Граймс опубликовала фотографию в головном уборе, который сделала ты. Что?!
На самом деле все достаточно просто. Как-то раз мне написал мой друг — музыкант Кирилл Битов — и сказал, что на меня подписана Граймс. Я этого не знала даже, а она, оказывается, все это время лайкала мои посты. Я набралась смелости, написала ей, она ответила, мы с ней по-братски попереписывались. Граймс отвечала так, будто она подружка из соседнего подъезда. Через какое-то время она сказала, что ей понравился «шлем», который я недавно сделала, и попросила создать такой же для нее. Сделала, отправила «Почтой России».
И за сколько, если не секрет, девушка Илона Маска и мать его сына купила у тебя этот «шлем»? И вообще, почему мы называем этот головной убор шлемом?
Граймс начала его так называть. Я подумала, что это звучит очень футуристично, да и, если она считает, что это шлем, пусть он будет шлемом. По поводу суммы: озвучивать не буду, все-таки это не очень правильно. Если говорить в целом о деньгах, то маски у меня стоят от 250 евро до бесконечности. Степень бесконечности зависит от того, сколько времени уходит на создание.
И какая была самой дорогой?
Самой дорогой и, пожалуй, одной из самых любопытных была коллаборация с Instagram* и одним брендом. Цену называть не могу, так как подписала NDA. Маску я делала с одним немецким художником — Moritz Geist (он занимается производством разных невероятных музыкальных устройств — например, роботов, играющих техно). Она была с воротником, и к ней присоединялись электроды, которые вели к роботам, активирующим музыкальные инструменты.
Можешь вспомнить, когда ты сильнее всего ощущала на себе общественное внимание?
Думаю, в 2020 году. Это был хороший год для моей карьеры: например, летом у меня взял интервью Instagram* для своего официального аккаунта. Мне кажется, чуть ли не каждую неделю я высылаю маски куда-то за границу, получаю запросы на разные интервью и так далее. Сейчас вот Граймс, кампания с Monki, плюс на днях у меня дома снимали большое интервью для Vogue: там будет история про трех художниц.
При этом в инстаграме* у тебя написано, что ты интроверт.
Мне кажется, в моем случае эта история про интроверта и экстраверта очень гибкая и перетекающая. Иногда я экстраверт, иногда интроверт. Раньше я была очень экстравертна, но однажды погрузилась в художественный мир, и многое изменилось. Человек способен восстанавливать энергию, либо когда он один, либо когда с людьми.
Когда ко мне в однушку приехало человек двенадцать, чтобы снимать интервью для Vogue, было немного стремно — вся ситуация мне напомнила фильм «Мама!» Аронофски. Там, если помнишь, происходит инвазия посторонних людей в семейную жизнь пары, и дом превращается в место военных действий. Этот фильм я смотрела в период интровертности и помню, как в конце заплакала, потому что такое количество людей в доме — это жестко и насилует мою психику. На съемке интервью в сравнительно небольшом пространстве у меня возникло подобное ощущение, но, к счастью, мое ментальное состояние сейчас гораздо крепче, чем раньше, так что обошлось без последствий.
Вот ты говоришь, что восстанавливаешь энергию наедине с собой. А могут люди дать тебе импульс к созданию чего-то? Грубо говоря, вдохновить?
Меня очень сильно мотивирует мой парень, который хвалит то, что я делаю. Он мне когда-то и помог сконцентрироваться на творчестве, сказав: «Ты гораздо больше, чем просто милое личико. У тебя все получится, верь в себя».
Чтобы я посмотрела на кого-то или пообщалась с кем-то, а потом создала маску — нет, такого скорее не бывает. В основном формы и образы черпаются из природы, науки, технологий. Кроме того, мне интересно человеческое тело. Я часто думаю про эволюцию, про то, как круто мы устроены.
Да, у тебя есть маски, например, в форме глаз или рук. Под маской с ладонью стоит подпись: My favorite part of a body («Моя любимая часть тела»). Почему именно руки тебе кажутся средоточением красоты?
Периодически я работаю в графике. Периодически — это с перерывами в несколько лет. Просто иногда мне требуется перезагрузка, и я ухожу в медитативный черточный процесс рисования. Когда рисуешь — постоянно смотришь на руки. Так что, думаю, любовь к ним отсюда. Ну и я правда считаю, что руки — это красиво. У них идеальная форма, это наш инструмент, способный делать все: начиная от низменных вещей, таких как копание картошки, до высоких — искусство и технологии.
Лет пять назад ты сделала маску, в которой бусины — это слезы, а процесс создания самой маски помог тебе отвлечься от самого грустного дня в том году. Что это был за день?
У меня умер кот, которого я очень сильно любила. Окно было не закрыто. А кот был фантастический. Белый, с разноцветными глазами.
Тогда для меня это было трагедией — кошатники и собачники поймут. Но сейчас я понимаю, что это была ерунда. Неделю назад у меня умерла от коронавируса бабушка, которая мне была как вторая мама. Это огромная, ни с чем не сравнимая утрата для меня и для всей семьи.
Почти все мои родственники живут в Прибайкалье, и те, кто уже оставил нас, тоже жили там. Я редко туда ездила в последние лет пятнадцать, и многих из них не видела, так же как не видела и их похорон. Так что те близкие, которые умерли, до сих пор для меня живы, просто находятся в каком-то другом мире. К сожалению, с этой бабушкой так воспринимать все не получается. До сих пор не могу поверить в это.
Эмоции, которые ты испытала в связи со смертью бабушки, во что-то вылились?
Конечно. Ведь творчество помогает любые сильные эмоции перерабатывать. Обычно я не рисую эскизов, но тут появившиеся идеи зарисовала. Вот, кстати, диптих с фотографиями (тот, где маски с шипами) как раз был создан через пару дней после случившегося. Фотография с розой — это светлое воспоминание, с ножом — про боль.
Какие эмоции у тебя чаще всего выплескиваются в творчество?
Всегда очень по-разному. Когда все было открыто, меня вдохновляли путешествия. Едешь куда-нибудь, видишь что-то новое, цепляешься за это и потом вкладываешь в творчество. Столько всего происходило, что по маскам, если их выложить в ряд, можно составить мою биографию, которую пойму только я. Например, тут я была в Исландии, тут влюблена, здесь — особенно несчастна и так далее.
Вот представим, что ты влюблена. Возникают ли у тебя ассоциации с какими-то материалами, из которых будешь делать маску, находясь в состоянии влюбленности?
Пожалуй, нет. Я достаточно хаотичный человек и делаю маски вообще из всего. Но, вообще, у меня очень развита тема ресайклинга.
Когда я только начинала, то часто делала маски из CD-дисков просто потому, что их у меня было много. Еще у меня есть маска, как будто жидкая, так она вообще сделана из пластиковых бутылок, которые я сама же и переплавила. Иногда у меня в голове появляется образ, и я начинаю думать, как могу его реализовать. А бывает, допустим, иду по какому-то магазину рукоделия или художественному, вижу там что-то интересное, покупаю и делаю из этого маску. До коронавируса я много времени проводила в Берлине. Там есть огромный магазин Modulor с невероятным количеством всего — вот там я копалась очень часто.
А было такое, что ты увидела какой-то интересный материал, из которого тебе бы хотелось сделать маску, но он не поддавался?
Да! Сколько раз я ни пыталась сделать маску из металла, получалось у меня не особо. Хотя желание есть, учитывая еще и то, что у меня есть образование ювелира.
Расскажи про свою самую первую маску.
Я их сделала для Maiden Obey: белые облегающие типа балаклав, с белыми же шипами. Получилось красиво, мне до сих пор нравится. Выступали мы в Powerhouse, на нас светила проекция — было круто.
Что сейчас с Maiden Obey?
Мы еще играем, но намного реже. Я просто устала от этих ночных тусовок, исчерпала, наверное, свой лимит. Первые три года были очень интенсивные (за один год у нас было аж 75 перелетов!). Нервная система истощилась, и тогда у меня произошло смещение от экстраверта к интроверту, потому что каждые выходные нужно было общаться с большим количеством людей. Сейчас, когда зовут играть, я отказываюсь от ночных тус. Играть днем буду, а ночью я спать хочу.
Когда-то давно вы с Дашей (Даша Уточка — участница Maiden Obey. — Прим. SRSLY) давали интервью, где вас спрашивали про маски и желание скрыть лицо. Ты тогда ответила, что хочешь не лицо скрывать, а просто выглядеть по-другому, напоминать не человека, а какое-то существо. Откуда такое желание?
Знаешь, мы просто заигрывали с темой отсутствия принадлежности к какому-либо полу. Мы непонятные существа непонятного пола. Потом нам с Дашей еще приписывали гомосексуальность. Мы же не подтверждали этого, но и не отрицали. Просто существа.
В том же интервью ты говорила, что с особой нежностью относишься к группе Рompeya. Почему?
Я просто четыре года встречалась с их басистом. Сейчас мы уже не общаемся: парой были неплохой, а вот друзья из нас не сложились. Но он классный чувак! И вообще все ребята из Pompeya супер.
В твоем творчестве отражены традиции Бурятии, шаманизм и прочее. Ты же сама провела в Бурятии сколько-то лет. Расскажи про это.
Я родилась в Якутии, прожила там пять лет, этот период помню плохо, кроме вечного холода в -50 градусов и яслей. Потом мы переехали в Иркутск, где я прожила до семи лет, а в Улан-Удэ ездила к бабушке на каникулы. В Прибайкалье три основные религии: православие, буддизм, шаманизм. Со стороны Иркутска больше развиты православие и шаманизм, со стороны Бурятии — буддизм и шаманизм. Ты можешь ехать по дороге и увидеть дерево, обвешанное веревочками, тряпочками, которые привязывают на удачу. Люди, живущие там, ходят к шаманам и ламам. Я пару раз была у местных шаманов и много раз ходила в дацаны (буддийские храмовые комплексы).
Что происходит на церемониях у шаманов?
На самих церемониях мне побывать не доводилось, я просто приходила к ним, они нажимали мне на какие-то точки, окуривали, делали массаж, бормотали что-то под нос. Соединяли с родом. При этом мой папа как-то раз заказал какой-то шаманский обряд, чтобы, по его словам, «у меня все было хорошо». На этом обряде, как подобает шаманской традиции, должны были сжечь барана (есть даже видео). Папа сначала заказал обряд, потом сказал мне. Когда же я узнала, что там сжигают барана, то очень расстроилась.
Но самое красочное — это Иволгинский дацан. Он как зона отчуждения, куда ты попадаешь и оказываешься в другом мире. Я там была, крутила барабаны, которые, по поверью буддистов, очищают, карму, разговаривала с ламами. Попала и к главному ламе, который стал предсказывать мне будущее. Как выяснилось спустя какое-то время, все предсказанное им оказалось неправдой.
У тебя же есть еще свое издание — Areola Magazine, которое существует, кажется, с 2015-го.
Да, мы его сделали с моей лучшей подругой Дашей — той, с которой диджеили в Maiden Obey. Она занималась рубрикой «Девушки FURFUR», а я работала в продакшене, постоянно крутилась на съемках с фотографами и моделями. «Девушек FURFUR» закрыли, и Даша предложила сделать свой журнал, потому что мы обе ценили красоту женского тела в любых его проявлениях. Решили выбрать нишу альтернативной эротики, потому что надоело, что девчонок слишком замыливают и показывают чисто как сексуальный объект, а не как прекрасное творение. Со временем все это больше обрастало смыслами. И если вначале некоторые девчонки не хотели сниматься, аргументируя свой отказ тем, что «они слишком жирные» или «плоские», то через какое-то время сами стали изъявлять желание принять участие в проекте. То есть издание выполняло еще и терапевтическую функцию. У нас даже есть рубрика Intimate, где рассказывают истории про травматичный опыт отношения к телу, про гомосексуальность — она достаточно личная и помогает многим пройти через сложные моменты.
Почему вы именно девушек пока решили показывать?
Во-первых, потому что в России парни, готовые сниматься обнаженными, — это такие ребята six-pack со слишком самоуверенным взглядом. Мне же такое не очень нравится. А, допустим, за рубежом парни спокойнее относятся к своему телу, у них есть самоирония. Таких мы бы с удовольствием размещали бы. Ну, а во-вторых, меня все-таки больше интригует женское тело — оно и правда очень красивое.
В Москве 12 марта открылся новый магазин Monki. У тебя там проходит выставка «Соцветие». Что на ней представлено?
Несколько моих масок, фотографии со мной (опять же в моих масках) и одна новая маска, которую я сделала для Monki. Причем у каждой моей маски есть свое название, взятое из мифологии разных стран.
А что за маску ты сделала для Monki?
У бренда были определенные критерии: систерхуд, ресайклинг и экофрендли. Я разработала несколько эскизов масок в цветах Monki, они выбрали один из них (самый абстрактный), и я сделала из папье-маше оранжево-розово-бело-красную маску. Эта маска абсолютно новая и не похожая на то, что я делаю обычно. К тому же она получилась более массивная.
Ты говоришь, что был выбран самый абстрактный вариант. А какие еще были?
Я по-всякому заигрывала со знаком Венеры, со всякими сердечками и смайликами.
Monki называет своей целью поддерживать молодых женщин. Есть ли у тебя на примете кто-то талантливый, но недооцененный? Девушки, про которых надо бы знать.
Я даже когда-то вела в инстаграме* рубрику «365 художников»: думала, что буду на протяжении года каждый день публиковать по одному художнику. Потом забила на это. Из тех, кто приходит на ум сейчас, — Алина Виноградина и Анна Юдакова.
Сколько подписчиков к тебе пришло после Граймс?
От Граймс пришла пара сотен. Больше всего подписчиков пришло после интервью, которое я давала Instagram* . Часть из них была ботами и людьми, которые думали, что я работаю в Instagram* . Последние писали длинные истории про то, как их аккаунт заблокировали, и просили его разблокировать. Через какое-то время те, кто обращался с такими просьбами, и боты отписались.
Ты упомянула мифологию — какие мифы тебя больше привлекают?
Знаешь, я воспринимаю мифологию как часть религии, а религия меня интересует скорее с точки зрения психологии масс — мне это ближе. Ведь религия — это в общем-то в том числе и про то, как люди могут вести за собой других людей и менять их мышление.
И все-таки, если попробовать выделить какие-то мифы или каких-то богов в мифах, то…?
Мне нравилась нимфа Лала из греческой мифологии. Она слишком много болтала, и ей отрезали язык. Я подумала: «Вау, как это мощно».
От масок не хочешь куда-то отойти? В инсталляции, скажем.
Вот именно их мне и хочется делать, у меня даже есть несколько эскизов. Но для того, чтобы этим заниматься, мне нужно попасть в Берлин: там есть студия, где можно работать с более масштабными объектами.
Какие будут проекты, о которых можно говорить?
Сейчас я готовлю маски для одного артиста из Европы. Для кого именно и что — пока секрет. Если коротко, то это будет арт-видео с танцорами и в очень крутых локациях.
На правах рекламы.
