Фарс по шуточной пушкинской поэме, настолько же приподнято-возбужденный, что и вся болдинская осень поэта. Дочь умеренно бедствующей вдовы-аристократки Параша (Софья Гославская) на матушкину просьбу отыскать дешевую кухарку приводит ЕГО — гвардейца альфа-самца (Иван Мозжухин), замаскированного под домработницу Мавруху.
Главный отечественный фильм немого периода про кроссдрессерское наваждение. Повариха из гусара не получилась, да и уборщица — так себе, зато, напялив юбку, офицер познает суть не только мужского, но и женского начала. Вопреки театральным законам жанра, Мозжухин не ломает травести-комедию, а успешно являет собой образ абсолютного неудовлетворенного сексуального желания. Даже получая команды от старушки-хозяйки, герой украдкой задиристо щипает Парашу и поглядывает на нее сродни школьному-красавчику, облизывающемуся при виде своей девушки на выпускном. Что уж говорить, какой разврат происходит за закрытыми дверями! Гусар, не сбрасывая своего прикида, страстно лобзает руки и ноги возлюбленной — несложно догадаться, что в этих сценах Мозжухин выглядит особенно счастливым.
Однако не забывает гвардеец и о вынужденном девичьем кокетстве — при виде угрозы в лице старушки Мавруха смеется в платочек и теребит его, страдальчески поправляет накладную грудь и имитирует недомогание (лишь бы в одиночестве побриться и покумарить табачку). Но самое важное происходит потом — то, как заговорщицки он ухмыляется, когда остается наедине с трубкой и бритвой: не иначе как, знает — мы не просто подсматриваем, но и делим с ним его маленький секрет…
Легендарность:
Ради внимания надменной стервы Оксаны (Ольга Оболенская) добродушный простак-кузнец Вакула (Павел Лопухин) эксплуатирует черта (Иван Мозжухин), рассчитывая выпросить в Питере cherevichki, прямо как у царицы.
Излишне подробная экранизация гоголевского текста и по совместительству один из редких полнометражно-игровых опусов дрессировщика жуков Владислава Старевича. Всю свою жизнь последний своими руками мастерил stop-motion-мультфильмы с участием засушенных насекомых (смотрится все это, мягко говоря, тяжеловато, а феноменологически, бесспорно, также легендарно), но в дореволюционные годы баловался производством и традиционного контента. За исключением нескольких эффектных аттракционов — левитирующие галушки, полет на метле, спрятанный в карман Вакулы мини-черт — это до скрежета в зубах побуквенная (насколько это возможно в немом варианте, ха-ха) адаптация классики.
С чучелами лягушек и стрекозам Старевичу работать значительно комфортнее, чем с людьми, потому не задалось у него здесь и с актерами. Само собой, кроме одного. Кто же в человеческой оболочке может быть также натурален, как и насекомое? О да! Мозжухина здесь не скрыть даже за косматой маской. Он дает огня уже на интродакшн-титрах, дразнясь языком так, что иные барышни в импровизированных кинозалах начала прошлого века наверняка заливались краской. Упоительно фривольно это и по нашим меркам… Встретив ведьму Солоху, Черт тотчас лезет к ней языком в ухо, а стащив с неба месяц, оргазмирует от своего коварства. Игра Мозжухина в «Ночи» — что-то среднее между студенческим этюдом («покажите макаку»), детским утренником и андеграундным шоу. Совершенно непостижимо.
Легендарность:
О незаурядности этой картины остается только догадываться. Для любой кинематографии мира немой период это полная пробелов опись названий. Некоторые фильмы дошли до наших дней неполностью. Другие и вовсе считаются утраченными — один из таких «Жизнь в смерти» Евгения Бауэра с идеально перверсивным для Мозжухина сюжетом.
Что же, придется представить кино по задокументированному пересказу очевидцев. После гибели молодой невесты, доктор-экспериментатор Рено (Иван Мозжухин) фанатично лелеет мечту сохранять красоту во веки веков, но пока что новатору удается лишь сделать из живых цветов аналог искусственных (неувядающих). Вскоре мещанин Покровский (Павел Бирюков), заявляется просить героя о помощи — вылечить ослабевшую супругу Ирму (Инна Лащилина). Рено влюбляется в девушку, пациентку начинает непреодолимо тянуть к душевной болезни доктора (еще бы), вместе они, с заботливого позволения муженька, уезжают на юга и… Трагедия! Чтобы красота не знала срока годности, Рено убивает даму сердца и на протяжении последующих 15-ти лет чахнет над ее законсервированным изяществом.
Несложно вообразить, как именно скорбящий Мозжухин превратился бы в страдающего убийцу — с той же решимостью он буквально через пару лет будет ставить на зеро (зачеркнуто) проигрываться в карты — и заодно огорчится, что, в отличие от Рено, волею судеб мы остались лишены всей этой красоты.
Легендарность (предположительно):
На праздной гусарской попойке нерешительный офицер Герман (Иван Мозжухин) слушает байку о некой бабке-графине (Елизавета Шебуева), которой много лет назад открылась тайна комбинации трех беспроигрышных карт. Чтобы выведать у старухи секрет, гвардеец обольщает ее юную племянницу Лизу (Вера Орлова)... Вместо того, чтобы просто жениться на красавице с приданым, чуть-чуть подождать, законным путем заполучить наследство карги и не париться о достатке до конца дней.
В большей степени каноничной эту адаптацию пушкинской повести сделала режиссерская выдумка дореволюционного классика Якова Протазанова — в белой эмиграции на него будет молиться Рене Клер (другой французский классик. — Прим. SRSLY), а по возвращении на родину в середине 20-х он снимет «Аэлиту» (1924), футуристичный блокбастер про революцию на Марсе. Нахваливали «Даму» как изобразительный прорыв и критики-современники, зрителей же, наоборот, такое композиционное разнообразие раздражало — эх, сейчас бы так и смотреть кино, которое выглядит как запись спектакля.
Полиэкран. Двойная экспозиция. Почти брессоновские ракурсы. Запутавшийся в метафорической паутине, обезумевший Герман. Злосчастная старуха, ехидно поглядывающая на гусара с игральной карты вместо пиковой дамы (жуть!). И, бесспорно, бронебойное средство художественной выразительности — каждый выход на авансцену Мозжухина. Чьи тени под глазами росли прямо пропорционально фантомной лудомании персонажа — ведь до мутного анекдота про графиню на игорный стол тот лишь с интересом поглядывал, но за него не садился. Мозжухинский Герман — живой мертвец: он не только пучит глаза и отрешенно ходит по комнате, но и всем видом излучает фаталистскую обреченность. Привычного экспрессивного зверя актер являет лишь в сцене, когда приходится довести бабку до нервного срыва.
Легендарность:
В свободное от проповедей время пастор Тальнокс (Иван Мозжухин) разнимает воркующие парочки на парковых скамейках, запрещает травить анекдоты и настоятельно рекомендует прихожанам быть таким же аскетом, как и он. Взаправду делить со священнослужителем обеты готовы только сестра его покойной жены Эсфирь (Наталья Лисенко) и ее муж горбун Павел (Поликарп Павлов). Однажды к ним в дом является Сатана (Александр Чабров) и при первой возможности садится за пианино, адской мелодией развращая Тальнокса и компанию. Впоследствии пастор и Павел трагически гибнут.
Эсфирь же переезжает в большой город и рожает от Тальнокса первенца — Сандро (снова Мозжухин). Не мальчик, а золотце, вырастает талантливым музыкантом, но и ему придется перебороть искушение, ведь он находит — ту самую ПАРТИТУРУ САТАНЫ.
Эпический двухсерийный религиозный хоррор о противлении заискивающим гримасам рогато-волосатого Сатаны, отправивший Протазанова вместе с Мозжухиным в стратосферу — на том же художественном уровне в те годы работали единицы. Здешняя полуторачасовая борьба за бессмертную душу Тальнокса, а после и его сына — придумана на зависть Дрейеру (Карл Теодор Дрейер — датский кинорежиссер-новатор, 1889−1968. — Прим. SRSLY). Не закончившийся даже в атеистическую советскую эру (правда, в те годы не отступать от такого материала было задачкой посложнее) интерес Протазанова к христианскому аскетизму — в том числе на изобразительном уровне — заслуживает, минимум, ревизионистского эссе.
Лучше этот фильм мог бы стать в одном случае — если бы роль Сатаны также исполнял Мозжухин, усиливая шизофреническую поступь происходящего и концептуально обозначая дуализм невинности и порока в одном лице. Но технически это сделать по меркам 10-х было невозможно, потому в каждой сцене легенде вынужденно уступает артист Чабров, типажно больше напоминающий прихвостня любого из диснеевских злодеев. Мозжухин умудряется быть органичным и в образе строгого пастора с проседью, и молодого повесы. Оба персонажа также неизбежно приближаются к статусу порочного тотема: Тальнокс, перестав сдерживать себя, тонет в объятиях Эсфирь, а Сандро (уже измученный дьяволом), сидя за инструментом, наигрывает мелодии в припадке такого экстатического вдохновения, что, кажется, на званом ужине вот-вот начнется оргия а-ля «Парфюмер». «Веселье зиждется на зле» — выкрикивает возбужденный Мозжухин, разодетый в академическую жилетку, но долго длиться этой инфернальной вечеринке не суждено — пару сцен спустя следует титр, который пересказывает две отсутствующие кульминационные сцены, и, к счастью, борьба за ум, честь и совесть юноши-пианиста оказывается выиграна.
PS. «Сатана ликующий» — первый раз, когда может показаться, что Мозжухин идеальный кандидат на роль Гэтсби (задолго до выхода самого романа в 1925 году). Второе такое, уже чуть более зрелое, явление произойдет на срежиссированом им же «Дитя карнавала», где кутежнику придется усмирять внутреннего гуляку ради воспитания подброшенного на порог его особняка младенца.
Легендарность:
Выяснив, что он втюрился в любовницу императора Николая I, князь Степан Дмитрич Касатский (Иван Мозжухин) уходит в монастырь, принимает постриг и берет себя имя отец Сергий. Шесть лет спустя мимо его уединенной кельи проезжает кибитка с задиристой красавицей по фамилии Маковкина (Наталья Лисенко). Завидев Сергия, девушка спорит с друзьями, что ночью ворвется в обитель отшельника и соблазнит его…
По злой иронии — неосознанный финальный выход на бис тандема Протазанова и Мозжухина. Вновь увесистый первоисточник с пыльной полки актуальной классики. Мозжухин в мундире. Мистическая обманка — флиртующая Маковкина видится Сергию дьявольским соблазном. Драма. Драма. Драма. Изредка кажется, что вместо Сергия на экране Распутин, но как персонаж альтернативной биографии, если бы тот не был сладострастником и шарлатаном — эх, случись такое кино на самом деле (в любой из трактовок), была бы еще одна незабываемая роль Мозжухина. Через пару лет — и Протазанов, и его главная звездочка эмигрируют во Францию, после чего (сделав там вместе пару-тройку фильмов) разойдутся как в море корабли.
В «Отце» Мозжухин уже распробовал статус примы великого немого, потому кажется слегка закостеневшим — что в гриме бородатого затворника, что молодящегося гусара. Но какая нам разница? Главное, что не на автопилоте сыграна ключевая комично-душераздирающая сцена фильма. Маковкина обнажает плечи, игриво улыбается, ходит-бродит за Сергием по комнате, а Мозжухин, тем временем, закатывает глаза, отмахивается от преследовательницы, хватается за сердце и в конце концов рубит себе палец — во имя усмирения плоти. Толстовский текст в огранке Протазанова и Мозжухина приобретает масштабы метаперформанса о природе метода Станиславского.
Легендарность:
Задремав над авантюрной книгой «Детектив Зет», обуржуазившаяся женщина трудной судьбы Элле (Наталья Лисенко) видит во сне героя с обложки в четырех ипостасях: длинноволосого страдальца на костре, обольстителя с тростью, католического священника и бродяжки (все — Иван Мозжухин). Вскоре ее властный супруг, утомившись от бесконечных ссор с возлюбленной, обращается в загадочное агентство, где подписывает договор, по которому за пару месяцев ему обязуются вернуть расположение жены. Для достижения цели бизнесмен должен выбрать из предложенных частных сыскарей кого-то одного — другим кандидатам он предпочитает… мужчину с обложки «Детектива Зет».
Путаный и при этом самый уверенный режиссерский опыт Мозжухина — радикальный настолько, что заставил топтать от недовольства парижан (они ничего не поняли), побудил Жана Ренуара променять керамику на кинематограф и чуть ли не сыграл роль новомодной французской шинели из которой вышел весь советский киноавангард. Много ли в этом правды, а не преувеличений ради уважительного похлопывания Мозжухина-режиссера по плечу — не так важно. Немецкий экспрессионизм — для сновидческих сцен были возведены впечатляюще-мегаломанские декорации. Скандинавский натурализм. Отечественный психологический эксгибиционизм (на разрыв). Французская поэтико-сюрреалистическая традиция.
Вызывающе несовершенная ода любви Парижу (и женщине в Париже), из тех, что иной раз ценнее любого безоговорочного успеха. Таким же ремиксом на greatest hits является и то, сколько масок Мозжухин успевает поменять во сне и наяву. И пастор, и мученик, и хартбрейкер. В последнем образе он на пару мгновений застывает, поглядывая на два десятка женщин, готовых броситься к его ногам. В этой мизансцене Мозжухина и стоит запомнить.
Легендарность:
Видный теоретик (не такой, как Эйзенштейн, но и что с того) и режиссер Лев Кулешов, в конце 20-х сформулировал базовое монтажное правило — невероятно очевидное, но на тот момент еще неосмысленное в полной мере. При соединении двух кадров — рождается третий смысл.
Объяснял Кулешов этот принцип при помощи безэмоционального крупного плана Мозжухина, который в стыке с кадрами тарелки свежеприготовленного супа, ребенка в гробу и беззаботной девчушки на кровати, наполнялся смыслом в зависимости от следующего за ним изображения. В первом случае Мозжухин казался голодным. Во втором — грустил. В третьем — был по-отечески очарован ребенком.
Баловаться сочиняя такие примеры можно до бесконечности, подставляя крупные планы любых других артистов, но стоит зафиксировать — для того, чтобы объяснить базу монтажного кино Кулешов выбрал именно того, кто, как минимум, может считаться его полноправным порождением.
Легендарность:
