«Яблоки» (Mila)
В Афинах неспокойно. Велик риск пасть жертвой новой необъяснимой эпидемии. Проснулся. Собрался. Вышел из дома. Забыл, кто ты, куда, зачем. Так произошло с Арисом (Арис Серветалис), одним из многих. Задремал в автобусе, очнулся на конечной, в голове пустота: ни имени, ни адреса. Всех «заблудившихся» вывозят в специальные учреждения, где предлагают реабилитацию — новую личность.
Эскапизм по ситуации. Герой очередного греческого перверсивного анекдота бьется головой о стену. Эх яблочко, да куда котишься? Не воротишься! Сожжены ли все мосты? С новой личностью весело, подтруниваешь над социальными и культурными нормами, а тебе сочувствуют. Терапевтическая комедия для грустных. Древнегреческая мифология, библейские аллюзии, дезориентирующие безвременье, — все по методичке, заверенной патриархами локальной волны: Лантимосом и Цангари. Фильм Христоса Нику, как полагается национальной школе, обо всем и ни о чем. Память и личность — понятия относительные, реальность зыбка, от нее так и хочется спрятаться. В многовековой национальной традиции — мимесис. Когда подражаешь страждущим, становится не так одиноко. Забытье сладко, от стадного чувства не избавиться, оно подобно пандемии. В кадре нарочито рукотворное ретро, аудиокассеты, полароиды, автомобили былых эпох. «Яблоки» любопытны как эссе о разности «сейчас» и «всегда», злого рока и самовольного обновления. Там, где у Лантимоса и Цангари было врожденное чутье, концептуализм и геометрия, у Нику открыточные полароидные снимки. Карнавал заявлен не потому, что без него не обойтись, а красоты ради. Анонимно придя на вечеринку в костюме Бэтмена, забываешь, кто под маской. Все это, конечно, на поверхности. Как обойтись без странных танцев, если душа просит? Хрупкость не порок, но в этот раз без катарсиса. Если оставлять после каждого предложения многоточие, легко в этой монотонности заблудиться.
«Последние слова» (Last Words)
Программа: «Фильмы, которых здесь не было»
2086 год. Цивилизация обречена. На свет не появляются дети. Катаклизмы необратимо повлияли на экологию. Юноша (Калифа Турай), без сомнений объявивший себя последним человеком на земле, рассказывает свою историю зрителю.
Апокалиптический манифест во славу кинематографа. Нам кинопленка строить и жить помогает. В Болонье будет найден архив с самодельным допотопным проектором. Проводником по волшебному миру аудиовизуального искусства выступит его спонтанный седовласый хранитель (Ник Нолти). А ленты-то живые! Приплясывая, радуется и юноша, и режиссер Носситер. Перед отрывком из «Андрея Рублева» падет ниц любой. Вскоре стар и млад направятся в Афины (ну, а куда еще), где и будет снят последний фильм.
Носситер, заслуженный документалист, искренне любит кинематограф и его историю, но мало одного желания воспеть то, что дорого и близко. Горячечные монологи героев о прошлом, настоящем и мрачном завтрашнем дне прерываются очередным высокопарным сравнением. Вечность равно кино. Фрагмент без сюжета становится даже более ценен, подобно моменту сейчас. Все ремарки справедливы, как и размышления о том, что есть бессмертие и не тщетно ли оно. Существование как томительное ожидание. Будет ли открыт потомками переживший тебя акт творения? Остановись, мгновение.
Кинокамера, по Носситеру, — живой организм, подвластный только рукам хирурга. От обобщенной антиутопии до шапито свободных нравов оказывается один шаг. Нолти упивается своим персонажем, играет как в последний раз и на износ. Для американского артиста мир европейского арта знаком едва ли, он еще не знает, что здесь можно просто быть, казаться и не стараться. Скарсгард и Рэмплинг, например, благородно, соответствуя статусу, существуют в кадре. Значок каннского отбора обусловлен всецело благородной идеей. Если бы фестиваль состоялся, «Слова» оказались бы на задворках одной из второстепенных секций из уважения к собравшимся. Когда кажется, что для полного тематического кадрового набора недостаточно Альбы Рорвахер, появится и она, целуя землю. Жест, бесспорно, эффектный, но, как и фильм Носситера, немотивированный.
«Моя Зои» (My Zoe)
Программа: «Мастера»
Изабель (Жюли Дельпи) — человек науки, не видит белого света, допоздна засиживается в лаборатории и души не чает в лапочке-дочке Зои, делить которую приходится с бывшим мужем-тираном Джеймсом (Ричард Армитедж). Девочка, нечаянно ударившись головой на детской площадке, спустя несколько часов теряет сознание и попадает в больницу. Трагедия еще больше разобщает Изабель и Джеймса. Безутешная мать, чтобы вернуть дочь, готова пойти на все.
