В фильме «Емельяненко» вы снимаете бойца ММА Александра Емельяненко очень близко, очень подробно, так что страшно за вас становится. Вы с ним давно знакомы?
Нет. Но я все-таки двадцать лет документалистикой занимаюсь. Наверное, вызываю доверие у героев. Когда у меня появилась идея фильма, мы просто созвонились с Сашей, встретились в ресторане и вроде бы быстро, буквально через полчаса, обо всем договорились. Правда, позднее Саша действительно сказал мне: «Ты лезешь ко мне под шкуру».
Почему ваш фильм не купили наши цифровые платформы?
Я не очень понимаю, почему фильм оказалось так сложно продать. У Саши Емельяненко очень много фанатов, 1,2 млн подписчиков в инстаграме. Когда мы с ним ездили по стране, люди за его машиной бежали. Они его обожают. И вот получается, что платформы просто боятся показывать наш фильм.
Пока на «Авито» фильм никто не купил. Не переживаете?
Пусть лежит. Он, как дорогое вино, с годами будет становиться только лучше. Это потрясающий по глубине, откровенности и технике фильм. Картина, герой которой проигрывает схватку и на ринге, и в жизни. Моя лучшая работа. Я не могу наслаждаться этим фильмом в одиночестве. Платформы покупают документалки за копейки, так что я решила продать его в частную коллекцию. А в идеале хотела бы сделать это через NFT.
Похоже, несмотря на проблемы конкретно с этим фильмом, в целом вы вполне комфортно чувствуете себя в России.
Я недавно провела два месяца за границей и поняла, что такую жизнь, которая мне нравится, жизнь Льва Толстого, там не построишь. У меня же здесь козы, гуси, утки. У моей семьи — кинокомпания, которую я собираюсь развивать. Мне никто не запрещает снимать то, что я хочу. Вы же видели в «Обоюдном согласии» момент, когда Маша Голубкина в роли сотрудницы Следственного комитета на фоне портрета президента надевает колготки и рассказывает, как она коррумпирована. Это абсурд нашей жизни во всем его великолепии. Кстати, из тех актрис, кого я снимала в последнее время, Голубкина — одна из немногих, достойных «Нетфликса».
Когда в 2010 году вы снимали сериал «Школа», то руководствовались своими школьными впечатлениями. С тех пор прошло много лет, теперь вы уже, наверное, изучаете, как устроена школа сегодня. По мне, так она не очень изменилась, и в вашем сериале «Обоюдное согласие» это видно.
У меня дети ходят в маленькую семейную школу, там всего-то 200 детей учатся. Что касается школы в Строгино, где мы снимали сериал «Школа», то там, наверное, тысячи две учеников.
Любой человек с советским бэкграундом больной насквозь, и я не исключение. Мне не нравятся ни учителя, ни система образования, ни отсталость спальных районов. И вот мне предложили сценарий «Обоюдного согласия» — наверное, эта тема ко мне сама как-то липнет.
Можно ли считать, что и тема насилия, поднятая в сериале, тоже оттуда, из школы?
Сама я в общеобразовательной школе училась лет до двенадцати. Однажды утром я проснулась и поняла, что могу туда больше не ходить. Словно голос интуиции сказал мне: «Не ходи туда никогда. И с тобой ничего плохого не случится». Лев Толстой не учился в школе, вот и я решила не учиться. И выиграла от этого. Понимаете, чувство, что мне не надо ходить в школу, рождалось у меня из мелочей. Даже из ситуации, когда человек, который старше, говорил при всех: «Ну, с ней все понятно, она дворником будет».
А вот моя дочь Октавия не может не ходить в школу. И я ее понимаю. Если все перестанут ходить в туда, будет очень плохо.
В этом смысле мне понравилось, что как раз школьников, в отличие от взрослых, в «Обоюдном согласии» вы показали с симпатией.
Это вышло как-то само собой. Мне кажется, они стали раньше взрослеть. Мы были дети советских родителей, а они — полусоветских. Моя дочь в четырнадцать лет ведет себя разумнее и аккуратнее, она более информирована, чем я в ее возрасте. Кстати, вот сейчас она начала смотреть сериал «Школа». Я думала, что для ее поколения он выглядит как какое-то старье, снятое примитивной камерой, с интригами как в турецком сериале. А она говорит: «Так современно, мам! Такая атмосфера! Такой уютненький вайб!» А поколение шестилеток — вообще другие люди. Такие свободные и счастливые!
Помню, как все обсуждали сериал «Школа» — в ресторанах диспуты устраивали! «Обоюдное согласие» работает с не менее острыми темами. Но таким большим событием этот сериал не стал. Как вы думаете, почему? Может быть, потому, что «Школа» выходила на эфирном телеканале, а «Обоюдное согласие» — на цифровой платформе?
Считаю, что событием этот сериал все-таки стал. Просто повестка сейчас другая. Если бы мы выпускали его в другое время, я уверена, он тоже стал бы большим культурным явлением. Сейчас людям неловко обсуждать что-то, кроме текущей повестки. Некоторые пишут мне о сериале в личку, но публично на своих страницах — нет. Лидеры мнений, известные критики считают неправильным для себя говорить на другие темы, а многие просто не смотрят сериалы сейчас. Это для меня очень болезненный опыт. Ты снимаешь что-то значимое, а оно проходит незамеченным. На KION у «Обоюдного согласия» рейтинг выше, чем у «Почки», про которую все писали, но говорят о нашем сериале меньше.
Чем вас привлек сценарий «Обоюдного согласия»?
У моих знакомых была ситуация, которая перекликалась с тем, что было в этом сценарии. Девочка училась в седьмом классе частной школы, и выяснилось, что ей пишет 38-летний учитель истории. Писал такие вещи, типа: «Давай выйдем в Zoom, включи камеру». И потом оказалось, что он пишет всем девочкам. Я видела скриншоты переписок. Историк явно флиртовал, а девочки просто дуры, как-то по-детски отвечали на этот флирт. Один папа нехило тряханул учителя, и эту историю начали раскручивать. Но в итоге другие мамы начали уговаривать маму этой моей знакомой девочки не писать заявление на историка, потому что девочки «сами его соблазнили». То есть мысль в том, что даже если тебе тринадцать лет, ты все равно сама виновата. Что в головах у этих мамаш? Мама моей знакомой писала мне: «Лера, мне кажется, я сошла с ума, может быть, мне все это пригрезилось?»
Получается, найти, на чьей стороне правда, невозможно?
Кто-то провел параллель между «Обоюдным согласием» и «Графом Монте-Кристо». Вот моя героиня тоже посвятила жизнь мести. Она ходит на занятия в группе жертв насилия, но ее проблема гораздо глубже, методичками психологов здесь не обойдешься. Я стараюсь в своих фильмах не делить людей на плохих и хороших. У нас в сериале есть такой мотив: один из героев-насильников просто не заметил, что он изнасиловал героиню. Его картина мира строится на мужской логике. Они вместе бухали, вместе поехали в заброшку — значит, она этого хотела! Это как в фильме «Последняя дуэль» Ридли Скотта — одна и та же ситуация глазами трех персонажей. Герой Адама Драйвера до конца уверен, что он не насиловал девушку. Возвращаясь к нашему сериалу — в нем есть и более очевидный абьюзер, герой, который получает удовольствие от насилия. Но и у него есть своя правда: это насилие передается у них в семье из поколения в поколение. Он оправдывает себя, обвиняя своего отца в том, что он передал ему это качество. В ключевой сцене мне его стало даже жалко.
Вы очень точно изобразили работу следователей.
Для меня важна достоверность. Снимать метафорическое кино у меня не очень хорошо получается. Мы пригласили на сериал в качестве консультантов двух следаков, которые показывали все неточности. В итоге нам пришлось даже перестроить декорацию.
Как вы выбрали Андрея Козлова, игрока из «Что? Где? Когда?», на роль следователя Нестеренко?
У меня нет сомнений в том, что я лучше всех работаю с актерами в России. Кончаловский и я. Кастинг-директор прислал мне пару десятков лиц, которые точно могли бы вписаться в фильм, но только не в мой. Знаете, такие типажи а-ля «следователь из русского сериала». В частности, на эту роль мне привели Бориса Щербакова, который в итоге сыграл отца главного насильника. И вот мне пришла в голову мысль, что следователя может сыграть Андрей Козлов из «Что? Где? Когда?». Андрей подошел к этой роли как настоящий голливудский актер, полностью разобрал своего героя, работал по системе Иваны Чаббак. Но KION его не утвердил. Один раз не утвердил, второй раз. Мы стали искать кого-то еще, такого же неочевидного. Я была бы рада снять, например, Леонида Якубовича из «Поля чудес». У него были прекрасные пробы. Но KION не хотел ассоциаций с его бэкграундом. Мы снова вызвали Козлова, и он опять все сделал идеально. В итоге KION полностью возложил ответственность за этот выбор на меня. И Козлов справился, причем я позволила ему импровизировать в финале.
У Андрея Козлова и Ольги Лапшиной получилась совершенно удивительная сцена с намеком на секс между уже далеко не молодыми людьми.
Этого не передать в интервью. Понимаете, тема секса между людьми в возрасте у нас табуирована. Мы вообще не привыкли видеть на экране страсть между неидеальными внешне людьми. И вот я сказала им: «Не знаю, как вам это предложить, но есть вот такая идея. Вы могли бы?» И они говорят: «Могли бы!»
А как появилась Анастасия Стоцкая в роли журналистки?
Первая, кого я хотела пробовать на роль Татьяны Бортниковой, этой рыжей журналистки, была Зинаида Пронченко. Она два раза приходила на пробы. А недавно, кстати, написала разгромную статью про этот сериал. Наверное, потому, что мы ее в итоге не взяли. (Смеется.) Потом мы еще попробовали одну блогершу, она была утверждена на роль, но ее планы изменились в последний момент. Подставила нас, короче. И в итоге мы остановились на Анастасии Стоцкой.
Светлана Иванова, которая сыграла у вас роль Анны Федоровой, противоречивой, «неправильной» учительницы, часто играет правильных девушек в разных патриотических фильмах. Тоже неочевидный выбор, учитывая характер сцен, в которых ей пришлось участвовать.
Она и сама такая правильная. Отличница, трудоголик. И это при том, что у нее муж достаточно обеспеченный (продюсер и режиссер Джаник Файзиев. — Прим. SRSLY) и она могла бы так не вкалывать. Многие актрисы отказались от роли Федоровой, были не готовы к такой работе. Потом жалели. А Света уже на пробах начала со мной договариваться о том, как я собираюсь снимать те или иные сцены.
Я предложила Свете некоторые фишки, чтобы ей полегче было пережить самые откровенные сцены. На съемочной площадке оказалось, что есть грань, которую она не может переступить. Но в конце концов теперь уже зритель решает, как у нее получилось.
Что сейчас снимает ваша компания?
Документальный фильм о бездомных. Он изначально был задуман как фильм о волонтерах и их подопечных. Но получилось — о бомжах. Мы раздали им камеры GoPro, и они снимают свою жизнь. Вы не представляете, как это тяжело — погрузиться в среду бездомных. У нас это получилось. Иногда я живу с ними на улицах. Они, кстати, все поэты. Все пишут стихи. Так что ожидайте потрясений.
Давайте поговорим еще об одном вашем проекте. Что за фильм про Сашу-солдата?
Не путайте Сашу-солдата с Лешей-солдатом, это другой киллер. Мы снимаем кино как раз про Лешу-солдата, киллера Алексея Шерстобитова, который отбывает срок 23 года за двенадцать доказанных эпизодов покушений на убийство. Это будет игровой сериал, причем мы продаем на цифровую платформу сразу три сезона. В третьем сезоне он приходит к богу и венчается в церкви. Думаю, это уровень «Острых козырьков». А еще я хочу поехать в Индию и пожить в богатейших индийских семьях, поснимать их бизнес и культуру. Конкретно это касается владельцев крупнейших месторождений драгоценных камней.
Это как-то связано с вашим ювелирным бизнесом?
Да. Камнями я занимаюсь чуть больше двух лет. Мне нужно подробно изучить эту сферу, так как я учусь на геммолога, то есть камневеда. И вот я решила соединить две свои профессии — геммолога и кинематографиста. Вряд ли какой-либо ювелирный дом в России поддерживает отношения с теми индусами, которых я хочу снимать.
Вы практически всегда беретесь за проекты с острыми, провокационными темами, противоречивыми героями. У вас много ненормативной лексики и мало кому из героев хочется симпатизировать. Как это согласуется с вашими личными убеждениями, с вашей религиозностью?
Когда я снимаю кино, я не православный человек и не атеист, не русофил и не гомофоб, у меня нет никакой политической позиции. Когда я снимаю, моя индивидуальность стирается. Остается режиссер, и я делаю то, что должна как режиссер. Не делю людей на «принцев» и «нищих», не говорю, что богатые все плохие, а бедные все хорошие. Еще со времен фильма «Девочки» (2005) я привыкла не расставлять акцентов, не подсказывать зрителю ответ. Я пропускаю объективную реальность через свою собственную субъективную реальность. Всегда прошу актеров жить жизнью персонажей. Так было даже в те времена, когда моя кинокарьера питалась злостью. В юности злость дала мне сильный толчок. Но это не может длиться бесконечно. Ты перерабатываешь этот опыт в себе и в конце концов овладеваешь инструментами профессии.
