В чем заключается концепт «горизонтального театра» и как ты к нему пришел?
Нашей команде захотелось изменить то, что нам не нравилось в репертуарном театре. Хотелось отказаться от торжественности, чтобы театр не прикидывался храмом, в который надо нарядиться, собраться, приготовиться, преодолеть что-то внутри себя, потому что это ТЕАТР. Чтобы поход в него был так же прост, как в кино или кафе. Чтобы можно было, недолго думая, зайти, посмотреть что-нибудь хорошее или не очень хорошее, и иметь возможность обсудить увиденное с участниками (кстати, наш буфет работает и после спектакля).
Типа meet & greet?
Да. В апреле этого года мы делали читку пьесы «Олеанна» (1992) Дэвида Мэмета. Сначала обсуждали внутри команды, стоит ли это ставить, и решили обратиться к зрителям за советом. Молодая и очень живая аудитория собралась смотреть и обсуждать: ставить спектакль, или нет. Дискуссия после, по своему объему и драматургии, не уступала прочитанному со сцены. Общее решение — ставить. Надеюсь, что «Олеанна» будет нашей следующей премьерой.
Насколько форма существования «а39» вдохновлена практиками европейских театров?
Не могу сказать наверняка как там устроено. Где-то играют, как и у нас — сезонами, а где-то другая система. Я как-то познакомился со шведским актером из моего любимого «Форс-мажора» (2014) Рубена Эстлунда, он сожалел, что я не попал на их постановку. На мой вопрос, а что мне мешает его увидеть в следующем году, он ответил, что проект уже закрыт. Его играли три месяца. Этого было достаточно, чтобы все желающие его посмотрели. И вопрос не в качестве материала — просто такая практика. Так же и в Норвегии, Лондоне и других городах мира. Грустно… Выпускаешь премьеру, играешь пару месяцев и закрываешься. Примерно такой же график жизни спектаклей на режиссерском факультете ГИТИСа: играешь, пока есть пространство — аудитория 39 (как раз та, что подарила название нашему проекту), а дальше — все.
Мы играем раз в три месяца одним блоком. Их четыре в первом сезоне: весна, лето, осень, зима. Сезон начинается в марте. Продолжительность жизни проектов диктует посещаемость. Экономически мы не можем себе позволить играть на ползала. Не имея и не претендуя на госфинансирование, считаем каждую монету. Все технические и художественные службы — наша финансовая ответственность. В течение первого сезона один спектакль мы сняли — плохо шел. Возможно, есть и наша вина в этом. Не знали как продавать. А есть долгожители, выросшие из студенческих дипломов, которые только набирают и крепнут год от года.
Например?
«Дождь в Нойкельне» Полины Золотовицкой. Он с нами уже шесть или семь лет. Выпускался еще в стенах «Практики», резидентом которой мы были в свое время. Интересная тенденция: сейчас спектакль продается лучше, чем на выпуске. Думаю, причина в том, что теперь стало ясно, что такое «Нойкельн», в котором идет дождь. Многие, в том числе наши с тобой общие друзья, теперь живут в Берлине в Нойкельне, поэтому он теперь не смущает (раньше это район считался неблагополучным. — Прим. SRSLY), а, наоборот, привлекает зрителя.
Я видел тебя в кинопроекте с Филипом Сеймуром Хоффманом и Уиллемом Дефо (A Most Wanted Man, 2014) в качестве актера, а затем был твой короткометражный фильм с Дефо — по сути, о принятии себя и о жизнелюбии. А Сеймур Хоффман — наоборот, трагический герой, который так и не смог эту жизнь достаточно полюбить, чтобы с ней не расстаться. Насколько мое наблюдение тебе кажется верным?
На съемках «Самого опасного человека» товарищеские отношения с Дефо завязались почти сразу. А с Хоффманом вышло так: актер придерживался техники method acting — то есть весь съемочный период жил жизнью персонажа, перенимая его привычки, образ мышления, поведение. Хоффман в этом мастер, такой же, наверное, как и другой актер фильмов Пола Томаса Андерсона — Дэниел Дэй-Льюис. В общем, адепт этой техники. Вероятно, соответствуя характеру своего героя — мрачному и замкнутому, Хоффман не был приветлив, когда я пытался с ним здороваться. А потом, уже когда мы встретились с ним на премьере фильма (это был фестиваль «Сандэнс», 2014 год), он, напротив, был открыт и очень приветлив. Мы разговорились с ним и про театр, в том числе. Филип оставил свой телефон: «Если будешь в Нью-Йорке, звони, мне интересно продолжить наш разговор». И я, конечно, собирался там оказаться и позвонить… Через пару недель его не стало (Хоффман ушел из жизни 2 февраля 2014 года. — Прим. SRSLY).
Тебе удалось воспользоваться встречей в случае с Дефо?
Так вышло, что во время нашей совместной работы я уже начал снимать и показал ему результат: первую свою короткометражку «Измена» (2013). Там простой сюжет — человек влюбляется в руку. Дефо предложил что-нибудь сделать вместе. Я такие обещания не упускаю, а Дефо, как оказалось, не ими разбрасывается. Мы сняли короткий метр Mind the Gap («Щель», 2016), и, надеюсь, продолжим валять дурака уже в полнометражной форме.
Еще к вопросу о взаимодействии с западным кинематографом. Ты планировался на роль Эдуарда Лимонова в фильм Limonov: The Ballad of Eddie, который в итоге снял Кирилл Серебренников и где вместо тебя сыграл Бен Уишоу. Что ты об этом думаешь?
Как только от этого проекта отказался Павел Павликовский (польский и британский кинорежиссер, продюсер и сценарист. — Прим. SRSLY), моя кандидатура тоже отвалилась, сценарий оказался в руках Серебренникова, это стало уже совершенно другой историей, о которой я не думал.
Почему именно сейчас Лимонов оказывается востребован как герой у прогрессивных режиссеров?Ты говорил, что непрофессионализм актеров является их преимуществом, потому что театральное образование накладывает некий панцирь из техник и состояний. Одновременно при этом ты преподавал в мастерской Олега Кудряшова актерство. Вопрос мой: что же ты преподавал?
(Смеется.) Если речь идет о кинематографе, то один из его главных принципов — фиксация времени и пространства. Частью таких процессов легче стать нe-актеру, то есть человеку, для которого притворство противоестественно. Профессиональный актер приходит на площадку со своим драматическим даром и долгом, со своим натруженным актерским аппаратом. Холодильник никогда не прикинется стулом. И будет оставаться холодильником не только по команде «начали!». Когда актер, стоящий возле холодильника, начинает играть того, кем он не является, кинополотно начинает трещать по швам, и холодильник всем своим видом показывает, что актер, стоящий рядом, врет.Театр, напротив, лучшее место для образованных актеров, которые могут работать со зрителем здесь и сейчас, владеют всеми техниками, приобретенными в школах. Мне повезло учиться и учить в том месте, где работа с актером на СЦЕНЕ преподается наиболее точно, месте, которое не заскорузло, не застыло, не успокоилось в своем величии понимания ремесла — в мастерской Олега Львовича Кудряшова на режиссерском факультете ГИТИСа.
С этой смежна такая идея, что продуктивно приглашать на роль того или иного персонажа того, кто им является в реальной жизни. Сейчас нашу западную цивилизацию раздирают культурные распри как раз на эту тему. Насколько ТЕБЕ кажется продуктивным подобный подход в свете этой идеологии идентичности? Правильно ли, чтобы актер, у которого есть некий опыт, играл такого человека в кино?
Возможно, таким образом я себе облегчаю жизнь, приглашая человека с соответствующим опытом. Вместе с персонажем на площадке появляется соавтор. То есть, если в моем фильме «На близком расстоянии» (2021) представитель следственного комитета в кадре и играет соответствующую роль, — он выправит все неточности сценария изнутри. Он не соврет в какой-то реплике, в отличие от актера, для которого разница между работой следователя и криминалиста заметна едва.
Ты допускаешь себя в роли режиссера жанрового кино, который снимает, например, криминальный боевик?
Для боевика я не созрел, но сейчас, мы с моим соавтором по «Шине» (имеется в виду фильм Григория Sheena667 2019 года. — Прим. SRSLY), сценаристом Александром Родионовым, пишем триллер.
С Sheena667 я познакомился после того как увидел сериал Евгения Сангаджиева Happy End (2021) и после того как посмотрел «Китобоя» Филиппа Юрьева (2020). Но, как казалось, что «Шина» была раньше них обоих. Что ты чувствуешь по поводу того, что она образовала тренд, но при этом, по моим ощущениям, не так…
...прозвучала.
Да.
Знаешь, там все сложилось… Во-первых, в 2019 году мы попали в главный конкурс Роттердамского кинофестиваля, но я не смог поехать из-за болезни. Это, как мне потом объяснили опытные коллеги, стало причиной того, что фильм не был отмечен, хотя имел хорошие шансы. Отсутствие режиссера всегда говорит о том, что значит это ему не очень-то…
«…не очень и хотелось».
Потом в том же 2019 году случается 30-й «Кинотавр», где нас хорошо принимают критики, но призы обходят стороной. Дальше —премьера, и сразу за ней — пандемия. Фильм не выходит в прокат. Проходит год, и наступает очередной «Кинотавр», на котором Борис Хлебников награждает призом за режиссуру «Китобоя» — фильм с похожим сюжетом. «Китобой» попадает с этого легкого трамплина в прокат. А мы выходим уже спустя полгода после их релиза… Для многих зрителей наша картина (снятая годом ранее) становится калькой. Хотя при внешней схожести сюжетов — это, конечно, разные фильмы. Вообще, слушай, — это прошлое. Ну, задал тренд, получается. Забавно быть «серым» трендсеттером.
Как в тебе сейчас соотносятся актерство и режиссерство?
Но недавно, после 8-летнего перерыва, залетел в один проект как актер (последний раз Григорий появялся на большом экране в образе великого князя Андрея Владимировича в «Матильде» Алексея Учителя. — Прим. SRSLY). И деньги были нужны, и по вниманию заскучал. Не могу пока раскрывать подробностей сюжета и географию съемок, но провел время интересно. Актерство — это знать текст, вовремя его произносить, совмещая с движениями рук и ног. И ВСЕ. И ты такой хороший молодец — талантливый. (Смеется.) Пока я снова занят писаниной, устраиванием быта в Берлине и театральным проектом «а39».
«Развивать проект в Москве» означает, что тебе нужно удаленно руководить театральной труппой?
У нас не труппа, что отлично. Режиссер собирает свою команду под спектакль. Фундаментом проекта являются выпускники Олега Львовича Кудряшова, но мы придумали «а39», чтобы как раз расширить фокус до всего режиссерского факультета.
Я не один тяну проект. Есть команда соучастников. Женя Негодяева — финансовый директор и продюсер. В прошлом она была замом и исполнительным продюсером в «Практике». Как раз в то время, когда мы стали ее резидентами. Антон Курильчик — сооснователь продакшен-компании Medium Quality и соучастник нашего проекта. Мне хотелось, в том числе, привлечь людей, которые к театру имели мало отношения, или не имели вовсе. Юра Степанцев — арт-директор, с которым придумана вся визуальная часть. С ним же мы генерируем контент для наших соцсетей. Саша Алябьев — режиссер спектакля «Созвездия» с Сашей Горчилиным и Лизой Янковской. Ему делегирована миссия руководства художественной частью, присмотр за текущим репертуаром — вводы, отсмотр нового. На старте с нами была команда Mandelstam Production и она очень нам помогла. Давид Сократян — актер, занимается вместе с нами SMM — снимает «актерские визитки», которые вы могли видеть в наших телеграме и инстаграме* (@a39theatre и там и там). Недавно к нам присоединился мастер альтернативной комедии Миша Кострецов. Серафима Гощанская — актриса проекта, помогает с организационными моментами. Мы — небольшая группа людей, которым интересно делать что-то новое в театре и вокруг него. Часть команды работает дистанционно, на блоки спектаклей съезжаемся. Проживая большую часть времени в Берлине, я не закрыл для себя дверь в Москву, и она вроде не спешит закрываться от меня. В городе остались люди, близкие мне по взглядам, актеры, за которых я чувствую ответственность, лучшая команда. Пока все выглядит так — хочется продолжать надувать этот пузырь под названием «а39».
