Лиане (Малу Хебизи) девятнадцать и, если бы ее кругозор не ограничивался челленджами и трендами, рианновская максима shine bright like a diamond — стала бы для нее звучным жизненным кредо. Однако, когда твой идол Ким Кардашьян, приходится ваять из своей нежной подростковой внешности, провинциальную тусершу с Ибицы. Как-то Лиана колола в губы гиалуронку, но все мигом рассосалось. Бесследно рассеиваются и все ее усилия вырваться из удушливой бедности родимого Фрежюса, что в Провансе. Подальше от заклятых товарок, восседающих в салоне красоты. От свистящих вслед мужланов. От падкой на #%$аков матушки с непомерными долгами за дом. Так, несмотря на географическое соседство, Лазурный Берег для Лианы лишь далекая греза о красивой жизни. И, чтобы не воровать вещи из моллов до конца своих дней, девушка нацеливается на реалити «Остров чудес». Ведь она этого достойна и даже побывала на кастинге. Но проходит день, неделя… Ни нервов, ни фидбэка.
То, что худрук Каннского фестиваля Тьерри Фремо отправил именно этот дебют в основной конкурс концептуально-неслучайно: «Алмаз» это буквально «Субстанция» наоборот. История целеустремленной девчонки, которая торопится взрослеть и деформировать свою внешность ради типажных стандартов хабалки из очередного шоу про перестройку любви. Только в отличие от кислотной сказки о том, как Деми Мур и Марго Куолли одно тело не поделили, режиссерка Ридингер обходится без кривляний и мизандрии, а главное, не подглядывает при мизансценировании каждого кадра в папку с референсами. Она волнительно, пусть и не слишком уверенно, наблюдает за героиней, со стороны приоткрывая все неприглядное, что прячется за отчетом в сторис о выходе в свет (проще говоря, в ближайший клубешник). Искусственные пряди. Мозоли и ссадины от черевичек на диких каблуках. Дырки на обувке, заделанные стразами — те были тайком спилены с одежды в магазине. Пухлые губы, ставшие таковыми от лобызания крышки какого-то тюбика. Все маленькие хитрости большой неуверенности в себе.
Когда рутина начнет кусать Лиану пуще прежнего, в чаду контентмейкерства девушка, захлебываясь слезами, самолично набьет себе на животе татушку. Но стоит включить камеру, ее корчащееся от боли лицо озарит радость — хвалиться наколкой нужно уверенно, чтобы подписчики приняли истерику за эйфорию. Но страшнее ли эта хоррор-сценка тех стартовых тридцати секунд до первого лайка или коммента, когда пост улетает в сетевую вечность? Точно не для Лианы — ведь все ее скитания в «Алмазе» и есть такое тягостное ожидание. Признания. Похвалы. Золотого билета. Если и валить, то назло всем — в прекрасное далеко (а, конкретно, в Майами).
«Сильнее тот, кого хотят» — восклицает Лиана и, по крайней мере, знает к чему стремиться. Она верит, что все в руках Бога и, словно проходя испытание духа, отказывается от искушений мирской жизни подростка. К ней подкатывает парень из автомастерской и предлагает рай в шалаше (бетонном недострое), но романтические посиделки в «макдаке» — не инфлюенсерское, а мещанское счастье. Даже при соприкосновении с люксовой долей Лиану прельщает не великая красота скульптуры и архитектуры, а топ-модель, которую снимают в интерьерах вековой виллы. Фильм Ридингер это искаженная детская греза вчерашнего ребенка, выросшего на показах реалити (не обошлось и без тиктока) и сформировавшего себя на архетипе склочной, проблемной, но искренней девахи с экрана, которая белугой ревет на интервью после пьяной драки. Лиана ответственно принимает путь от рилса к рилсу, молясь покровителю мечтателей Иосифу об успехе. Ей мало аудитории в одного воздыхателя — если и являть себя настоящую, то на десятки тысяч зрителей. А прожитые 19 лет… Уместятся в пару строчек приветственного профайла при заселении на «Чудо-остров». И на этом месте сам фильм и тема прилежно мэтчатся — удовольствия от этого предыстерического забега бедняжки по перегретому Фрежюсу, правда, не больше, чем от того же «Большого брата».
Элизабет (Ренате Реинсве, «Худший человек на свете») — душевно нездоровая актриса в затянувшемся творческом отпуске — спешит на экстренное родительское собрание. Там ее встретит восторженная молодая училка, что млеет в присутствии снизошедшей звездочки сродни малолетней фанатке. А после к беседе присоединится и парочка нерасторопных родителей, твердящих, что отпрыск Элизабет не только поцарапал их дитятке лицо, но и угрожал изнасиловать. После пустопорожних споров все разбредутся по разным углам школы и, разоткровенничавшись, начнут раздавать этой истории вайб внутрисемейной склоки. Внезапно окажется, что Элизабет была замужем за почившим в автокатастрофе родным братом Сары (Эллен Доррит Петерсен, «Тельма») — той самой мамаши униженного ребенка.
Дебютант Хальвдан Ульман Тёндель (на минутку, внук культовых актрисы и режиссера Лив Ульман и Ингмара Бергмана. — Прим. SRSLY) прилежно обостряет обстоятельства родительской склоки (проблема, конечно, глобальнее агрессивных детских перверсий), но даже в подробном пересказе кульминации такой конфликт, в лучшем случае, удостоился бы пары сплетнических перемен в кулуарах учительской. Усложнять — наследная черта. Негоже внуку Бергмана снимать кино, в котором за душой каждого из неприкаянных взрослых не таился бы терновник расстройств, достойных многолетней терапии у психоаналитика. Обменявшись парой ленивых обвинений, что родители, что вовлеченный преподавательский состав, окончательно замкнувшись в себе, станет ныкаться по кабинетам и размышлять вслух, то о бытовухе, то о тщетности бытия.
Даже рассматривая одичавшие за пару дней летних каникул школьные коридоры как арт-инсталляцию, Тёндель, не унимаясь, продолжает нагнетать. Вроде бы май, а пасмурно. Вроде бы удушающе парит (как перед ливнем), да не от погоды. Так тревожно, что глядишь, и в закоулках учебного корпуса прошмыгнет какая-нибудь нежить. Да даже если и так — она бы тоже не пошла с окружающими на контакт, ведь в воздухе по-бергмановски разливается скорбное бесчувствие. При таких вводных нетрудно было бы представить, что Арман (сын Элизабет), по меньшей мере, окажется антихристом. Но дьявол — в деталях, а, проще говоря, в подчеркивающих (по мнению режиссера) человеческую скверну недомолвках.
При всей напускной серьезности «Арман» больше напоминает курсовую. По фильму Тёнделя можно наглядно разбирать, что такое грубая ученическая режиссура. Вода зловеще капает из крана, намекая на недоброе. Неисправная пожарная сигналка надрывается в те моменты, когда это нужно автору. Зафиксированная в коридоре картина с глазницей по центру намекает на наш вуайеристский интерес. Директор школы потеет — от напряжения. У завуча из носа хлещет кровь — от волнения. Неопытная училка спотыкается о коробки — от неловкости. Элизабет нетерпеливо грызет ногти и лихорадочно смеется. Когда надежда на конструктивный диалог будет окончательно потеряна, все тот же директор заведет пространный монолог о разнице безответственности и терпимости в контексте новой этики. От теоретически безболезненной адаптации в форме тюзовского спектакля «Армана» уберегают последние двадцать минут, решенные как шизофренически-танцевальный этюд (и то, соответствующую сцену в этом году уже сделали эффектнее во второй «Улыбке»). Тёнделю хватает такта не проговорить вслух кульминацию, решив ее почти без слов. Как если бы в советском «Винни-Пухе», Пятачок пять минут стоял в дождевике молча, а потом… Пошел дождь.
Растрепанная двенадцатилетка Бейли (Никия Адамс) в свободные от домашней ругани с отцом (Барри Кеоган, «Солтберн») часы интуитивно снимает на смартфон видео о том, что находит красивым (затылки, птицы, лошади, трава-мурава). Она и рада бы прибиться к шайке доморощенных подростков-мстителей, лишь бы быть частью чего-то — но девчонок благотворительно пакостить не берут. Вот и приходится в одиночку гулять, часто грустить и чуть реже злиться (на мир). Однажды, задремав, Бейли забывается в поле, а поутру встречает подозрительно вежливого для местных гоп-широт цаплеобазного странника Берда (Франц Роговский, «Ундина»), который приехал искать в графстве Кент свою семью. За неимением корешей (кроме старшего сводного брата) она заводит с блаженным чудаком спасительную дружбу.
Можно ли безболезненно срастить известные кино-измы? Получилось же у Рорвахер год назад поженить магический и нео-реализм. Наверняка селективный метод должен был быть по плечу и британской сочинительнице приземленных сказок о мятежных перекати-поле героях Андреа Арнольд («Аквариум», «Американская милашка»). В «Птице» «реализм кухонной раковины» вроде бы не ржавеет от полировки волшебством момента. В драме братца, разросшейся до шекспировских масштабов (залетела подружка, теперь родаки наглухо заперли ее в многоквартирной башне), Бейли находит решение, спустившееся с небес, и это, по меньшей мере, момент завораживающе-изящный в своей простоте. Был бы фильм Арнольд всецело про то, как найти маленькие чудеса в беспросветной прозе неблагополучия, его можно было бы смело записывать в Красную книгу.
Но чем больше в кадре долговязого Берда, тем очевиднее прямолинейность здешней пернатой метафизики. Арнольд насобирала анекдотических преданий о шабутной неделе графства Кент, но перемудрила саму себя, то и дело беспричинно тасуя секундные флешбэки между ними, будто испугавшись линейной прозрачности материала. Купивший гипножабу герой Кеогана «доит» ее при помощи музыки, надеясь перепродать галлюциногенную слизь. Его горе-папашка Баг вообще ходячая хохма. В свои 28 лет он, не без сожаления, признается в любви к «батиной» музыке, отрываясь под Blur и Coldplay. Кружит по окрестностям на электросамокате. Женится на первой встречной — ладно, они знакомы полгода, но для такого инфанта, пожить бы им вместе хотя бы год-другой. Почти каждого, кто окружает Бейли, Арнольд пишет ласковыми штрихами. Кроме Берда — он манипулятивная надстройка, по-своему трогательная (Роговский, все же, хороший артист), но возводящая арт в беспонтовый янг-эдалт.
