Меги, честно сказать, я о вас практически ничего не знаю.
Я родом из Кобулети. У меня большая семья. Отец умер, остались мама и брат. У меня муж и двое детей. Прадедушка был первым баритоном Грузии, одним из популяризаторов грузинского многоголосия. Сама я никогда не занималась у педагогов по вокалу. С детства чувствовала, что педагоги меня поломают. Останется одно только ремесло, классика. А я не хочу, чтобы музыка была мероприятием, мне хочется донести свои мысли. Мои песни — это мои мысли. Музыка должна волновать. Я с детства вижу, как люди делают музыку, чтобы она стала хитом, — для меня это убийственно. Не все в жизни так прагматично, есть же еще душа, любовь, что-то, о чем мы забыли. Я никогда не считала себя частью «шоу-бизнеса», это не мой путь. Даже в вокальных конкурсах всего один раз участвовала, и то — в Украине. Я там выступала, когда была беременна.
И все же — кого вы можете назвать своим учителем?
Я с детства слушаю The Doors, Би Би Кинга, Дженис Джоплин — на них я росла. И в то же время слушала Ираклия Чарквиани, очень популярного альтернативного поэта и композитора, Нияза Диасамидзе. Все они что-то мне дали. Но кумиров никогда не было: у меня достаточно амбиций, чтобы сделать нечто, что будет только моим.
Как развивалась ваша карьера в России?
Когда я приехала в Москву два года назад, первый концерт у меня был в галерее Зураба Церетели на Пречистенке. Сам он, можно сказать, наш родственник. Дедушка моего мужа был художником и близко дружил с Церетели. Он дал нам зал. Привезти сюда всю мою грузинскую группу не удалось. У меня был здесь аккомпанирующий коллектив, но с ним не сложилось. Они играли слишком аккуратно, а мне нужно было сумасшествие. И вот за месяц до концерта в Доме музыки я нашла в Москве гитариста-кубинца, а он привел своих друзей. Я почувствовала, что это и есть моя музыка. Для меня главное, чтобы музыканты чувствовали, что они играют. Я им даю свободу. Они вытворяют что-то свое. Это для меня интереснее, нежели долгие репетиции по нотам. Например, перед концертом в «16 тоннах» мы не репетировали. Но мы уже давно знакомы, так что они знают программу.
Тогда, на концерте в Доме музыки, было много грузинской публики. В диаспоре меня, конечно, знали. Но вот уже на следующем концерте, в ресторане Terrine, было больше русских. И мои песни стали распространяться здесь. А когда началась самоизоляция, я заключила контракт с российской компанией MSM Group. Концерт в «16 тоннах» стал первым опытом нашего сотрудничества. И еще я нашла через инстаграм танцевальный ансамбль «Эгриси». Они появляются в зале, среди зрителей, на первой же песне. Я так делала, еще когда выступала в Грузии. Это сразу меняет всю энергетику. Я вообще люблю эксперименты. Но в Москве такой ход с танцорами попробовала впервые.
А мальчик, который поднялся на сцену петь с вами, — это тоже заранее заготовленный номер?
Нет. Я просто увидела ролик, где он поет мою песню, — его мама меня отметила. Он пел прямо от сердца. Я опубликовала это видео в своем инстаграме и написала: «Приходи, когда у меня будет концерт, споем вместе». И вот я его увидела, этого Гурамчика. И вытащила на сцену.
Вы вообще очень близко общаетесь со зрителями во время концерта, все время находитесь в толпе. Такое впечатление, что ни болезни не боитесь, ни просто слишком близкого контакта.
Толпа — моя самая большая энергия, я ей заряжаюсь. Поэтому когда я на сцене, мне все время хочется вернуться туда, к зрителям. Они дают мне силу. Это такой энергетический уровень, когда ничего плохого со мной произойти не может. Понимаете, когда страха нет — нет и негатива, нет и вируса. Вот я объявила концерт, люди пришли. И что мне теперь сказать? «Я боюсь к вам прикасаться»? Это неправильно. Что мне, в маске петь? Я хочу дать им все и забрать все. Это обоюдный процесс. Хочу, чтобы мой концерт зрители не забыли в тот же вечер. Чтобы у них что-то поменялось.
Наверняка сталкиваетесь с тем, что вас сравнивают с Нино Катамадзе.
Вы были на моем концерте. Считаете, я на нее похожа?
Вы обе следуете одной и той же традиции, в том числе в какой-то степени и в вокале, хотя, естественно, спутать вас сложно.
Сходство есть, даже визуальное. Она, конечно, великолепная, неповторимая певица, которая перевернула весь грузинский мозг в музыкальной сфере. Она мировая звезда, на мой взгляд. Я ее обожаю. Но моя музыка не похожа на ее музыку, адекватный человек это сразу видит. Понимаете, люди в принципе любят искать параллели, им удобно расставлять все по полочкам. Можно же сказать, что и Сезария Эвора похожа на Нину Симон.
В отличие от Нино Катамадзе, вы пишете песни не только на грузинском, но и на русском языке. При этом ваши русские тексты очень простые. Они обретают глубину только за счет голосовой подачи. В грузинских песнях это так же происходит?
Я не очень хорошо знаю русский язык. На среднем уровне, я бы сказала. Мои грузинские тексты очень глубокие, философские. А когда я решила писать на русском, не стала прибегать к помощи других авторов: подумала, что лучше пусть это будет мой ломаный русский, но в словах будет моя сила. В песне «Солнце», которую больше всего любят мои слушатели здесь, в России, есть такая фраза: «Чувствую запах своей души, и просто хочется жить». В русском языке нет такого выражения — «чувствую запах своей души». Но я решила: буду так говорить, потому что так думаю. Или такая строчка: «Не забирайте меня, небеса, я еще хочу чуть-чуть дышать». Что это за «чуть-чуть дышать»? Но нам, людям, хочется дышать, хотя бы чуть-чуть. Сказано очень просто. И эти слова доходят до сердца. В последней своей песне я пою: «Души умирают при жизни, умирают без слов». Это совсем непросто. Человек может умереть при жизни. Он идет за толпой, за чужими мыслями, не имея своего мнения, не принимая своих решений, то есть умирает как личность, как душа.
Как появилась в вашем репертуаре песня на стихи Анны Ахматовой «Я не любви твоей прошу»?
Очень люблю русскую поэзию, Иосифа Бродского, например. А у Анны Ахматовой мне нравится то, как она передает свои переживания. Решила, что могу их озвучить. В «Я не любви твоей прошу» я почувствовала, как бы она это сказала. С гордостью.
Меги, вы уже довольно долго существенную часть времени проводите в России. Но насколько чувствуете свою связь с Грузией? Мы помним волнения в Тбилиси 2018 года, это был острый момент в отношениях наших стран. Тогда Нино Катамадзе отказалась от гастролей в России, а Вахтанг Кикабидзе не приезжает уже давно. Что скажете о себе?
Меня абсолютно не интересует политика. Нельзя, чтобы из-за нее обычные люди складывали какое-то мнение о других. Я музыкант, и мое высказывание на тему политики ни на что не повлияет, никто свое мнение не изменит. Переживания народа — это, конечно, и моя боль. Я ведь грузинка, люблю Грузию всем своим существом. Но никогда не вмешивалась в политику. И не собираюсь. Если мои коллеги принимают какие-то решения, это меня не касается. Я никого не осуждаю, это их жизнь, не моя.
