Похожа ли ваша резиденция на кэмп сонграйтеров — форму, которая практикуется за рубежом и постепенно приходит в Россию?
Я недавно участвовал в чем-то подобном, назвал бы это workshop. Его устраивал независимый калифорнийский фонд Pacific Sound & Vision Foundation с UCLA и ИМИ. Все это было в зуме, конечно. Сначала перед участниками выступали разного рода специалисты музыкальной индустрии. Их опыт не всегда применим к российским реалиям, иногда слушать это было даже забавно. А потом мы получали бриф (например, «музыка для рекламного ролика в стиле 1980-х» определенного хронометража), объединялись в комнаты с незнакомыми людьми и писали музыку. Я работал с девочкой из Питера и парнем из Нью-Йорка. Мне нравится эта новая реальность. Оказывается, необязательно сидеть всем вместе в студии. Результатом нашей работы стал трек, и его тут же комментировали люди, работавшие для компаний уровня Netflix и Google. И они очень четко ставили нас на место. Например, я люблю длинные интро, а мне говорят: «Лучше, чтобы сразу начался вокал, чтобы слушатель понял, что происходит». У меня уже был подобный опыт. Например, мы сделали очень хороший трек Ильи Лагутенко и новозеландца Graham Candy, но его не взяли на радио, потому что было слишком долгое интро. Мы сделали ремикс, который начинался сразу со слов, и его сразу взяли десять радиостанций.
Это часть проекта, где песни «Мумий Тролля» записывают музыканты из разных стран?
Да. Это взаимовыгодная история. Зарубежные музыканты получают возможность быть услышанными в России, а группа «Мумий Тролль» смотрит на себя их глазами. Нам вообще интересно экспериментировать с жанрами. Например, на одном из последних альбомов «Мумий Тролль» сделал треки со Скриптонитом и T-Fest. Это всем понравилось. Важно, что мы дали им полную свободу действий, никак не ограничивали.
Как сейчас называется ваша должность в группе «Мумий Тролль»?
В нашем коллективе сейчас все отвечают за всё. Я могу придумать рисунок барабанной партии, барабанщик может записать клавиши. Мы вникаем во все аспекты, включая технические, даже на уровне «куда проводок воткнуть». Так интереснее. И это притом, что я, например, до сих пор не обучен музыкальной грамоте.
Вы испытываете какие-то комплексы в связи с этим?
Конечно. Это примерно как не знать английского языка, но много путешествовать. То есть водички-то ты себе купишь, но если бы умел говорить по-английски, то купил бы конкретно ту водичку, которая тебе нужна.
Как же вас взяли в Ballantine’s Catch Your Wave — проект, в котором вы должны объяснять музыкантам, что делать?
А я никому об этом не говорю. (Смеется.) Шучу. В своей продюсерской работе я вполне справляюсь с задачей, другое дело — если нужно написать нотами произведение с каким-то сложным музыкальным текстом. Здесь я бессилен. Могу натыкать примерный набросок и объяснить музыкантам, чего хочу от них. Оркестровку я, наверное, напишу, но она будет смешная.
В чем суть вашей работы в проекте?
Я продюсирую музыкантов, которых заранее выбрал. Старался обращать внимание на тех, чья музыка мне интересна, и при этом тех, с кем мне было бы сложнее работать.
Сложнее?
Да. Я хотел сам чему-то научиться.
Хорошо, в чем сложность работы с Машей Теряевой (экс-участница группы «Наадя». — SRSLY)?
У Маши есть четкий собственный гайд в отношении того, как должна звучать ее музыка. При этом она не может этого объяснить. Говорит, что ей не нравится, но мне-то нужно знать, что она хочет получить на выходе. Знаете, если человеку показать квадратное колесо, он скажет, что оно не поедет. А может попросить: «Покажите спецификацию, согласно которой квадратное колесо должно покатиться». Мы с Машей долго искали общий язык. В какой-то момент это просто случилось, и процесс пошел.
Насколько я проинформирован, Маша — вообще гитарист.
Да, но на гитаре она играть не хочет. Ей вообще ощущения от музыки важнее, чем сама музыка. Она не про содержание картины, а про то, какие там цвета и контрасты. Она воспринимает музыку на эмоциональном уровне, и это ее сильная сторона. Если мы говорили о том, что я не знаю нот, то я это компенсирую своими сильными сторонами. Здесь — 5%, а здесь — 95%, и в сумме все равно получается 100%. У Маши 95% в ее чувстве прекрасного. В музыке, которую мы делали вместе, она убирала все, что для нее выглядело как клише. Ее кто-то спросил: «Кто на ком играет: ты на синтезаторе или он на тебе?» Меня это тоже всегда интересовало. Довольно распространенная ситуация, когда определенный инструмент диктует тебе, что делать. И в результате мы сделали два совершенно разных трека. Один очень экспериментальный и холодный, на него у нас ушел один день. Все звуки создала Маша, а хип-хоповый ритм придумал я. Хотя ей и не нравится слово «хип-хоп». А другое произведение — более прямолинейный трек с вокалом. Но на него ушла неделя.
А в чем была сложность работы со Стасом Астаховым (он же Pionerball, бас-гитарист группы «СБПЧ». — SRSLY)?
Ни в чем. Хотя обычно у меня есть проблемы в общении с профессиональными музыкантами из-за терминологии. Стас играет на всем, и на всем одинаково хорошо. Баян ему подсунь — он и на нем сыграет. Профессиональные музыканты обычно мыслят как люди, которые вложили очень много времени в освоение профессии и сформировали некие стандарты и рамки. Стас в этом смысле прост. Он легко принимал любые идеи. Я говорил: «А давай запишем здесь вот такую партию» — и он ее сразу играл. Мы достаточно много всего написали.
То, что я слышал из его треков, похоже на такое милое даунтемпо из начала 2000-х.
Можно и так сказать. Одну из песен мы с ним делали на кассетной портостудии — там вообще получился «магазин на диване». Его подход я называю «богатый музыкальный текст» — глокеншпиль, гитара, бас-гитара, Moog Prodigy. Это не два притопа — три прихлопа, а музыка с красивой гармонией.
А что с Ella? Вы были с ней знакомы раньше?
Я узнал о ней, когда она выпустила альбом, и оказалось, что его продюсировал тоже Стас Астахов, вместе с Леней Затагиным. Мне нравится, как она поет. Видимо, из-за моего комплекса, связанного с недостатком музыкальной подготовки, я не люблю слишком сложные вокальные партии. Ella оперными талантами не блещет, у нее все живое, понятное и органичное. В пределах человеческих возможностей. В ее вокальной манере есть отголоски фольклорной манеры.
Есть у нас такой электронный артист Proxy, у него и на обложках серп и молот, и музыка такая, как будто сейчас в тебя танк выстрелит. Это органично, хотя в музыке, без визуала, у него ничто не намекает на русское происхождение. У Ella в вокале есть характерные мотивы, которые ни с чем не спутаешь. Я был рад поработать с ней. И интересно, что в нашей музыке чувствуется не только фольклор, но и что-то созвучное с синтезаторной поп-музыкой типа группы «Электроклуб».
Это сейчас на каждом шагу. От Славы Мэрлоу, который поет, как Виктор Салтыков, до Niletto, который косплеит «Руки вверх!».
В их музыке определенно была самобытность, а самобытность не на пустом месте возникает. Люди слушали много зарубежной музыки, но свою сочиняли в конкретное время в конкретном месте.
Я недавно общался с молодой группой Mashmellow и сказал их вокалистке, что в ней есть что-то от певицы МакSим. А она говорит: «Не знаю, как насчет МакSим, но мне вот говорили, что получается где-то похоже на Кристину Орбакайте».
Первые треки Кристины Орбакайте были очень крутые и мелодичные. В то же время в каких-то местах манера Эллы напомнила мне Cocteau Twins. По мелодике, что ли. Но вообще с Эллой я работал исключительно в направлении шлягера.
А с Томми Кэшем?
Томми Кэш — интересный молодой человек. Мы давно знакомы, но только сейчас появилась возможность сделать что-то вместе. С ним всегда очень сложно встретиться. Он живет в Эстонии, но поймать его невозможно ни там, ни в Красноярске, ни в Лос-Анджелесе.
Вы записывали с ним рэп?
Я бы так не сказал. У нас все же получилась какая-то самобытная история на стыке музыки, видео и каких-то мемасиков. Скажите, Die Antwoord — это рэп? Вроде нет.
Что должно быть результатом этой резиденции? Альбом, сборник, плейлист?
До начала проекта я думал, что это может быть некий концептуальный релиз, где вся музыка связана единым лейтмотивом. Но в итоге я пошел по пути наименьшего сопротивления. Мы соберем это все под одной обложкой, причем в буквальном смысле — на виниле. Мне хотелось сохранить в этом проекте детское ощущение игры. Я попытался отключить критику и просто получать удовольствие. Когда это получается, людям тоже становится понятнее, что ты хотел сказать.
А получается ли «играть» в группе «Мумий Тролль»?
Да. Мы так и говорим: «Играем в "Мумий Тролль"» Мы не работаем там. То, что выпущено на двух альбомах 2020 года, «После зла» и «Призраки завтра», мы записывали в ходе нескольких длинных сессий, вообще не привязываясь к идее альбома. У нас было такое правило: мы собирались вместе за три дня до того, как начиналась работа на студии, и просто смотрели вместе ролики в ютьюбе, какие-то мемы, Илья показывал свои наброски мелодий и текстов. Бывало, он показывал строчку, например, «Лето без интернета», мы смеялись и начинали что-то придумывать, исходя из одной этой строчки. Или приходили в студию с готовой аранжировкой, и Илья спрашивал звукорежиссера: «Майкл, про что песня?» И Майкл отвечал, что это ancient aliens («древние пришельцы»). И так получилась песня «Космические силы». Владелец студии, кстати, очень колоритный товарищ. Его зовут Вуди Джексон, он записывал саундтрек для игры Red Dead Redemption и сам постепенно превратился в героя вестерна, стал таким настоящим ковбоем. И когда началась пандемия, он перевез всю студию вместе с пультом Neve за 250 тыс. долларов из Лос-Анджелеса в Аризону. К слову, на этом пульте свои лучшие альбомы писала моя любимая группа Tool. И вот в этой студии я как раз чувствовал себя как на игровой площадке. Там миллион игрушек. Сотни аналоговых синтезаторов. Примочки, выпущенные ограниченными партиями. И все в рабочем состоянии. И поэтому у нас в каждой следующей песне другая музыкальная картинка. Плюс мы стали приглашать сессионных музыкантов. Вот понравилось нам слово «флюгельгорн» — мы решили записать флюгельгорн. Это очень радостный процесс.
Недавний концерт «Мумий Тролля» в Media Dome в Москве выглядел как первый опыт живого выступления после длительной паузы. Но настоящий тур еще впереди, так?
Да, но надо сказать, что на протяжении всей изоляции мы репетировали. Раз в неделю собирались в нашей студии и репетировали. Каждый раз у нас брали ПЦР, и даже время от времени приезжала медсестра и брала анализ крови. Мы потом считали, сколько у кого антител. И несмотря на эти репетиции, концерт дался нелегко. Физически. Последующие три дня пришлось провести на кушетке остеопата.
