Почему ты вообще решил поступить на режиссерский факультет к Александру Сокурову?
Тебя какая история интересует: откровенная или поэтическая?
Откровенная!
Я туда попал совершенно случайно. В тот момент нигде не учился. У меня были долгие и сложные отношения с филологическим факультетом Кабардино-Балкарского университета. Меня постоянно оттуда отчисляли, и в 2010 году я понял: надо куда-то поступить ради диплома. Как так, мне 25 лет, а я без образования? В университете узнал о наборе на факультеты журналистики и режиссуры. И поскольку мой папа работал в местной газете, я подумал, что журналистика — неплохой выбор. Подача документов на журналистику уже была закрыта, зато осталась режиссура. Я поинтересовался, что за мастер. Мне ответили: «Александр Сокуров». Если честно, я тогда подумал, что это будет выглядеть так: все те же местные преподаватели будут нас учить, а раз в два-три месяца будет приезжать Александр Николаевич читать лекцию. Но уже на первом вступительном стало понятно: это не так. А при первом разговоре с мастером я решил не отступать.
Твой первый фильм («Глубокие реки». — Прим. SRSLY) был сделан без звезд, половину ролей исполняли непрофессиональные актеры. «Мама, я дома» построена на крутых актерских перформансах. Как ты сумел так поработать с артистами и вообще почему решил в этот раз привлечь звезд?
Сложно ответить на вопрос, как я сумел так с ними поработать. Скажу лишь, что мало актеров ограничивал. Вообще, я люблю работать таким образом: мы садимся, обсуждаем персонажа, разговариваем, а потом я даю свободу, право показывать героя так, как актер считает нужным. Люблю актеров и доверяю им. Иногда могу поправить, но Ксюша Раппопорт и Юра Борисов (да и все остальные) справились лучше меня. Здесь не моя заслуга. Это коллективное творчество и сознание. Каждый вносил что-то свое, и поэтому персонажи, на мой взгляд, получились довольно правдоподобными.
Как я пришел к мысли взять известных артистов? Изначальный замысел был в том, чтобы не свалиться в откровенную драму и непролазную тьму жизни. Хотелось уйти от социальной грязи. С непрофессиональными актерами было бы сложно играть на грани жанров. Справедливости ради, когда мы познакомились с Ксенией, то потом полтора часа обсуждали сценарий, и уже тогда я знал, что больше никто эту роль не сыграет. Под нее мы уже выбирали «сына». Хотя с самого начала у меня в голове был Юра Борисов, мы все же провели кастинг. В итоге Юра и остался.
Что касается «Глубоких рек»: знаю, что там была история с перемонтажом. Не было ли такого на «Мама, я дома»?
Да, на «Реках» перемонтаж действительно был, но, мне кажется, это обычная история. Материал часто отличается от того, что написано в сценарии. И в «Маме» был перемонтаж — не такой кардинальный, но был. Мы смонтировали фильм по сценарию, а потом поняли, что не все внятно получается. Изменился темпоритм, некая последовательность сцен.
А какие понравившиеся тебе сцены не вошли?
Есть одна сцена, о которой жалеет Ксения. В ней герой Юры Борисова похищал внука и прятал его в лесу. И они с Тоней приезжали его искать, но мальчик в лесу потерялся. Героиня ищет его по лесу, видит его на другой стороне ледяной реки, перебирается на другой берег. Мальчик падает в воду, внезапно кричит, и мы понимаем, что он начинает разговаривать, хотя весь фильм молчит из-за ПТСР.
А правда, что после съемок «Глубоких рек» тебе пришлось работать курьером? После успеха картины и приза за лучший дебют на «Кинотавре».
Да, я работал в службе доставки. Но не сразу. Сначала долгое время ездил с фильмом по фестивалям — мне казалось, что это такая важная часть процесса. В какой-то момент фестивали кончились. Я стал рассылать продюсерам заявки и идеи. Потом решил опубликовать пост в фейсбуке, что готов взяться за любую работу, лишь бы на съемочной площадке. Ничего не получалось, и от безысходности мне пришлось пойти работать в службу доставки. Так прошли несколько месяцев. Затем вышло интервью Юрия Дудя** с Кантемиром Балаговым, в котором я поучаствовал, а через некоторое время с Александром Ефимовичем Роднянским и Сергеем Георгиевичем Мелькумовым мы договорились снимать кино. Это моя большая удача, и я Юре до сих пор благодарен за некую огласку.
А бытовые моменты — такие, как работа в службе доставки, тебя вдохновляют?
Когда я устраивался на работу в доставку, то, возможно, излишне романтизировал, что это будут наблюдения за людьми, и очень надеялся на вдохновение. Но за четыре месяца работы была только одна картинка, которая осталась в моей памяти. А в среднем за день я делал около 25 заказов.
А ты можешь рассказать об этой картинке? Она интересная?
Она интересная, но я покажу ее в кино. (Улыбается.)
То есть Александр Ефимович посоветовал тебе сценарий, ты его прочел, тебе понравилось. Насколько сильно поменялась история?
На мой взгляд, сильно. Первое, что я сделал с ним, — перенес события из Ростовской области на Кавказ. И это, разумеется, повлекло изменение героев, реплик, какие-то сцены ушли, какие-то появились. Тоня (героиня Раппопорт) в первоначальном сценарии была поклонницей группы «Гражданская оборона». Я от этого избавился, но для автора сценария, Маши Изюмовой, такое изменение проходило болезненно.
И сценарий вы переписывали вместе?
Да, но это был блестящий сценарий с самого начала. И появление меня на нем как режиссера означало, что я буду что-то редактировать. Подозреваю, сначала для Маши это было непросто: представь, твой готовый сценарий, в котором ты знаешь, как и что работает, подвергается редактуре. Но в какой-то момент она мне, видимо, доверилась и помогала его редактировать.
Вот ты говоришь, что присоединилась Ксения. А как она готовилась? Была ли она на Кавказе?
Она прилетела за несколько дней до начала съемок. Мы сразу же сели в машину и поехали по локациям. Сначала во двор Тони, я рассказал, как здесь живут, посмотрели на жизнь людей, посуществовали там.
А чем ты вообще вдохновлялся в работе над фильмом? Твой киноязык уникальный, но хочется понять: какие твои кинематографические ориентиры?
Знаешь, не могу сказать, что я вдохновлялся чем-то конкретным. Многие говорят, что материал похож на «Три билборда». Этим фильмом я не вдохновлялся, но какое-то влияние, он, конечно, оказал. Когда мы с Ксюшей Середой работали, то изучали картины, кадры, референсы из живописи.
Каких режиссеров ты мог бы назвать своими?
Обожаю Терренса Малика. Какая же роскошная «Тайная жизнь»! Смотрел ее в «Октябре» на единственном показе. Это невероятное произведение.
Да, кстати, я вспомнил о «Тайной жизни» в той сцене фильма, когда Тоня стоит посреди речки у горящего автобуса.
У меня есть одна отсылка к «Древу жизни», когда герой Юры хватает героиню Ксении и сжимает в объятиях, несмотря на ее проклятья.
Это моя любимая сцена в фильме! А какие еще режиссеры тебе нравятся?
Конечно, я могу назвать Бергмана, Довженко, Эйзенштейна. Но думаю, у огромного количества режиссеров есть фильмы, которые мной любимы, и одновременно у тех же самых режиссеров есть картины, для меня непонятные. К примеру, у Нолана меня потряс «Дюнкерк», а «Довод» я расценил как лабиринт для разума, но он не проник мне в душу. Дело не в режиссерах, дело во мне. Я вообще кино люблю. (Смеется.)
Это важное качество для режиссера. Немногие по-настоящему любят кино, некоторые предпочитают сериалы.
Мне как раз с сериалами сложно. Среди них, безусловно, есть выдающиеся, которые надо смотреть. Но я пока изучаю большую форму. Даже вот сам снял сериал, чтобы понять, как это работает.
Да, но он пока еще в постпродакшене, только начинаем монтаж. Это совсем другая работа с другим подходом. «Хэдшот» — смесь и боевика, и комедии, и драмы. Мне хочется попробовать себя везде, главное, чтобы нравился материал.
А почему тебя именно «Хэдшот» зацепил? Ты играешь в шутеры?
Да, до съемок играл в PUBG MOBILE на телефоне.
А в Warzone не играл?
В Warzone пробовал играть уже во время подготовки к сериалу. Я был фанатом PUBG, и в 2018-м, когда игра вышла на мобильных платформах, играл в нее каждый божий день часа по два. Если у меня был выходной, то мог часов по пять-шесть лежать и играть на телефоне в нее. Меня жутко заинтересовала история киберспортсменов. При подготовке я полностью отказался от PUBG, поскольку понял, что захожу в игру, открываю магазин и изучаю скины для персонажей. Поэтому однажды я удалил приложение и забыл про него.
А Warzone тебя так не зацепил, да?
Warzone более брутальная игра. Поэтому она меня так не зацепила. PUBG — более веселая, не стремится быть реальным шутером. Там все в духе: «Ребят, давайте побалуемся, я надену костюм кукурузы и буду бегать по полю».
А до этого ты играл в игры?
Конечно. В школе сбегал с уроков, и мы ходили в компьютерный клуб играть в Counter Strike за пять рублей в час. Один раз мне досталось по шее в одном районе Нальчика, потому что мы с ребятами поехали играть двор на двор и получили как раз от вражеского двора, так как выиграли.
В «Маме, я дома», кстати, у тебя есть классный момент, когда Юра в маске на лице, как будто в стелс-жанре какого-то Metal Gear Solid, крадется мимо полицейских.
За этот момент я очень благодарен Юре, кстати. Он придумал закрыть лицо. А я был против. Но Юра меня переубедил, и в Венеции, когда мне пришлось пересмотреть фильм, я понял, что это работает на героя. Он становится тем, кем должен был.
Как думаешь, в чем секрет Юры Борисова?
Секрет Юры в том, что у него просто невероятная животная харизма. Он органичный во всем, что бы ни делал. Он как кот — очень гибкий, разнообразный. Не побоюсь этого сравнения: на том же в свое время сделал невероятную карьеру Марлон Брандо. Брандо в кадре — и больше ничего не нужно. Его энергетика была настолько сильной, что весь «Апокалипсис сегодня» существует на двадцати минутах его появления. Да, безусловно, фильм гениальный от начала и до конца. Но я имею в виду следующее: все три часа у тебя нет ни малейшего сомнения, что полковник — главный герой фильма. А ведь мы видим его только в финале.
А как Юра готовился, кстати?
Он жутко дотошный человек. Задает такие вопросы, которые никогда никому не пришли бы в голову. Вот моя любимая история. Мы снимаем Юру на общем плане (кадр, кстати, не вошел в фильм). Герой проходит далеко от камеры. Перед дублем Юра подходит и говорит: «У меня вопрос по сцене». Я спрашиваю: «Какой? Нужно просто пройти справа налево». Он: «Нет-нет, скажи, пожалуйста, а у моего персонажа был друг в детстве?» — «Был». — «А как его звали?» — «Миша». — «Окей». После этого он сделал проходку. Мы сняли один дубль. Потом Юра подходит и спрашивает: «А почему Миша?» Как эта информация помогала ему — непонятно. Но во-первых, он сам создал объем герою. А во-вторых, я понимаю, что Юра помог мне сделать персонажа глубже. Давая ему ответ на самый неожиданный вопрос, я начал сам продумывать своего героя дальше.
