недавно был в домике за городом. Люблю природу, тишину, лес, свежесть. Когда живешь в Москве, это уже must have просто.
Я видела твою визитку, которая записана вообще где-то в горах.
Да, она мне очень нравится. Мы с друзьями были в Сочи, забрались на подъемник, и я увидел огромное белое облако на высоте — идеальный фон. Говорю другу: «Ну-ка, давай». И с одного дубля сделали визитку, получилось круто.
Какой эффект сегодня имеют такие инструменты, как визитки?
Очень большой. Визитка — основа всего, потому что кастинг-директор смотрит твои фотографии и тут же открывает ее. Все материалы еще нужно постоянно обновлять, потому что в таком возрасте мы стремительно меняемся внешне и внутренне.
Обновление портфолио, ведение соцсетей, любые другие вещи, которые не связаны с профессией напрямую, но в нынешних условиях прилагаются к ней, — они для тебя в тягость или ты принимаешь такие правила игры?
Одно второго не исключает. Мне иногда трудновато вести соцсети, но не от того, что я не люблю это дело. Просто хочу сразу делать все идеально. Начинаешь думать: «А вот надо это выкладывать или не надо? Насколько это круто/не круто?» Но я иду в сторону того, чтобы все было в кайф. Это действительно правила игры: что-то выложить, потом увидеть фидбэк. Лайки, комментарии — это все равно приятно и уже часть нашей жизни. Актер ты или нет, у всех есть социальные сети.
Ты перфекционист? Если делать, то основательно?
Это, скорее, из прошлого. Я бы сказал, что это перфекционизм в плохом смысле.
Все-таки иногда нужно снимать с себя лишнюю ответственность, потому что страх перед любым действием — не основополагающий факт уверенности.
Чтобы обрести уверенность, нужно совершать действия, тогда в мозг поступает информация, что мы это можем делать.
Я люблю, когда все красиво, основательно, четко, но стараюсь принимать тот факт, что может быть по-разному. Я же знаю, что что-то неклассное не выложу, потому что я делаю только то, что мне нравится, а мне нравятся хорошие вещи.
Эти остатки перфекционизма влияют на требовательность к себе в работе?
Я разделяю эти штуки. Есть деструктивное влияние перфекционизма. У меня это слово сейчас ассоциируется с перебором. Когда ты настолько себе не даешь воздуха, что уже все отрезаешь — вот в эту сторону я уже даже не смотрю. Настраиваю себя делать все хорошо, но при этом позволять всему быть неидеальным, поэтому что это жизнь, и она тоже неидеальна.
А с точки зрения работы, конечно, влияют. Тут подготовка к роли, хорошее знание текста, работа с ним, со сценой, внимательное отношение к сценарию и проекту. Я четко все выполняю, ищу вдохновение, придумываю, как решить сцену, что в нее можно привнести. Лучше что-то предложить дополнительно режиссеру, а он скажет, нужно это или нет, чем прийти с посылом «будет как будет». Надо все равно почву себе подготавливать, иначе не из чего будет прорастать.
В таком случае бывало ли у тебя когда-нибудь такое, что ты переподготавливался к роли? Продумал персонажа до мелочей, а потом на выходе понял, что проделал лишнюю работу.
Нет. Как ни крути, лишнего не будет. Бывало я понимал, что с моей стороны мог быть гиперконтроль, который мешал мне чувствовать себя более свободным и гибким.
Насколько тебе важно держать под контролем вещи в обычной жизни?
Это уже прям поколенческий вопрос. По-моему, у нас поколение гиперконтроля сейчас. Ставки в мире растут, в обществе — тоже, поэтому конечно мне хочется управлять своей жизнью. Это дает иллюзию безопасности. Но нужно уметь быть гибким. И расслабляться нужно прежде всего уметь, потому что без хорошего отдыха не будет хорошей работы.
Я стараюсь сейчас любой лишний контроль отпускать. Все, за что я ответственен — это мои действия. Стремлюсь более свободно идти от сердца и адекватно реагировать на все, что происходит.
Получается?
Хороший очень вопрос. (Смеется.) Мне кажется, я двигаюсь в правильном направлении.
Это главное. После твоих слов про ответственность я вспомнила, что мы недавно обсуждали эту тему с Олегом Чугуновым, а потом пришли к разговору про лучшую версию себя. Поэтому вопрос к тебе: лучшая версия Вали Анциферова — какой ты видишь ее сейчас?
Тема щепетильная и довольно-таки философская. Я люблю сейчас смотреть психологический контент и недавно услышал фразу, которая мне очень понравилась: «Просветление — это осознание того, что пути никогда не было». По сути это цитата про то, что у тебя уже все есть.
Наверное, лучшая версия меня — та, которая занимается тем, что нравится, и отдается этому на 100%. Плюс еще приняла себя полностью и стремится к своим целям не чтобы что-то кому-то доказать, а из любви к себе.
Такой дзен-буддизм немного. Иногда мне кажется, что полное удовлетворение собой — вещь недостижимая.
Один мой хороший друг сказал: «Что такое гармония? Мы можем всю жизнь приближаться к ней, в какой-то момент на секунду ее коснуться и снова дальше двигаться к обретению этой цели». Да, наверное, это путь длиною в жизнь. Но хочется двигаться лучше в этом направлении, чем в сторону каких-то деструктивных путей мотивации.
Я слышал, что есть два вида мотивации: европейская и азиатская. В европейской ты ставишь себе недостижимый идеал, всю жизнь работаешь на него. Чуть-чуть приближаешься, опять отдаляешься, расстраиваешься из-за этого. Ты все время обесцениваешь свою работу. А азиатская заключается в том что, что ты находишься в спокойствии, просто живешь, потом тебе выпадает возможность выйти на новый уровень. Все свои накопленные силы, которые у тебя есть, вкладываешь в этот шаг. Делаешь его, затем весь цикл повторяется — так и растешь. Мне такой подход ближе.
Тогда давай к другому выбору. Хотя ваш сериал не связан с «Тремя сестрами» Чехова напрямую, но здесь тоже присутствует лейтмотив дилеммы между личным счастьем и обязательствами перед близкими. Готов ли ты сам пожертвовать собственным благополучием ради других?
Интересно, что ты так поставила вопрос. Мы тоже с товарищем однажды это обсуждали и пришли к выводу, что мы шекспировские герои, а не чеховские. Мой педагог по русскому театру про чеховских персонажей говорила так: «Люди пьют чай и смотрят, как рушатся их судьбы». Мне это не свойственно.
Скорее буду лезть на рожон и что-то предпринимать. Так что мне кажется, я не готов пожертвовать для других.
У тебя, кажется, был дипломный спектакль по Шекспиру?
Да, «Ромео и Джульетта».
Кого ты там играл?
Ромео.
И как оно было?
Трудно. Мне еще в тот период попался какой-то отрывочек из интервью, как именитые голливудские артисты работали с пьесами Шекспира. Они говорили: «До какого-то периода я думал, что я талантливый, потом сыграл Шекспира и оказалось, что не все так просто было».
Это очень сложный материал, высокопарный, важен перевод. Но было интересно, много работы с ролью. Там очень большие амплитуды, причем даже если брать не яркие кусочки (смерть Джульетты, убийство Париса и Меркуцио), а начальную точку Ромео, где он такой грустный романтичный парень, чего-то хочет, ищет любви — это трудно играть. Должно же происходить какое-то внутреннее действие. Нелегко найти в этой краске интересные приспособления, пристройки. Мне начало спектакля порой очень сложно давалось, потому что не хотелось быть каким-то однотонном в этой части истории.
Возможно ты сейчас меня поправишь, но Ромео и Джульетта были знакомы всего один день, прежде чем у них вся эта история развивалась.
Нет, чуть больше получается.
Мне всегда казалось, что у Шекспира слишком стремительно все происходит. Понятно, что это литературное произведение, вымысел, но если перекладывать на жизнь, то выходит довольно странно.
С этой точки зрения согласен абсолютно. У него супер насыщенно все. Он как раз не про буддизм и не про то, что можно за весь день не сделать ничего великого и не корить себя. От него, напротив, рождается искажение, что каждый день у тебя должен постоянно быть наполнен чем-то ярким.
Сделаем еще два шага назад, к сериалу. «Три сестры» — режиссерский дебют Маруси Трубниковой. Как вам работалось вместе?
Очень здорово. Она чудесная, нежная, при этом четко говорит, чего хочет. Не ощущалось прямого контроля режиссерского, но при этом я знал, что Маруся за нами смотрит. Сначала она слушала, как мы репетируем, разбираем, что-то подсказывала. Потом уже при съемке давала нам с Полиной много творческой свободы, позволяла поправлять что-то под себя для удобства. Мне кажется, в результате этого и родился наш классный тандем.
Как часто ты сталкиваешься с тем, что режиссеры на площадке дают актерам подобную свободу?
Трудно ответить конкретно, потому здесь как с человеческими взаимоотношениями — все абсолютно индивидуальны и неповторимы. Но мне очень везет с этой точки зрения. Я работаю с чудесными режиссерами. Иногда кто-то больше контролирует, но от этого, например, у героя появляется больше объема. Я практически всегда чувствую себя в связке с режиссером и понимаю, что мы движемся по задуманной траектории или вместе создаем даже что-то еще лучше.
Тогда если говорить не о режиссерах, а о тебе: тебе важно ощущение того, что ты можешь повлиять на процесс? Есть же шаблонное мнение, что актеры — просто исполнители. Другие люди сценарий написали, на точку сказали встать, камеру включили, дальше им остается просто посуществовать.
Вот такое обывательское мнение меня крайне раздражает. Актерская работа — это такой незримый внутренний труд! Сцены проворачиваются через твой психический и физический аппарат, ты раз за разом в голове и в теле прокручиваешь материал, рождаются какие-то идеи, мысли.
Я могу не влиять напрямую, нет проблем. Мне важно просто иметь возможность предлагать и понимать, что я нахожусь в диалоге. Например, если режиссер скажет, что это не совсем то, чего он хочет или это не соответствует той правде, которую он видит, то мы будем искать, вместе развиваться в одном направлении. Мне кажется, только тогда материал работает.
Есть ли еще какие-то стереотипы о профессии, которые тебя раздражают?
Наверное, этот был самый главный. Такая актерская боль. Остальные стереотипы даже смешные. Например, что в кино через постель попадают. Забавно же звучит.
Может быть, еще «кино — это праздник жизни». Но все, кого я знаю, понимают, что это профессия, нелегкая работа.
Не знаю, видел ты или нет, но Лиза Моряк очень ироничный рилс делала про то, как ей достаются роли в проектах Сарика Андреасяна.
«Живу как у Христа за пазухой», да! Я очень смеялся. Мне кажется, это счастливый союз, кидаю респект. Особенно, что такая ирония в этом. Обожаю подобное.
Ирония важна для человека творческой профессии?
Супер важна!
Есть гиперирония, когда подключается внутренний циник, но это уже нездоровая история. Это не свобода, а защитная реакция. Наличие иронии — стопроцентно важный аспект не только для артиста, но и для обычного человека. Можно целый тренинг проводить про то, как посмеяться над собой.
Можешь с ходу вспомнить какие-нибудь мемы про тебя или твоих персонажей, которые тебе показались смешными?
Нас шипперили с Артемом Кошманом — вот это я хорошо запомнил. С этого я смеялся сильно, даже перепощивал к себе в сторис.
Какая твоя первая реакция была?
Смех. Это очень хихикабельно. К тому же, нет лучше аудитории, чем зумеры. Они делают тиктоки, эдиты, репостят их, пишут фанфики. Иногда возникают какие-то теории, идеи — это, наоборот, здорово. Значит, что материал сработал, раз люди об этом думают.
Вообще интересно с социологической точки зрения изучить феномен развития фандомов. У меня из способов выразить свои интересы были в основном только плакаты, а сейчас столько разных инструментов. Было ли у тебя что-то такое, по чему ты фанател в подростковом возрасте?
Куча всего. Интересы были связаны в том числе и с музыкой, потому что в какой-то момент я думал, что я подрастающий рокер. Например, когда появился сайт (не реклама!) «Все майки.ру», я заказал кофту с Linkin Park. Мне казалось, что это классно. Сейчас оборачиваюсь назад и смеюсь, хотя Linkin Park так всю жизнь и слушаю. Еще я любил футбол. Подружка из театральной студии нарисовала мне красивый трехцветный портрет Роналду, он у меня дома в Курске до сих пор стоит. Кино еще обязательно. В детстве я говорил, что я сын Брэда Питта.
В общем, подобные штуки были, конечно. Мы все себя с чем-то ассоциируем, к чему-то стремимся.Хорошо, что потерянный сын Брэда Питта нашелся именно в Курске.
Да-да. (Смеется.) Я не на полном серьезе говорил, но мне так хотелось. Это был период, когда Питт еще был помоложе, и я думал, что он очень крутой чувак.
Тебя сейчас с кем-то сравнивают? И обижают ли актеров сравнения?
Смотря с кем сравнивать. Если сравнивают с кем-то, кто тебе не нравится, тебе будет неприятно себя с ним ассоциировать. А если сравнивают с талантливой, интересной личностью, то будешь только рад. Иногда может кто-то что-то сказать, но я не вдаюсь в эти подробности.
Кстати, я видела у тебя в телеграм-канале пост со стихотворением. Ты продолжаешь писать?
Было время. Я сейчас уже этим не занимаюсь, но в определенный период часто писал стихи. Придет вдохновение, за две минуты напишешь, думаешь: «Ну так вообще неплохо». Один выложил, но у меня их около 50.
Как к поэзии сейчас относишься?
Я люблю поэзию. Когда снялся в «Черной весне», Люба Львова и Сережа Тарамаев подарили мне книгу Бориса Рыжего. Я с огромным удовольствием читал его, когда мы прослушивались в театры.
Рыжий — как будто не самый распространенный выбор для программы при поступлении.
В институт, может, и не очень. Я не был супер начитанным, когда поступал. Мне кажется, я и сейчас не такой, но я в процессе. А когда идешь в театр, это средне-попсовый выбор среди определенного круга артистов, которые что-то понимают и чем-то интересуются.
Рыжий вообще создает впечатление очень поломанного изнутри человека. Возможно, это еще зависит от времени, в которое он жил.
И от выбора произведений. Например, у него было стихотворение «Манекен», мне оно очень нравится. Там есть светлая печаль. А Рыжий поломанный хотя бы потому, как он закончил свою жизнь. Есть тот же самый Есенин, который закончил похожим образом. Все равно поэты — очень тонко чувствующие натуры. Они как будто без кожи, очень остро воспринимают жизнь.
Не скажу, что я фан очень глубокой печальной поэзии, но у Рыжего она во многом человеческая. Например, есть такое стихотворение:
«Закурю, облокотившись на оконный подоконник,
начинайся, русский бред и жизни творческий ликбез, —
это самый, самый, самый настоящий уголовник,
это друг ко мне приехал на машине “Мерседес”.
Вместе мы учились в школе, мы учились в пятом классе,
а потом в шестом учились и в седьмом учились мы,
и в восьмом, что разделяет наше общество на классы.
Я закончил класс десятый, Серый вышел из тюрьмы.
Это — типа института, это — новые манеры,
это — долгие рассказы о Иване-Дураке,
это — знание Толстого и Есенина. Ну, Серый,
здравствуй — выколото “Надя” на немаленькой руке.
Обнялись, поцеловались, выпили и закусили,
станцевали в дискотеке, на турбазе сняли баб,
на одной из местных строек пьяных нас отмолотили
трое чурок, а четвертый — русский, думаю — прораб».
Даже задавался вопросом, почему оно мне нравится. Я вижу в нем какую-ту красоту.
Глубина создается, когда в небольшом стихотворении затрагиваются такие разные и глубокие вещи. Я такое люблю. И даже эта печаль внутри все равно для меня мэтчится, она есть у всех. Возьмем Рождественского — мне нравится стихотворение про мальчика, который проживет лучшую жизнь, чем он.
Честно говоря, я думала, что ты больше такой рубаха-парень, душа компании. Для меня это вообще неочевидный выбор стихотворений, который действительно указывает на то, что внутренняя грустинка в тебе присутствует.
Надо мной смеется один товарищ. Он часто говорит: «У тебя сейчас вайб грустного рыцаря». Да, есть что-то такое во мне. Я не рубаха-парень в односложном варианте. Я люблю повеселиться, я довольно-таки открытый. Но при этом без зазрения совести могу сказать, что я очень глубокий, иногда чрезмерно ищущий ответы. У меня есть визитка, где я говорю: «Я очень легкий, но иногда такой тяжелый, просто невыносимо» — это во многом меня описывает. И я рад, что впереди есть еще проекты, которые покажут меня с другой стороны.
