4 июля «Серебряному Дождю» — 25 лет, поэтому интервью с вами, Дмитрий, хотелось бы сделать биографичное. Вот прям с самого начала: с того года, когда вам почему-то захотелось создать радиостанцию. Вам же тогда было 24?
Сейчас точно не могу сказать. Мы открывали радиостанцию два года: с 1993-го по 1995-й. Получается, мне было 22–24 года соответственно. Не уверен, что это как-то связано с тем, что было дальше, но до этого, в школе, я работал в радиокомитете, мы делали даже какую-то программу на радио (у меня до сих пор в кабинете висит грамота за активное участие в работе школьного радиоузла). Потом я поступил в институт на звукорежиссера, ушел в армию, а после нее начал заниматься бизнесом, связанным с кинопроизводством. Поскольку денег катастрофически не хватало, вечером до поздней ночи работал частным таксистом, подвозил людей, голосовавших на дороге — никаких приложений тогда еще не было. Времени за рулем проводил много и слушал радиостанции. В Москве тогда их было, по-моему, всего лишь четыре: радио Maximum, у которых по утрам шло шоу на английском языке; «Радио 7», где тоже шло вещание на английском; классное французское радио «Ностальжи» и, наконец, «Радио 101» — наша отечественная станция, и она как раз мне очень нравилась. «Радио 101» смогло сплотить вокруг себя очень много крутых ребят, которые были заражены тем, что они делают. Эта радиостанция — до сих пор знак качества в трудовой книжке. Условно говоря, если приходит какая-то девочка, подносившая на «Радио 101» прохладительные напитки, это значит, что она, скорее всего, классный редактор и ее нужно брать. Все, кто там работал, были очень талантливыми ребятами, классной, веселой, творческой, молодой командой. Они работали не по плейлистам, не было никаких исследований фонотеки — то есть, грубо говоря, притаскивали из дома пластинки и ставили их. У них был еще свой характер подачи. Например, ведущие могли сказать: «Ненавижу Hotel California, но поскольку все просят, то ладно, поставлю. Сам слушать не буду, пойду покурю». Живая история по сравнению с выхолощенной «Европой Плюс».
В общем, я был большим поклонником «Радио 101», знал по именам всех диджеев, расписание, рекламу, новости, привычки, нюансы. Однажды решился написать им письмо (электронной почты не было; письмо напечатал на машинке и отправил по почте в конверте) со своими советами по поводу эфира: что им надо сделать, а что не надо; какую рекламу в какую программу неплохо было бы дать, где и что скорректировать, что переставить на другое время. Через какое-то время мне позвонил их генеральный директор: «Вы знаете, мы много писем получаем. В основном пишут, чтобы ставили либо больше металла, либо меньше. А от вас пришло такое интересное, конструктивное письмо! Может, приедете к нам? Познакомимся, вы у нас работать будете». Я к ним пришел, а он меня спрашивает: «Ну что, кем бы вы хотели у нас работать?» А для меня тогда радиостанция была каким-то божественным храмом и посидеть на стуле там уже казалось крутым. Ответил скромно так: «Не знаю, диджеем». После этого он привел меня к их программному директору. Я его, естественно, знал, всегда переживал, когда его долго не было в эфире: боялся, что уволили. Меня привели к нему со словами: «Вот, это Дима. Попробуй его на диджея». Кто я, для чего — не сказали. Понятно, что тогда меня, по сути дела, слили. Этот программный директор говорит: «Попробуйте сделать подборку музыки, которая вам нравится». Я сделал. Он послушал, предложил записать, пошли в студию. Все это происходило на Пятницкой, в Доме радио, там были такие стены, обитые войлоком, и глухая тишина, которая давит на уши. Он говорит: «Записывай подводки к песням, а мы потом послушаем». Я не ожидал, что все так будет, стеснялся и все завалил. Еще запомнилась мне такая ситуация: когда я сидел в студии, пришли ребята записываться и были недовольны, что помещение занято. Они еще сумму назвали, которую платят за аренду, и она показалась мне космической. Тогда я понял, что радио — это не просто люди, которые пластинки крутят, а еще и бизнес. Надо сказать, что миновало 25 лет, а люди до сих пор не очень-то понимают, что радио — это не только развлечение.
Ну да, просто представляют себе людей в наушниках, говорящих в микрофон. Мало кто представляет, что там внутри.
Да, им кажется, что оно как-то само работает. Люди не очень понимают, что на радио, например, есть реклама и расходы, масштаб которых им тоже неизвестен.
Ну, сейчас уже все-таки поняли. После того, как вы все разжевали в прямом эфире 3 июня.
Сейчас да. А так, конечно, многие не очень-то догоняют, как все связано между собой. Тогда на «Радио 101» меня не взяли, и я решил открыть свою радиостанцию. Типа: а почему бы и нет? Просто захотелось узнать, как это делается. Решили с моим товарищем попробовать и через два года вышли в эфир.
Простите, но откуда вы тогда взяли деньги?
Инвестиции мы нашли. На открытие радиостанции в Москве с получением частоты у нас ушло два года. Это сравнимо с тем, как если бы сейчас вам сказали, что на открытие вашего издания вам понадобится, скажем, двадцать лет. То есть на протяжении всего этого времени вы каждый день занимались бы тем, что что-то бы открывали. Стали бы вы заниматься проектом, на который уйдет двадцать лет? Да к черту вообще, забыли. Как говорит одна моя знакомая: «Стерто, стерто». Мы же не знали, что уйдет столько времени, и делали свое дело. Было тяжело, потому что медленно, нам приходилось ходить с какими-то бумажками, документами, нудить, частоты не было, надо было ее создать — в общем, целая эпопея. Надо сказать, что из, условно говоря, 100 человек, которые на протяжении двух лет верили в наше дело, осталось, может быть, трое.
Сейчас чтобы открыть радиостанцию в каком-то маленьком городе где-то в регионе, нужно около пяти лет. И это с момента получения частоты. Например, Новосибирск мы выводили в эфир пять лет с момента получения частоты. Тогда же у нас ушло на получение частоты два года, а ровно через три месяца мы вышли в эфир. За этот срок люди создавали бизнес, становились миллиардерами, разорялись, открывали еще один бизнес, снова разорялись, открывали третий, уходили в бега, меняли документы — проходила вся жизнь. А мы два года просто сидели с бумажками, пытались как-то всю эту историю с радио продвинуть. Нас некоторые чокнутые лжепатриоты обвиняют в том, что у «Серебряного дождя» день рождения совпадает с Днем независимости Америки. Я им объясняю: конкурс, на котором мы получили частоту, был 4 апреля; по закону после получения частоты мы должны были выйти в эфир через три месяца. 4 апреля получили — 4 июля в 16:00 вышли в эфир.
До того как переехать сюда, на Петровско-Разумовскую аллею, вы сидели на Демьяна Бедного. Сейчас у вас очень стильный офис. Каким был тот?
Там мы сидели в тесноте, в конурке размером, по-моему, 120 кв. м — это была проходная предприятия связи, где стояла наша вышка. Поэтому мы, собственно, там и сидели. Это сейчас вообще по@#*у, где ты будешь сидеть — в Москве, Подмосковье, где угодно, — ткни пальцем в любую точку и оттуда подавай сигнал на антенну, проблем нет. В то время было очень сложно подавать сигнал, надо было находиться рядом с антенной.
И переехали вы оттуда в 2004-м.
Да, на Демьяна Бедного было тесно, мы понимали, что там уже оставаться нельзя. Да и к тому же высокая аренда тоже сыграла свою роль.
Здесь меньше платите за аренду?
Сейчас нельзя сравнивать. Потому что это был 1995 год, а сейчас 2020-й. Тогда там было довольно дорого с учетом того, что офис находился далеко от метро, немножко в жопе мира, а ремонт ужасный, совковый.
Кто автор этого крутого дизайна нынешнего офиса?
Тогда совпало все так, что я как раз делал ремонт своей квартиры и побывал в одном дизайнерском бюро, которое мне очень понравилось. Оно находилось в каком-то ангаре на территории завода, и все там было очень модно. Потом мы съездили во Франкфурт и посетили одну радиостанцию, где были открытые лестницы, студии. Стали думать в этом направлении. Я решил, что нам надо найти какое-то цеховое здание с большим пространством, без кабинок, маленьких коморок. Нашли это помещение, оно было в совершенно убитом состоянии, с портретами Ленина и призывами к перестройке. Фактически мы его разобрали, остались только стены и колонны. Дизайном занимался Женя Бакаев, он у нас вел программу о моде Point of style, — очень талантливый человек с хорошим вкусом, мой товарищ, друг радиостанции. Его бюро разработало дизайн для студии: Женька все придумал, его коллеги начертили, строители построили. Чего в этом офисе только не было — начиная от съемок голых девушек для журнала Playboy до съемок фильма «День радио».
А теперь расскажите про «Серебряную калошу». В одной из переговорок в вашем офисе я видела статуэтки, которые вам возвращали. Какие-то из них даже подписаны. Отсюда у меня вопрос: когда вы придумали антипремию, осознавали же, что звезды будут обижаться?
Ну, начнем с того, что идея была не моя. Был такой клуб «Марика», мы туда иногда тусоваться ходили, дружили с его владельцем — Сережей Стеганцевым. Он, в свою очередь, дружил с Пашей Ващекиным (радиоведущий и продюсер. — Прим. SRSLY). Вот однажды, в 1996-м, мы встретили случайно Пашку, он и говорит: «Ребята, вот есть "Оскар", а есть антипремия "Золотая малина". Сделайте тоже премию за антидостижения!» Вот и все, только одну фразу он сказал. Мы стали думать и придумали такую, назвали «Серебряной калошей». Она сначала выдавалась за сомнительные достижения в шоу-бизнесе, а потом просто за сомнительные достижения, потому что шоу-бизнес закончился.
У нас не было задачи обидеть кого-то, время было другое, доброе, несмотря на бандитов и прочих. Общество не было разобщено, как сейчас. Все дружили и понимали, куда мы идем. Были все мы и кучка выживших из ума пенсионеров, которые поддерживали коммунистов. Лучшее было впереди, дорога была ясна. Все по-доброму друг к другу относились, и первая премия «Серебряная калоша» была просто смехом ради смеха. Никакой сатиры, тем более критической. Мы придумали такие номинации: «Самая яркая лысина года» (дали «Калошу» Бондарчуку), «Самый независимый продюсер, от которого ничего не зависит»…
…Тут победил Киркоров.
За продюсирование диска Пугачевой. Все было про шоу-бизнес, мило, смешно, проходило в маленьком зале в гостинице Radisson Slavyanskaya. Билеты на церемонию не продавались. Мы еще придумали слоган: «Если вы не получили билет, значит, вас не пригласили». Все были в шоке, хотели попасть.
Слушайте, у вас там была номинация «По локоть в чудесах», в которой выиграл патриарх Кирилл благодаря своим исчезнувшим часам. Неужели все тихо прошло?
Нет-нет, прошло вообще не тихо, тогда на эту тему очень сильно напряглись и возбудились. Православные активисты написали на нас заявление в прокуратуру, мы ездили, давали показания. Нам очень аукнулась эта история, хотя, честно говоря, непонятно с чего, потому что весь скандал с часами был за 8–9 месяцев до мероприятия, так что мы никого не разоблачали. А после вручения «Калоши» такое началось! Ужас! Не говоря уже о том, что люди из зала выходили во время номинации.
В 2014-м права на проведение премии передали Andrey Fomin Production, правильно?
Нет, все права у нас, мы просто перестали проводить мероприятие.
Почему?
Причин было несколько, там прям многокомплексная проблема. Начнем с того, что нам стали закручивать гайки с точки зрения цензуры. Для того чтобы людям было смешно, каждый раз приходилось повышать планку с юмором, а это невозможно делать это до бесконечности долго. Проще сделать выше уровень остроумия и злободневности, поэтому начались шутки политического толка — именно они и цепляли. Ну а за такие шутки говна мы хлебнули столько, что связываться больше не хотелось. Нужно еще понимать, что на «Серебряной калоше» мы не зарабатывали, целью мероприятия было рекламировать радиостанцию. На премию не продавали билеты, гости приходили по приглашениям, мероприятие было имиджевым, сделано на хорошем уровне, проводился огромный объем работы. И ради чего это все? Чтобы потом год расхлебывать говно из прокуратуры? Зачем это нужно? В этом не было никакого резона и смысла.
Еще одна проблема — изменилось законодательство, и стало невозможно рекламировать алкоголь и табак возле объектов культурного наследия. Из-за того, что мы были острые, спонсоры боялись участвовать внутри церемонии, не хотели быть как-то к этому причастными. Но всем очень нравилась тусовка перед началом премии. На ней как раз были и виски, и сигареты, и машины стояли — спонсоров было полно. А когда приняли закон, то им — основным компаниям, тратившим деньги, — стало запрещено размещаться на наших вечеринках. Вот и все, мы остались, по сути, без препати. Кроме того, в это время активно пошли все эти мемасики, Comedy Club, блогеры, ютьюб, где все высмеивалось. Получается, что спустя год после какой-то шутки «Серебряный дождь» шутил бы на тему, которая уже прошла. Это, конечно, странно. Сопоставив и взвесив все это, мы поняли, что вообще нет смысла биться об эту бетонную стену. Да и все-таки у нас основное направление — радиовещание, а не создание мероприятий для бесплатных тусовок.
Ну и потом еще шоу-бизнеса не стало как такового. Все это закончилось, понимаете? Все яркое было, опять-таки, в 90-х. Боря Моисеев, Отар Кушанашвили (с его историями вроде тех, когда его бандиты поймали и побрили налысо), Пугачева, Валерия — женщина без фамилии. Были какие-то ржаки, приколы, был настоящий шоу-бизнес, Милявская с Цекало, какая-то активная дебильная реклама. В какой-то момент в премию мы стали включать все — и спорт, и политику, и бизнес — просто потому, что шоу-бизнеса, звезд не стало.
А кто сейчас звезда?
Я имею в виду, не стало звезд такого масштаба. Понимаю, появился Иван Дорн, записал песню на ютьюбе, ну или рэпер Оксимирон** . Окей, прекрасно. Но нет повода для скандала.
А как же блогеры?
Нет, ну, конечно, всегда найдется что высмеять. Но я к тому, что «Калошу» пришлось расширять и переводить из шоу-бизнеса в разряд общественно-политического явления. Как только мы это сделали, начались проблемы с цензурой и так далее. Поэтому, в общем, хоть «Калоши» уже и нет, бренд остался, его помнят и любят, а мы, в принципе, в любой момент можем ее возобновить. Мы можем это сделать уже в эфире, в рамках еженедельной программы. Выдавали бы премию виртуально, отправляли по почте, выбирали пять-семь номинантов каждую неделю. Но нужен ведущий, который вел бы смешно, а такого у нас нет. Потому что это должен быть какой-то яркий, смешной, самобытный чувак, условные Ургант или Собчак, но такие люди работают сами на себя и зарабатывают в ютьюбе или инстаграме* . В общем, если появится какой-то классный чувак, то мы будем давать виртуальную «Серебряную калошу» в эфире каждую неделю. Но проводить ее как мероприятие смысла уже нет.
Я читала, что вы про телеграм нелестно отзывались.
Да, у меня телеграма нет и не будет.
Почему?
Мы однажды обнаружили в нем бота, который записывает все радиостанции. Ты можешь там написать: «Я хочу послушать эфир радиостанции "Серебряный дождь" с 10:00 до 11:00», — и он присылает записи эфира. Нет проблем, все супер, только нас об этом никто не спросил. Эфир — это наша собственность, поэтому с какой, собственно говоря, стати. Нам телеграм деньги не платит, у нас есть собственный сайт, и мы хотим, чтобы люди слушали эфир там. Понимаю, что телеграм-бот — это очень классный сервис, в телефоне очень удобно, но, знаете, вообще удобно есть руками, хотя есть же вилка с ножом. Мы написали письмо в телеграм по этому поводу с просьбой закрыть бот. Ответа не было. Написали туда, сюда, бабушке Дурова, любовнице Дурова, маме, папе, брату Дурова — тишина, реакции ноль, бот продолжает работать.
До сих пор?
Не знаю, работает он сейчас или нет. Но для себя, судя по такой реакции компании, я сделал вывод, что это их осознанное решение. Вот как может мессенджер после имеющихся Viber, WhatsApp и других получить какую-то нишу и свою аудиторию? Зачем мне менять WhatsApp или Viber на телеграм? Все месенджеры же одинаковые. А вот, оказывается, зачем. Ради ботов и телеграм-каналов (не уверен, кстати, были они тогда уже или нет), которые будут заниматься контрафактом. Это УТП телеграма. Это сравнимо с такой ситуацией: если вы идете в магазин в 23:00, то там вам алкоголь не продадут, но рядом стоит палатка, где вы (хоть и незаконно) сможете купить водку. Вот, собственно, и все, другого объяснения у меня нет. Нет бы ответить нам: «Ребят, сорян, спасибо за сигнал, мы закрыли». Так, как это цивилизованно делают ютьюб, инстаграм* . Вы попробуйте выложить на ютьюб что-нибудь с чужой песенкой. Прекрасно понимаете, что не пройдет. А если и пройдет, то автор напишет, и видео тут же заблокируют. У ютьюба миллиард таких заявок, больших и маленьких, но все у них работает, потому что компания находится в белой зоне.
В результате они начали шевелиться после того, как я пошел в Роскомнадзор и сказал, что напишу жалобу на телеграм с просьбой, чтобы его вообще закрыли в России за нарушение авторских прав. Понимаете, нам, в общем-то, плевать и на телеграм, и лично на Павла Дурова. Все, что нужно было сделать, — это убрать нас из бота, а в идеале и вообще этого бота закрыть. Ну а поскольку к нам никто не прислушался, что мне еще оставалось сделать? Я написал письмо Жарову, пошел к нему, говорю: давайте закрывать. Это было еще до того, как появилось постановление о блокировке телеграма. Но мы слили эту информацию как повод, «Медуза» (признан иноагентом на территории РФ. — Прим. SRSLY) тут же подхватила, Красильщик начал выть («кИдаться», как говорила Ксения Собчак). Потом, видимо, эта волна дошла до телеграма, и нас из бота убрали.
В телеграме вообще много примеров прекрасных ботов. Вот вы водите машину?
Да.
Допустим, вечером вы едете на машине за город, и тут вам звонит незнакомый номер: «Алло, здрасьте, Саша, а как-чего?» Вы: «Кто это?» Он: «Да я вот, знаете, хотел познакомиться с вами» Вы ему: «Откуда у вас мой номер?» А он: «Ну я вообще-то сзади вас еду, если что». Как вам такая перспектива? А у этого парня просто стоит бот, в котором он может вбить номер вашей машины, и бот даст ему ваш номер телефона. Понятно, что это ворованная база. Подобных вещей там много. Как к этому относится компания — вопрос. Мы не говорим, что они сами это сделали, чтобы создать УТП, но ведь можно закрыть глаза и смотреть сквозь пальцы, привлекая как можно больше людей.
Вернемся к «Серебряному дождю». Хочу пройтись по парочке программ, которых сейчас уже нет. Естественно, не могу не поговорить с вами про Соловьева и программу «Соловьиные трели». Он же до вас работал, кажется, в компании по подбору персонала и вообще не имел отношения к радио. Как так вышло, что Соловьев попал на «Серебряный дождь»?
Он к нам попал следующим образом. У нас шла программа в эфире, которая называлась «Английский с улыбкой». Это были уроки английского языка по радио. Вот вы стоите в пробке и учите английский, пока нечего делать. Однажды педагог, который приходит в эту программу, заболел, и так выходило, что на следующий день эту программу вести было некому. Естественно, мы начали искать кого-нибудь, кто хорошо говорит по-английски. Одна девочка, работавшая у нас (трафик-менеджер, рекламные ролики выставляла), говорит: «Мой начальник с прошлой работы хорошо говорит по-английски». Мы не сильно заморачивались на предмет качества: ну нашелся человек, хорошо, пусть приходит. Собственно, это и был Соловьев. Он провел эфир так круто, феноменально, у него был такой классный голос, он сам был таким обаятельным, что я скорее помчался на работу, чтобы с ним познакомиться. Приехал в офис и встретил там абсолютно круглого мужчину весом где-то под 150 кг, с коротко стриженной головой, плавно переходящей в спину, с золотыми перстнями, цепками, в бордовом пиджаке, с барсеткой. Это сейчас он такой стильный, а тогда выглядел очень странно и совершенно не соответствовал звучанию в эфире. Я немного прибалдел. Соловьев сказал еще: «Я бизнесмен, у меня там то-то, тут это, завод на Филиппинах». Но ему хватило этой порции эфира, чтобы быть зараженным бациллой радио. С того дня он у нас пятнадцать лет и проработал.
Слушайте, у вас на сайте есть полезный раздел «История», там много старых фотографий, в том числе и Соловьева. На странице истории программы «Соловьиные трели» есть его старая фотография, и над ней написано: «Есть то, в чем Владимир Соловьев изменился в лучшую сторону». Вам не нравится то, что он сейчас делает?
Мне, конечно, не очень комфортно обсуждать человека, с которым рука об руку проработал пятнадцать лет, но да, конечно, не нравится. У нас были многочисленные разногласия. Володя — очень непростой, сложный товарищ, но, безусловно, одаренный. Отношения были очень непростые, вращались по синусоиде. У меня есть масса претензий к нему касаемо того времени, когда он работал у нас, а у него, может быть, — к нам. В любом случае это было хорошее время, когда не было стыдно за то, что он делал в эфире.
Вот вы говорите, что у вас развивались отношения по синусоиде. Но тем не менее увольнять вы его не хотели, потому что он крутой специалист?
Конечно. Да и ушел он в итоге сам и сделал это в какой-то степени вынужденно. Ему просто поставили условие: если он что-то ведет на телеканале «Россия», то должен работать в холдинге, а не на «Серебряном дожде». У нас не было никакого конфликта, мы миролюбиво разошлись, и никаких претензий у меня к нему нет. Он пришел заранее, сказал: «Дим, вот такие у них условия», — и мы расстались. Конечно, у нас яиц не хватило бы его уволить самим, потому что он был таким бюджетообразующим чуваком, которого очень любили рекламодатели и рейтинги. Но рекламодатели и рейтинги — это одно, а отношение к жизни, к самому себе, к совести — это немножко другое. Поэтому, в принципе, мы вздохнули с облегчением. «Серебряный дождь» пошел направо, а Соловьев — налево, мы полностью разошлись и с того времени виделись, может, раза два. Конечно, тот Соловьев, которого вы видите сейчас, и тот, который был раньше, — это два абсолютно разных человека.
А куда делась программа «Лежебоки»?
Вы знаете, у всех программ есть своя жизнь, и в какой-то момент они по разным причинам закрываются. Иногда даже кажется, что их можно возобновить. Но, честно говоря, часто все попытки реанимировать проваливаются. Можно выпустить вторую часть, третью, но они будут хуже первой. Но «Лежебоки» — это было классно, ребята работали, что-то придумывали. Это была в своем роде культурологическая программа и в то же время с юмором.
Почему она закрылась?
Я даже уже и не помню. Ну закрылась, пора уже было. А так они ездили даже на Каннский фестиваль, еще куда-то. Кстати, 4 июля мы сделаем марафон из старых программ, которые за 25 лет выходили в эфир. Ведущие выйдут в эфир и проведут те программы, которые у них когда-то были. Мы даже найдем оформление того времени. Будут программы «Барабака и Серый волк» (это Собчак и Кальварский), Point of style (Бакаев), «Лежебоки» и другие.
После вашего эфира 3 июня про закрытие «Серебряного дождя» люди начали жертвовать деньги для того, чтобы сохранить радиостанцию. СМИ писали про 7 миллионов.
Сейчас уже больше 13 миллионов.
Какая ситуация сейчас? Какой план?
Очень сложно сказать. Что можно точно констатировать на данный момент: первое — мы собрали более 13 миллионов, второе — мы все сейчас здесь работаем на эмоциональном подъеме. До этого было довольно унылое состояние из-за всей этой пандемии. Сейчас все совсем по-другому, в том числе и потому, что нас поддержали — в первую очередь, конечно, слушатели, потом старые сотрудники отзывчиво отнеслись к ситуации. Безусловно, мы приободрились, стало понятнее, ради кого жить, стараться, работать и стремиться к чему-то. Нас очень активно поддерживают рекламодатели. Что будет дальше — сказать сложно. Пользуясь случаем, хочу через вас поблагодарить всех, кто нас поддержал. Не только тех, кто перечислил деньги, но и тех, кто писал письма со словами поддержки — для нас это уже большое дело.
Сколько сообщений вы получили?
Ой, очень много. У нас, честно говоря, даже нет времени, чтобы все прочитать, потому что мы тут отважно сражаемся за существование крохотной командой. В общем, все это сложно. Поживем — увидим. Сейчас мы с большим оптимизмом смотрим вперед, появилась надежда.
Вы рассказывали, что уволили большое количество сотрудников.
Слово «уволил» мне не нравится. Мы со всеми договорились, что испытываем временные сложности, при которых пока не можем платить зарплату и пользоваться трудом сотрудников бесплатно. Тем не менее каждый сотрудник может прийти и работать на себя: наши двери открыты, почта работает, места остались. Это как академотпуск.
Сейчас, несмотря на то, что вам перечислили какие-то деньги, вы не возвращаете сотрудников?
Пока мы действуем так же, а там посмотрим.
