«Кровавое Рождество» (Christmas Bloody Christmas)
Сочельник. Владелица маленького магазинчика винила, свободолюбивая Тори (Райли Дэнди) собиралась провести вечер с первым тиндер-встречным, пока не вмешался ее предприимчивый подчиненный Робби (Сэм Делич), настойчиво пригласив упоительно надраться в баре через квартал. Разыгралась метель. Уходить не хотелось. Бармен подливал виски. Тори игриво пикировалась со своим спутником. Робби в ответ смотрел на нее щенячьим взглядом. Тем временем в лавке игрушек по соседству двухметровый роботизированный Санта Клаус становится жертвой программного сбоя и берется за топор.
Нередко синефилия оказывается губительной. Мало кто, вынуждая своих персонажей обсуждать кино, не вязнет в беспричинном диалоговом неймдроппинге. Хоррормейкер Бегос — из этого меньшинства. Первая половина «Рождества» — хмельной, грязный, фанбойский «Перед рассветом» Ричарда Линклейтера. Пьяная прогулка Робби и Тори — бесконечный томительный спор о фильмах и музыке (пока любовь к «Завету» Ридли Скотта и десятку других неочевидно-культовых ужастиков не приведет их в объятия друг друга). Он будто герой «Плаксы» Джона Уотерса. Она мечта гиков во плоти. Пока они трепятся, от «Рождества» сложно оторваться. Увы, вскоре Бегос вспоминает, что главный аттракцион его фильма — агрессивный Санта-киборг.
Хоррор про взбесившегося робота, чьи родители — американское Министерство обороны, напоминает то трибьют Карпентеру, то классный сегмент из очередной части франшизы VHS. Впрочем, кровопускание дается Бегосу с усилием куда большим, чем поп-культурный флирт. Мир «Рождества» — безвременье, такое же, как магазин виниловых пластинок, видеокассет и DVD, с которого начинается эта пешая прогулка. У его обитателей есть смартфоны (что выглядит вызывающе странно), они слушают Ramones и Motörhead, ненавидят фильмы студии Blumhouse и демонстративно остаются в прошлом. Предпочитает дрожащую пленку цифре и Бегос. Кровь. Снег. Искры. Кислотный свет, как у братьев Сэфди. Обреченно красный, как у Рефна. Не фильм, а рождественская гирлянда.
«Призраки прошлого» (Bed Rest)
Чета в ожидании пополнения — Джули (Мелисса Баррера) и Дэниэл (Гай Бернет) — переезжает в новый просторный и изрядно изношенный дом. Из забившейся трубы ремонтники достают винтажный браслет. Антикварщица Джули не раздумывая оставляет находку у себя и нечаянно призывает духов. Тем же вечером беременная девушка ссорится с мужем и кубарем скатывается с лестницы (мистика!). Во избежание осложнений в больнице прописывают строгий постельный режим. Спокойным этот вынужденный двухмесячный отдых, естественно, не будет.
За стеной что-то скребется. Двери беспричинно хлопают. Видеоняня ежедневно фиксирует движение. По потолку плетется игрушечная машинка. Из чулана доносится детский смех. Кот шарахается от каждого демонического трюка (доказывая, что это не психоз хозяйки). 55 дней, за которые Джули успевает замучить окружающих и искусать заусенцы на своих руках, — утомительные полтора часа разнообразных скримеров с участием мертвецки-бледного мальчишки, пытающегося о чем-то предупредить героиню. Любящий муж с характерной аккуратной бородкой, как у совращающего студенток профессора английского языка, то и дело грозится вызвать возлюбленной санитаров. Нанятая сиделка (Эди Инксеттер) хищнически поглаживает округлившийся живот свой подопечной. Джули что-то усиленно подозревает, но доказать не может.
Здорово, что режиссер Тейлор смотрела «Ребенка Розмари». Тоскливо, что такой остроумный концепт (почти что «Погребенный заживо», только про беременность) реализован в формате потокового ужастика о многочисленных недостатках покупки проклятого дома. Редкий фильм, в котором ребенок рождается и при этом не приходится перерезать пуповину…
Профессора палеонтологии Нору Тидеманн (Ине Марие Вильман) отрывают от ручного выкапывания окаменелостей ради спешно собранных посиделок с премьер-министром. На повестке дня — инцидент на строительстве железной дороги: после взрыва в горах пробудилось нечто, что оставляет за собой громадные следы и способно мгновенно сравнять с землей деревенский дом. Нора спешит воссоединиться со своим сбрендившим отцом-фольклористом (Гард Б. Эйдсвольд), чтобы убедиться: променад по Норвегии начал тролль.
Фильм Роара Утхауга («Волна», «Лара Крофт» с Викандер) можно смотреть без звука — вместо бородато-хвостатого горного великана легко представить любую другую животинку размером с небоскреб, остальные вводные известны. Второстепенные архетипические болваны (задрот, добродушный служивый, гениальный псих, хакер) противостоят политической воле выжечь Осло дотла вместе с угрозой (все проще, чем подумать) и создают тягостную суету вокруг Норы. Дикое, но симпатичное (с большим сердцем) «стихийное бедствие» конфликтует с национальной армией, на пальцах указывая солдатам на их место (смахивая тех куда-то по направлению к лесу). Куда приветливей оно расположено к детям и блондинкам, завоевывая тем самым зрительское расположение.
Пока Тидеманн мирится с отцом и пытается сложить в уме две двойки, великан спешит к столице. Изредка, отрываясь от вдохновенного пересказа любого фильма Роланда Эммериха, Утхауг бормочет что-то на тему экологии и антиклерикализма, но необходимость обновить шоурил (и вернуться в Голливуд) берет верх. Плоть — камень, сердце — из снега, кости — изо льда. Норвежская сказочная фактура на мощностях американского жанрового кино уже была отработана в приметном саркастическом мокьюментари «Охотник на троллей». Для фильма, герои которого бьются за сохранение культурного наследия, «Тролль» Утхауга этой этнической идентичностью пренебрегает, выжигая ее на солнечном свету, как каменную кожу горного великана.
Чтобы поскорее перевести своего шестилетнего сына в Нью-Йорк из родного Сенегала, Аиша (Анна Диоп) устраивается няней в роскошный манхэттенский лофт. Малютка Роуз (Роуз Декер) быстро привыкает к воспитательнице (и острой еде), не желая проводить время с родителями. Мама — бизнесвумен Эми (Мишель Монахэн) — систематически забывает рассчитываться с прислугой, еженедельно жалуясь на тяжкую женскую долю в мире мужчин. Отец — пропадающий в командировках фотограф Адам (Морган Спектор) — редкими домашними вечерами сожалеет о браке и флиртует с Аишей. Девушку же преследуют кошмары (не только во сне, но и наяву).
Задержанная зарплата — конечно, тот еще хоррор. Аишу не запирают в золотой клетке, а нагло заставляют тащить ее на своей хрупкой спине. Эми и Адам появляются в лофте будто бы посменно, никак друг с другом не контактируя и вынуждая гувернантку стать Роуз полноценной семьей. Спускающиеся с потолка пауки, извивающиеся на простыни змеи, преследующие Аишу русалки и тени — бессознательное замещение (как по учебнику) с сенегальским мифологическим колоритом отвлекает от ее настоящего страха — взгляда в зеркало. Отличается ли оставившая своего сына в Сенегале героиня от равнодушных к нежным обидам Роуз родителей? Можно ли откупить свое отсутствие в жизни ребенка, обещанием купить много игрушек? Нью-Йорк радушно встречает тех, кто, следуя американской мечте, работает, пока не помрет, но какой ценой? Аиша так и не получит ответов, ее удел — сопротивляться судьбе злодейке, пока хватает сил терпеть. Хорошая психологическая драма, еще бы не была замаскирована под нелепый этно-хоррор.
«Извинение» (The Apology)
Замаринованная в своем одиночестве после исчезновения дочери-подростка Дарлин (Анна Ганн) впервые за 20 лет собирается принять гостей, а не встречать сочельник в обществе одеяла и подушки. Накануне семейных посиделок к ней со спонтанным визитом заявляется бывший зять Джек (Лайнас Роуч), грузовик которого завяз неподалеку. Мужчина дарит подарки, уносит с кухни ножи, трясет в кулаке коллекцией нейлоновых стяжек и желает исповедаться.
«Один дома» для поклонников склочных ток-шоу об изменах, инцестах и прочих житейских «забавах». С какими намерениями пришел Джек, становится понятно сразу после серии настойчивых (даже угрожающих) ударов в дверь — ничем хорошим такие полуночные посиделки на кухне не заканчиваются. Хоррору психологическому дебютантка Лок предпочитает травмоопасные кошки-мышки по двухэтажному дому на отшибе. Достается преимущественно Джеку: кипятком по щекам, фоторамкой по голове, пулей в ногу. Смакование каждого из увечий сопровождается не менее мучительным монологом о том, что такое страдание.
Для фильма, поставленного с фантазией ретроградного театрального режиссера (сплошные восьмерки), Лок не слишком полагается на истерики своих артистов — ранит здесь совсем не правда. Суицидальный убийца жаждет боли. Жертва не желает сразу мстить, взывая к совести и разговору о наболевшем. «Извинение» — незапланированная комедия положений о менсплейнинге: Джек не затыкается, полтора часа поясняя Дарлин, как ей реагировать на его исповедь, а та только злится (и припечатывает обидчика чем под руку попадется). Иногда можно просто не открывать дверь. Sorry not sorry.
