Пристегиваем ремни и отправляемся в «Путешествие на солнце и обратно», которое с 16 июля выходит на START в формате многосерийного фильма. Главный эзотерик новейшего российского кино Роман Михайлов представляет одиссею по недалекому прошлому с братками, алхимической свадьбой, волшебными книгами и поисками своего места в турбулентное время.
Центральную роль в проекте исполнил Олег Чугунов — с ним-то мы и поговорили про нестандартные подходы режиссера, взгляд на девяностые через современную призму и лучшую версию себя.
«Путешествие на солнце и обратно» — уже третий проект Романа Михайлова, в котором ты принимаешь участие. Как вы познакомились?
На Ромином кастинге, который он устроил для молодых актеров в фильм «Наследие». Лично для меня знакомство произошло не в лучшем свете: я тогда не спал сутки из-за учебы и приехал с экзамена по английскому. В тот день я вообще пребывал в каком-то пограничном состоянии: то ли сплю, то ли бодрствую — что-то между, очень странные ощущения. К тому же, после прослушивания мне еще нужно было вернуться обратно в ВУЗ на занятия. И в силу всех этих обстоятельств, на мой взгляд, те пробы прошли просто ужасно.
Это тот самый кастинг в Доме кино, когда актерам предлагалось импровизировать на сцене?
Да.
Однажды Марк Эйдельштейн про него рассказывал и говорил, что у него тогда тоже все прошло ужасно. Что же такого делал ты, если главная роль досталась тебе?
Мы в одну точку с Марком, видимо, били. Возможно, даже конкурировали за то, кто хуже исполнит свой актерский перфоманс. (Смеется). Благо, мы этим не занимались в «Путешествии на солнце и обратное». Но это все шутки.
Вот как это было со мной: я приехал в интересное и красивое пространство, которое вообще не предполагает, что кто-то там поставит столы буквой П, займет трибуну и будет оттуда вещать. И все это будет сосуществовать параллельно с действием, происходящим в формате проб. В такой обстановке Рома рассказывал о своем отношении к кино, к жизни, знакомил нас с собой. Мы получали задания и в этюдном формате пытались сыграть сценку, а Леша Родионов (оператор всех фильмов Романа Михайлова. — Прим. SRSLY) это все снимал.
Еще были эпизоды, когда Рома ставил за трибуну ребят, которые пришли пробоваться. Он доверял им слово, чтобы они просто поделились чем-то своим. Меня абсолютно обезоружило тогда то, что Роме действительно было интересно выслушать каждого. Как это часто случается, было негласное ощущение, что нас много, а количество мест в будущую картину ограничено, но Рома умудрился актерскую среду сбросить вообще. Я имею в виду то напряжение, которое может возникать в таких условиях. И это позволило всем, включая меня, чувствовать себя на этих пробах спокойно и расслабленно.
Рома направлял всех, с кем общался, интересными вопросами. Например, у кого-то из ребят он спросил о том, какое кино тот хотел бы снять. Я все слушал, наблюдал за процессом, и такой формат общения автора с кандидатами на роли мне показался очень продуктивным.
Какое задание у тебя было?
На пробах тогда был Федя Лавров, который помогал скаутить ребят. В нашей зарисовке он играл тучного мужика в автобусе, и мне нужно было вытянуть из него деньги. Не важно как. Это была сложная, расплывчатая задача, потому что не было очевидных вариантов ее исполнения. Я понимал, что это скорее проверка моего опыта, чем навыков. Для такого действия нужно наполнять героя чем-то живым и настоящим, а у меня вообще не было представления, каким образом получить на лапу и убежать. Я начал изображать что-то, но, на мой взгляд, получилось не очень хорошо.
Еще мы пробовали сделать зарисовку про дискотеку. Пока формировался ансамбль и определялось, как все будет происходить, я очень боялся выхода. Ребята успевали поговорить, а я — только понервничать. Настраивался, что вот сейчас нужно саккумулировать всю энергию и не упасть в грязь лицом. Думал про себя: «Как круто! Я вообще все понимаю, что Рома говорит. Мне очень нравится его взгляд, хочу заниматься кино вместе с таким автором». И сильно переживал, что взаимного чувства не возникнет.
Ты до кастинга знал что-то про Рому? Что он и писатель, и режиссер, и математик, и вообще кто только не.
Не знал. Перед пробами рекомендовалось прочитать рассказ «Наследие» из сборника «Праздники». Я сразу понял, что мне очень интересно прикоснуться к материалу такого качества. Для меня как для читателя самое важное — возникновение эмоциональной связи с автором. Я имею в виду ощущение понимания, близости, которое автор может вызвать благодаря какой-то ремарке, лирическому отступлению, конструкции. А у Ромы все это есть в его слоге. Он звучит как история, которую ты можешь услышать в близком кругу или увидеть во сне.
Я всегда с радостью начинаю жутко распинаться при рекомендации Ромы как писателя, когда речь заходит о книгах. Всегда ухожу в то, что у него ультра крутая, нетривиальная современная русская литература. Он для меня как Пелевин.
Я не дошла до «Праздников», но читала «Ягоды». На меня слог такое же сильное впечатление с первой страницы произвел. Но при этом в определенных местах от натуральности описанного становилось физически тяжело.
Понимаю, о чем ты. Мне кажется, что все равно сюрреализм сбивает градус и меняет отношение к происходящему, поэтому в этом есть что-то безопасное.
Тебе близок магический реализм, который присущ рассказам и фильмам Михайлова? Веришь, что мир дает знаки, подсказки, сигналы или ты более прагматичный человек?
Интересный вопрос. Если я правильно понимаю, то одним из ярких представителей магического реализма можно назвать Дэвида Линча.
Да, вполне.
Ввиду этого фактора могу сказать, что мне очень нравится этот жанр и инструменты, которые придумывают авторы чтобы подвести зрителя к приятному и осмысленному просмотру. Я понимаю, что это непростая задача. Любые мистические истории безумно сложны в исполнении. Даже рутинные и бытовые ситуации, которые также могут встречаться в подобных фильмах и сериалах, порой бывает трудно передать на экране.
На «Путешествии» мне было очень интересно. Я смотрел дейлисы, ежедневные сборки, и удивлялся, что это все реально. Я говорю даже не про большие фрагменты, а про сцены. Увиденное просто не могло не вгонять в краску и подводило к эпитетам из разряда: «Да это же как у Дэвида Линча! Офигеть!» Переношу ли я что-то из работы подобного рода в свою жизнь? Скорее нет. По-любому, какая-то призма навешивалась на меня, когда я снимался, потому что так было легче.
У нас с Ромой интересный рабочий путь. Перед «Наследием» я попросил у него напутствие: «Что мне сделать прежде чем мы приступим к съемкам?» И Рома мне посоветовал обращать внимание на белые элементы жизни. Не иносказательно, а буквально. Допустим, есть белая стена — вглядись. Небо белое — посмотри. А где внимание, там возникнет интерес.
Есть конкретика, что являлось бы конечным результатом такой моей подготовки. Поэтому я на полном серьезе очень часто ходил и, задирая голову, рассматривал небеса. Может быть, такой день или такое настроение, что я что-то пойму, увижу ангела.
Это очень интересно!
Да. Преподают же какие-то теоретические знания, которые потом отрабатываются на практике. А тут совсем другой метод в плане актерского существования и задачи. Даже не задачи, а подхода к роли.
Как ты настраивал себя перед съемками «Путешествия на солнце и обратно»?
Даже не могу вспомнить, сколько раз я читал роман «Дождись лета и посмотри, что будет». Здесь работа заключалась именно над текстом. Я понимал, что будет происходить экранизация очень важной для меня книги, поэтому искал в самом тексте детали, ремарки, символы. Пытался все это держать в голове и очень переживал, ведь я исполняю роль сторителлера, который со зрителем проходит полноценное путешествие. Я — вводный элемент вообще во все обстоятельства, сцены, условия. Большое количество экранного времени — это сложно и страшно, особенно когда ты играешь роль человека, который пересказывает увиденное. Я как бы во всем есть и при этом меня нет.Иногда мне было неясно, как герой может аккомпанировать одним людям и другим, потому что наружных причин для этого нет. Мне постоянно приходилось обращаться к тексту, а иногда и к партнерам, чтобы понять, договориться о том, почему так происходит. На съемочной площадке мы много экспериментировали, предлагали новые идеи и находили решения прямо по ходу съемок. Это был непрерывный творческий процесс. Наверное, благодаря такому подходу все это и случилось.
Ты сказал, что это очень важная для тебя книга. Почему?
Вот этого я не могу рассказать. Просто не хочется выдумывать псевдоответ, но и не может все так сразу быть откровенно. Но ведь и в плане читательского опыта это безумно интересная книга. Одна из тех, при чтении которых к концу сбавляешь темп — настолько сильно не хочешь, чтобы все заканчивалось. Редко, когда литературное произведение заставляет тебя прожить микрожизнь внутри себя.
Раз в 20 страниц, вне зависимости от того, где я находился в этот момент и с кем, я делал так: (Громко вздыхает). Что это такое? Как мне сейчас это оценить? Как мне сейчас понимать, что здесь написано? Поэтому я очень сильно чувствую связь с Ромой.
Тебе напрямую предложили главную роль или здесь тоже был кастинг?
Рома просто позвонил и сказал: «Я хочу снимать “Путешествие”. Предлагаю тебе сыграть Руслана». Я тогда был на Эльбрусе, вообще вел другую жизнь, а ребята ездили в Индию, снимали два фильма. Я немного выпал из Роминого общества, и этот разговор меня обратно в него внес.
Мы много виделись перед началом съемок. Разговаривали, думали над тем, как и что это будет. Рома заряжал нас уверенностью, что мы сможем. Естественно, возникали мысли по поводу того, имею ли я право воплотить такую историю, хватит ли мне сил. Может быть, я ввиду своего такого особого отношения (правильного, на мой взгляд) к его творчеству слишком сильно переживал. Но было страшно, что я могу что-то упустить или сделать неправильно, потому что задача стояла сложная.
Мне показалось, что в сериале представлен небанальный взгляд на 90-е, хотя сегодня снимается очень много проектов про этот исторический период. Что тебе помогало погрузиться в то время? Смотрел, читал ли ты что-то дополнительно?
Конечно. Смотрел документальные материалы, чтобы увидеть, как вели себя люди в тот период, как разговаривали, чем жили, что у них было в голове. У нас же было много импровизационных сцен. В плане действия мы всегда знали, что будет происходить, а как к этому подвести и чем наполнить некоторого рода пустоты между — нет. Наверное, самый сложный элемент производства был когда приходилось на языке 90-х импровизировать, предугадывать какие-то темы, мысли и слова, которые присущи этому времени.
Я понимаю, что Рома сильно воздействовал на нас. Наполнял как настроением, энергией, движением, так и лексически. Он очень много подсказывал, разговаривая с нами на языке, который тогда был актуален.
Думаю, у нас на бессознательном уровне проведена большая работа с Ромой. Он действительно очень круто настраивает актеров перед выходом в кадр. Я это даже заметил не на себе (иначе, если бы я сразу догадался, Рома не был бы виртуозом), а на примере героя отца Алика. Я видел, как человек оказывается в настолько комфортных условиях, что инициирует разговор так, будто мы находимся не на съемочной площадке, а где-то у него дома, на кухне, и пошел уже как минимум второй пузырек чего-то крепкого.
Если смотреть на эпоху 90-х нашими, так скажем, зумерскими глазами, то что в ней наиболее интересно для тебя?
Меня поражает количество свободы. Кроме того, для меня это время наполнено жизнью, хотя среда местами была абсолютно непригодной для нее. Есть что-то дикое в том, как люди заново учатся жить. Когда нет четкого понимания, что такое «правильно» и «неправильно», все начинают оценивать свои действия с точки зрения «эффективно» и «неэффективно».
Можно это время разбить на кучу подтем, почему оно уникально. Если лаконично выразиться, меня как зумера больше всего удивляет, как то время заставляло быстро взрослеть. Обстоятельства были такие, что не получалось долго переживать, думать, убегать, а нужно было что-то делать прямо здесь и сейчас. Я замечаю, что в наши дни среди молодых ребят очень мало тех, кто себя чувствует по-настоящему взрослым.
Ты сам себя сейчас чувствуешь взрослым?
Не в полной мере. Я даже не уверен, есть ли какая-то конечная форма: сначала человек находится в промежуточной точке, а потом взрослеет. Больше мыслю категорией, что хочу стать лучшей версией себя, но для этого нужно стать взрослым человеком.
Для меня основным качеством такого человека является ответственность. Даже не ее наличие, а именно количество и отсутствие страха за ее увеличение. Я просто не представляю, каково молодым людям, у которых уже есть семья, дети. Как они уже несут ответственность за жизнь других людей, еще маленьких, которым только предстоит научиться жить? Нужно же их воспитывать, причем не прямыми действиями, а желательно своим примером.Лучшая версия Олега Чугунова — как ты ее видишь в данный момент?
В первую очередь это тот я, которому всегда интересно, который всегда готов к чему-то новому. Когда он говорит, тогда железобетонно делает — вот это в моем понимании очень важный пункт для качественной жизни и хорошего отношения со стороны к самому себе. Эти же аспекты рождают хорошее отношение к окружающим людям.
Достижения в работе, которые у тебя есть сейчас, не помогают так себя чувствовать? Или профессиональные заслуги не влияют на это личностное самоощущение?
Помогают. Но что карьерные заслуги говорят обо мне как о человеке? Много ли? Так происходит ввиду специфики профессии, потому что актеры — исполнители чьих-то задумок. Я понимаю, что иногда даже не могу сказать так, как мне хочется, потому что я всего лишь проводник между идеей и формой.
Говоря про Руслана, ты сказал, что быть рассказчиком очень ответственно. Хотел бы испытать на себе нечто похожее в творческом плане не через исполнительство, а создание чего-то своего?
Разумеется. У меня уже есть много идей. Но здесь свою лепту вносит ремесло, которым я занимаюсь. Когда я размышляю о воплощении каких-то идей, то скорее продумываю форму, художественные тропы, средства для разговора со зрителем и донесения информации.
Сейчас я себя чувствую немного самозванцем в плане того, чтобы делиться самим собой, своими ценностями и тайнами. Меня пугает то, с какой легкостью это делают остальные. Люди без ревности посвящают нас в значимые для них темы и события. У меня другое отношение: это ведь только со мной было, я должен запечатать все в себе, потому что это мой путь, который подразумевает индивидуальные открытия. Даже не представляю, как можно выразить что-то действительно важное так, чтобы это было понятно и мне, и будущим зрителям, слушателям и читателям.
У меня нет понимания, что я хочу и могу сказать сейчас. Я знаю, как бы я это сделал, а что именно — нет. И все равно существует n-ное количество идей, смыслов, тезисов. Есть пожелания, как бы повоздействовать своей картиной на зрителя. Я же не буду просто напрямую все делать. Нужно еще как-то доказать, что я имею право это сказать.
В общем, очень сложная профессия. Мне кажется, некоторые безрассудно в нее уходят. Я не про отношения каких-то конкретных авторов к своему делу, а про подход к началу своего пути. Для них это что-то бессознательное, на уровне импульса, который нужно реализовать. У меня такого импульса, видимо, еще не случилось.
Тогда какой материал тебе сейчас по-актерски интересен? Ты ведь давно снимаешься, успел попробовать себя в фантастических, драматических, комедийных, даже полуэкспериментальных проектах. На что обращаешь внимание, когда поступают предложения?
Если материал в какой-то абстрактной форме, то я внимательнее погружаюсь. Сейчас же очень мало альтернативного кино и авторской составляющей проектов. Когда ты знакомишься с подобным предложением, то может возникнуть реакция: «О, это артуха! Погнали!» (Смеется.) Но я себя настраиваю на то, что странными формами не надо так очаровываться. Нужно понять автора, что он хочет сказать, какое впечатление материал на меня производит, будет ли внутри правильная среда накаливаться или нет.
По большей степени я опираюсь на свое чувство после прочтения. Сразу пытаюсь смоделировать, какое воплощение это может иметь. Я пытаюсь оценить и головой, и душой. Беру в расчет очень много факторов. Но самый важный — понравилась история или нет, попала в меня или нет. Текст — это суть, поэтому лучше на берегу понять, справедлива ли она к происходящему и самой истории, насколько увлекательно это будет. Так что основной инструмент, которым я пользуюсь, — это внутреннее ощущение.
По твоим внутренним ощущениям, что может извлечь зритель после просмотра «Путешествия на солнце и обратно»?
Мне кажется, что каждый человек воспринимает эту историю по-своему. Это абсолютно интимная штука. Похоже на то, как все собираются в кинозале, выключается свет, и после этого не включается проектор, не появляется изображение, не начинается фильм. Напротив, люди погружаются в себя, закрывают глаза и на пять часов отправляются в путешествие вместе с героями. Однако все это происходит только в сознании зрителя.
Я стараюсь оценить картину, глядя на нее со стороны. Но, как мне кажется, просмотр фильма — это очень личный опыт. Никто не знает, что именно привлечет ваше внимание, какие детали вы будете замечать, какой из представленных слоев будет вам понятен, учитывая ваш предыдущий зрительский опыт.
Если говорить откровенно, я еще не видел полностью конечный результат. Было два дня показов, но я работал в другом городе, поэтому успел зацепить только последние 15 минут крайней серии.
Я смотрела все серии подряд на ММКФ и долго не могла сформулировать свои ощущения. Но вот словосочетание «коллективный сон», кажется, лучше всего описывает мой зрительский опыт.
Я, к сожалению, не имел возможности тоже в этом побыть. И мне очень интересно, как это смотрится. Я вот даю интервью, комментирую какие-то моменты касательно всей нашей истории, а при этом даже не знаю, как к ней по-настоящему относиться. Могу говорить только опираясь на съемочный процесс, которого достаточно для того, чтобы наполниться для понимания происходящего, но итог пока оценить не могу.
Вы снимали в хронологическом порядке или нет?
Нет, так не получилось. Но все равно, между съемками основной части фильма и финальной, которая подразумевает уже конец 90-х, прошло некоторое время.
Помнишь свои эмоции после последней смены?
Вот последняя смена у нас выпала на финальную сцену вообще. А эпизод, который подводит к ней, снимался в предыдущем блоке. Именно тогда ввиду некоторых задач и моего подхода возникло ощущение, что проект имеет конец. Съемки стали полномасштабным путешествием, которое мы прошли вместе с командой. Оно нас очень сплотило, сроднило, хотя мы и до этого были достаточно близкими друг другу людьми.
Рома очень любит делить некоторые этапы жизни на главы, и я тоже тогда для себя это так сформулировал. Но вместе с тем, сразу возникло много вопросов. Например, было немного непонятно — а закончил ли я старую главу? Какие слова и буквы будут встречаться в новой? Насколько она длинная? Такое вот интересное чувство, похожее на то, когда ты заканчиваешь школу. Знаешь что определенно что-то будет дальше: новая жизнь, новые люди, новые круги внимания. И ты в межсезонье, потому что только-только был школьником, а сейчас уже станешь взрослым человеком. А станешь ли?
У меня все последние сцены прошли в ажитации: спокойно, но тем не менее очень много жизненного тонуса накапливалось. Физическая готовность есть, но нет понимания, к чему она.
В «Путешествии», как и в «Поедем с тобой в Макао», фигурирует покер. Был ли у тебя какой-то тренер, который учил обращаться с картами, или ты самостоятельно этим занимался?
Мы давно, еще до начала работы над «Поедем с тобой в Макао», начали разговоры про карты. Рома обозначил, что нужно научиться совершать манипуляции с ними: всякие сменки, тасовки.
Глобально подготовка к «Путешествию» началась для меня еще в 2023 году, когда я хотел наполнить себя этим текстом, слогом, героями, обстоятельствами. Просто пониманием того, что я знаком с описанной жизнью, а значит она может относиться ко мне. Параллельно я по видеоурокам учился обращаться с картами, постоянно тренировался. На протяжении года у меня были две дежурные колоды карт с собой, я собирал игровой опыт с разными людьми.
Вообще Руслан не похож на персонажей, которых ты раньше играл. Он, вроде, такой пацан с района, который на бокс и стрелки ходит, потом в карты играет, но при этом более эмпатичный рядом с мамой, Ласло и другими героями.
Да. Это как раз то, что я определял как сложность. Руслан каждый раз проявляется по-разному. У него нет какого-то основного паттерна поведения, свода характеристик. Я моделировал, как проходит его день с одними людьми, с другими — всегда разное поведение, разные отношения и даже разные состояния. В этом есть глубина. Простраивается полноразмерная его заявка как героя. Но у меня был страх, что из-за этого не получится склеить персонажа. Не будет понятно, кто же он такой.
Я осознавал, что Руслан иногда разделяет отношение зрителей к происходящему, их состояние от увиденного. Он транслирует понятную реакцию и концептуально получается, что частично остается на их стороне.Вы снимали часть сцен в Санкт-Петербурге, твоем родном городе. Как это отзывалось в тебе?
Да, Рома снимает если не в Индии, то чаще всего в Питере. Ему нравится город в плане воплощения своих идей и взаимодействия с людьми, которые там живут. Мне кажется, в любой работе про иной временной период, отличающийся от того, в котором мы пребываем, очень важно отношение к месту. Когда мы вспоминаем прошлое, появляется фактор ностальгии. Особенно если имеется некая коллективная романтика в этом всем.Легче транслировать теплое отношение к среде обитания своего героя, когда ходишь и понимаешь, что кругом все знакомо, ты не приехал куда-то и выдумываешь, что здесь живешь, а имеешь прямое отношение к локации. Территориально мы снимали не очень далеко от места, которое навсегда запомнило меня еще совсем маленьким и уже частично взрослым. Пространство действительно оказывало свое влияние.
Когда ты сейчас возвращаешься в Питер, чувствуешь разницу между прошлым собой и нынешним?
Да. У меня вообще очень много мыслей по поводу городов, где со мной происходили какие-то истории. Если брать конкретно Питер, то есть ощущение, что у него вообще нет планки, которой ты должен соответствовать как человек. Он принимает любым и очень трепетно относится к твоим желаниям, запросам, состоянию. Он действительно все чувствует и предоставляет тебе какие-то ситуации, каких-то людей, которые тебе сейчас нужны или про которых тебе сейчас нужно что-то понять.
Можно даже сравнить. Вот ты приезжаешь в Москву, выходишь с Ленинградского вокзала, видишь широкие проспекты, высокие здания, длинные улицы — все имеет глубокую перспективу, все большое. Проезжая около «Москва-Сити», ты точно понимаешь, что придется работать в этом городе, дабы жить вот так. А когда ты выходишь с Московского вокзала в Питере, то можешь встретить какого-то бомжика, который просит милостыню, потом видишь микросюжетик, как кто-то что-то не поделил — и это все в центре города, очень смешно и просто. Никто при этом никого не осуждает. Город просто от тебя ничего не требует.
У меня токсичные отношения с Питером. Когда я долго не приезжаю, есть ощущение, что я очень хочу вернуться. А когда попадаю сюда, нередко появляется желание поскорее покинуть этот город. Получается так, что мне без него плохо, но и с ним не то чтобы хорошо.
