Валерий, как интересно у вас все получилось. Сегодняшние события правда могут послужить сюжетом для фильма или спектакля, хотя бы для потомков…
Да, сюжет спектакля «Человек без имени» совпал со временем. Владимир Одоевский был домоседом по натуре, потому и возникла такая история. Пьеса о нем — это своего рода тайное путешествие души сквозь времена и вселенную. Сейчас сюжет пьесы выглядит так, будто я придумал его от творческого бессилия, начитавшись новостей. Но, говорю честно, это было не так. Мне внутренне важно оттолкнуться от новости, а не столкнуться с ней.
Как ваше настроение сейчас?
К самоизоляции я был подготовлен давно, потому что для создания текста нужна некоторая обособленность. При этом я никогда не писал в тихих кабинетах, вполне мог делать это в метро, но всегда надевал наушники, чтобы отключиться от звука. Поэтому массовая изоляция не стала для меня такой травматичной, как для некоторых.
Как вы сами пришли в театр, помните? У вас ведь, если не ошибаюсь, образование экономиста.
Да, все верно. Дело в том, что в школе у меня лучше всего шла математика: алгебра и геометрия. С физикой, химией, историей и географией дружил гораздо хуже. Еще я очень любил литературу, но за сочинения всегда получал тройки и четверки. Тройки чаще. А вот устный рассказ о любимых книгах у меня всегда получался хорошо. Посмотрев на мои успехи, родители (папа — инженер-электрик, мама — педагог) предложили получить экономическое образование. О какой-то творческой профессии вопрос даже не стоял. В нашем роду не было людей искусства, потому к творчеству относились как к чему-то несерьезному. Помню, что на занятиях по экономике промышленности под партой читал роман «Бесы» Достоевского, да и вообще книги на коленках оказывались часто. В итоге с отличием окончил экономический вуз в Ташкенте, где родился, но по специальности никогда не работал, пошел в журналистику.
Вскоре познакомился с людьми из театра и стал писать пьесы. В этом плане театр — куда более открытая операционная система, чем, к примеру, тракторный завод, где я проходил практику от института. Вот там сложно было заводить беседы, а в театре нет. Даже не помню, когда и с кем я впервые стал общаться из театральной среды… Там меня рано узнали как журналиста и автора текстов, в результате пригласили на работу. А в 2007 году я переехал в Москву.
Часто бываете в родном Ташкенте? Там остались родственники?
Нет, не осталось. Родители там тоже давно не живут. В последний раз в Ташкенте я был лет восемь назад. Сейчас лететь туда дорого, сложно, да и незачем. Но недавно заходил в «Яндекс.Карты» и гулял по виртуальному Ташкенту, смотрел, как все изменилось. Коренные жители Москвы волнуются из-за того, как сильно меняется столица. А я к этому давно привык, потому что Ташкент — абсолютно кафкианский город, где никто точно не знал, как называется улица, по которой ты едешь, потому что у нее, как правило, было несколько названий: советское, новое и народное. И таксист мог лишь приблизительно понимать, куда он тебя везет.
Как вы познакомились с Кириллом Серебренниковым?
Много лет назад Кирилл Семенович позвонил и сообщил, что прочел мою пьесу «Моя Москва» и она ему понравилась. Предложил встретиться в ресторане Центрального Дома Литераторов. Мы начали работать в рамках театрального проекта «Платформа», который придумал Серебренников. Вместе сделали спектакли «Метаморфозы» и «Сон в летнюю ночь». И лишь затем был уже «Гоголь-центр», в котором работаю с первого дня — 2 февраля 2013 года.
Есть ли какие-то прогнозы относительно работы театра?
Пока ничего планировать не можем, так как ситуация от нас не зависит. Еще полгода назад мы хотели сделать премьеру нашего моноспектакля «Человек без имени» в конце июня. Но сейчас уже ясно, что сезон закрыт и, в лучшем случае, откроется в сентябре. Как он откроется и как будет выглядеть зал — увидим осенью. Раньше любой театр стремился посадить людей как можно плотнее, теперь — дальше. Это, конечно, изменит экономику спектаклей и цены на билеты.
В России уже вроде даже есть распоряжение по съемкам фильмов – о том, как это должно происходить. Например, всем на площадке надо регулярно измерять температуру и т. д. Но кино снимают с людьми лишь один раз, а театр нужно делать людям и показывать людям. Сейчас необходимо как-то разрешить этот парадокс.
Вы готовы к новой реальности?
Конечно, мы готовы. Более того, я всегда занимался не только театром, но и кино — художественным и документальным. Как экономист по образованию, я знаю, что хранить деньги нужно в разных валютах и мешочках. В этом смысле необходимо распределить себя по разным видам деятельности. Например, когда ты не можешь заниматься привычным театром, ты можешь читать лекции в зуме. Вчера я так и сделал.
И как вам цифровой формат? Быстро привыкли?
Поначалу он был травматичен, но это лишь вопрос практики. Когда я начинал свои устные выступления в «Гоголь-центре», зрители не понимали, что это за формат: спектакль еще не начался, а какой-то человек о нем уже говорит. И я, разумеется, тоже нервничал по этому поводу. А потом, как я подсчитал, после 30-го раза, стало гораздо легче. Так что после тридцатого зума и мне стало проще.
С техникой дружите?
Я ее очень люблю, правда, чувства не всегда взаимны, потому что гаджеты бывают очень строптивыми. Но с их помощью я описываю многие явления в мире литературы. Например, быстро объясняю, чем Уильям Шекспир отличается от Льва Толстого.
Шекспир — это андроид, а Толстой — айфон. Почему? Потому что как компания Apple производит операционную систему только для своих телефонов, так и пьесы Толстого (их всего три штуки) «устанавливаются» только в определенный тип театра. А постановки Шекспира — как андроид, который может быть установлен на любой телефон — как старый, так и новый. Поэтому андроид стоит на большинстве телефонов и планшетов мира, а Шекспир легко ставится в любом театре.
Я стараюсь пользоваться самыми разными гаджетами. У меня есть айпэд, андроид и макбук. Сейчас хочу еще купить ноутбук на Windows. В метро часто смотрю на телефоны людей и пытаюсь понять, что это за производитель и модель. Когда удается угадать по форм-фактору, и я чувствую себя счастливым.
Сейчас многие ввиду появления свободного времени стали заниматься самообразованием, читать книги. Что бы вы посоветовали почитать и посмотреть?
Всем рекомендую первый сезон сериала Upload («Загрузка»), очень любопытно. Еще я смотрю документальные фильмы Сергея Лозницы на сайте «Настоящее время». И всем напоминаю, что первый советский фильм, который получил премию «Оскар», был документальным. Он называется «Разгром немецких войск под Москвой» режиссеров Варламова** и Копалина. Раньше подобные картины были серьезным инструментом пропаганды. Потому Гитлер и Сталин так любили такое кино. Сегодня этим занимаются новости, а документалисты снимают просто очень интересные фильмы.
Также стараюсь не забывать английский и хотя бы иногда что-то читать или слушать. Как ни странно, я стал больше концентрироваться на творчестве, потому что переезды правда отнимали кучу времени. А сейчас я понимаю, почему Лев Толстой стал Львом Толстым. Потому что у него было чувство бесконечного времени, которое принадлежит только ему. Все-таки по-настоящему хороший текст рождается в состоянии покоя. Теперь у меня есть время не только на прочтение, но и на понимание и рефлексию, а это очень важно.
Помимо творчества, чем еще занимаетесь?
Изучая биографию Владимира Одоевского, по тексту которого мы делаем спектакль, я узнал, что он был большим кулинаром. Я, кстати, видел в Москве пекарню «Профессор Пуф», а именно под этим именем Одоевский издавал свои кулинарные тексты. В самоизоляции вопрос еды для меня встал на первое место. Разумеется, я ел и раньше — ничего не изменилось, но обычно питался там, где находился — в театре, ресторане, «Макдоналдсе», в гостях у друзей. А теперь еда — это только мой холодильник, который, как волшебная шкатулка, что-то дает мне или нет. Я стал думать о продуктах, читать состав на упаковке, спорить с друзьями о разных блюдах. Буквально на днях узнал от своего товарища, что неправильно живу и ем. Он раскритиковал мою любовь к конфетам, глазированным сыркам и вообще к сладкому. Сказал, что вместо этого надо пить воду с медом и есть зефир. В итоге приятель прислал мне домой целое собрание блюд: пасту «Фарфалле», шафрановое ризотто, люля-кебаб из морской рыбы с горчичным соусом и корнишонами и многое другое. Я уже все съел.
Все-таки кулинарный язык очень интересный. Не зря сам Одоевский писал, что история — это не что иное, как описание битв, разбоев и переселений, происходящих от голода. Так что историю мира обязательно нужно рассматривать через историю еды.
Сейчас все говорят о том, что мир никогда не будет прежним. На ваш взгляд, что изменится в искусстве и театре?
В настоящее время в мире художников очень активно обсуждают получение безусловного базового дохода для всех и людей искусства, в частности. На мой взгляд, у нас это маловероятно, но такая опция есть, например, в некоторых развитых европейских странах, где художники могут позволить себе не думать о прожиточном минимуме.
В реальности же многие российские представители искусства, драматурги и артисты потеряли работу и остались наедине с дошираком. Понимаете, это Бах уже давно ничего не просит, а живому музыканту надо что-то есть.
Но это оптика живого творца, а потребителю живой автор традиционно не очень интересен. Зачем он ему, если в XXI веке нейросети пишут прекрасные песни? По-моему, еще философ Гегель сказал, что наступит такое время, когда будет музыка, но не будет искусства музыки. Я сам предлагаю своим студентам-режиссерам для фильмов использовать музыку и звуки из нейросетей, чтобы не связываться с живыми авторами и копирайтом. И никому не платить.
Так что, на взгляд зрителя, искусства уже очень много. И на него едва хватает времени. И восхищаюсь друзьями, которые посмотрели терабайты бесконечных новых сериалов. Мне вот еще лет 30 нужно, чтобы хотя бы старые досмотреть. То есть количество информации, книжек, сериалов сейчас такое большое, что, по идее, новые еще долго не понадобятся.
Можно, конечно, говорить о том, что трудности закаляют авторов. Тот же Федор Достоевский вернулся с каторги и нашел в себе силы, чтобы писать. Но все-таки он занимался индивидуальным литературным творчеством, а индустрии театра и кино — это командные виды работы, и люди там, как и спортсмены, постоянно должны находиться в тонусе.
В 2018 году в интервью Александру Мартиросову вы сказали, что драматический герой — это плут, потому что он жизнь знает. То было два года назад. Сейчас так же считаете?
Я думаю, что образ плута бессмертен. Этот человек, очень похожий и на предпринимателя, и на пророка, способен выживать в меняющемся мире законно, незаконно или парадоксально. Это суперважный для литературы и общества тип людей. И скоро мы увидим, как эти герои любого времени снова начнут появляться, потому что они по природе своей тоже вирус.
В том же самом интервью вы сказали, что театр — это своего рода воздух и ходят в него тогда, когда у людей накапливаются излишки денег... Что будет в этом году?
В этом году с консервативным театром все будет довольно грустно. С другой стороны, как в народе говорят: «Никогда не жили хорошо и начинать не будем». Театр всегда был беден. Теперь просто он не сможет позволить себе доширак с хлебушком, будет чистый доширак. Опять же это не катастрофа для театра.
Если разрешат играть на маленьких площадках, это приведет к тому, что театр из большого и помпезного предприятия начнет дробиться на маленькие группы, которые будут делать небольшие экономные спектакли, но зато их будет много.
Я думаю, что театр как-то вытянет. Что будет с фильмами, не знаю, потому что это всегда дорого и зависит от ВВП и инфляции. В этом смысле, надеюсь, что наше кино — то, которое критикует блогер BadComedian — все-таки должно умереть.
А кто еще из блогеров вам интересен?
Я смотрю блоги Артемия Лебедева, комика Дениса Чужого, Екатерины Шульман** , «Редакцию» Алексея Пивоварова** , Wylsacom.
Кого из молодых людей (до 45 лет) вы бы назвали наиболее яркими представителями современного искусства?
Александра Горчилина, с которым сделал фильм «Кислота». Он кажется мне очень важным человеком, потому что умеет размышлять при помощи кино. Это дорогого стоит.
Какие у вас планы на лето?
Собираюсь выходить на улицу, потому что там будет тепло и солнечно. А так никуда не поеду, да и никто не поедет. Поэтому мои планы на лето предельно обломовские. Возьму швабру, помою полы и буду обустраивать свой диван. Еще установил спортивное приложение и делаю с ним зарядку. Понял, что если не буду заниматься, то к концу года мне потребуется слуга Захар. Но, боюсь, я не смогу обеспечить его безусловным базовым доходом.
