Веришь ли ты в силу слов?
Слушай, да, верю. Странно было бы, если бы спустя четыре года в институте, где учат правильно произносить слова и повторять то, что уже написано гениями, я думала: «Да нет, наверное, никакой силы они не имеют». За любой фразой можно найти какой-то подтекст. Значит, слова так же сильны, как и действие, потому что за ними всегда что-то есть.
Ну почему, знаю парочку людей, которые занимаются словами, но в их материальную силу не верят — что хорошие ли они, плохие или злые, никак на мир, самого себя или другого человека не подействуют.
Это такое мистическое чуть-чуть, да?
Можно и так назвать.
Сложно сказать, я пока не очень понимаю свою позицию. У меня, например, есть такое суеверие, что если я произнесу вслух свои планы, то они не сбудутся — поэтому я часто о них не говорю. Потом начинаю думать: «Блин, это же бред». Но очень часто так происходит — просто не сбывается. Как это назвать? Получается, я верю в материальную силу слов, только немножко наоборот.
Часто не сбывалось?
Да, вот буквально сегодня уже не сбылось. (Смеется.)
Когда-то я руководствовался тем же принципом, но потом понял, что это не всегда работает. Возможно, если речь идет о действительно крупных делах, которые у тебя в планах, полезно рассказать о них людям из твоего близкого круга, чтобы все они как-то это событие мысленно приближали.
А у меня так бывает: чем большему количеству людей ты сказал, тем больше ощущение, будто бы ты это уже сделал. Условно ты говоришь: «Я буду заниматься спортом каждый день на протяжении месяца». И все: «Блин, ты такой крутой!» И ты уже как будто получил нужное одобрение, после чего просто теряешь мотивацию. А если бы ты никому не говорил и не получил этого фидбэка, то чувствовал бы обязанность перед собой.
Если ты говоришь: «Я собираюсь пробежать в конце месяца марафон» близким людям, то, как бы сам того ни хотел, руки уже не опустишь.
Такой настрой тоже понимаю. Но у меня работает наоборот: если сказал — есть ощущение, что оно уже сделано.
У тебя есть еще какие-то суеверия?
Наверное, это было единственным. И то я стараюсь от него избавляться. Вообще, я про себя посмеиваюсь над людьми, у которых куча суеверий.
Если человек рядом с тобой побоится переходить дорогу после того, как там пробежала черная кошка, начнешь над ним подтрунивать?
Больше тебе скажу: я специально пройду именно в этом месте и скажу: «Смотри, ничего не случится!»
Думаю, если бы ты прошла первой, этот человек был бы счастлив.
С другой стороны, мне немножко стремно отрицать, что существуют проклятия и прочие такие штуки. Может, если человек в них верит, для него они существуют, и наоборот. Вдруг существует потусторонний мир, который сейчас смеется надо мной, когда я говорю, что не верю в суеверия.
Представил себе араву чертят, которые посмеиваются над тобой, пока ты сейчас проезжаешь мимо них на машине.
Да-да-да, и они готовят мне подлянку. Сложно, потому что я обожаю фэнтези и всякие мистические истории. Не «Битву экстрасенсов», а всякие художественные вещицы такого плана. Но в жизни я реалист.
И фаталист?
Сто процентов. Я когда узнала про это слово, подумала: «Ой, это прям про меня».
Que Sera, Sera — что должно произойти, то произойдет?
Да-да-да.
Злилась ли ты настолько, что желала кому-нибудь зла?
У меня такое бывает, когда я сталкиваюсь с какой-то несправедливостью. Я никогда не желала зла близким людям и друзьям, как бы сильно они меня ни обижали. Но вот, например, когда сегодня я была в паспортном столе и мне сказали, что, извините, мы регистрируем иностранных граждан только по средам, я честно хотела, чтобы человек на секундочку оказался на моем месте. Или, может, через год ему понадобилось сделать какие-то документы, и он услышал то же самое. Или, может, он захотел бы прийти на спектакль, в котором я участвую, ему понадобится проходка, а я скажу: «Извини, делаю проходки только по средам». В такие моменты мне хочется пожелать кому-то зла, это так. Хотя я и понимаю, что это такая система. Чего злиться? Ведь, когда злишься, будто сам себе хуже делаешь.
Твоя героиня в «Облаке» носит самые разные луки. Как вы их подбирали? Участвовала ли ты в этом процессе?
Я просто кайфовала. Пришла на примерку и, когда ребята начали доставать одежду, воскликнула: «Блин, как хорошо, слава Богу!» Пробы грима и костюма для меня — самый стремный день, потому что ты не можешь никак на это повлиять. Если начинаешь спорить — на тебя все смотрят, типа: «Мы, вообще-то, провели две недели в торговых центрах, выбирая тебе одежду, а ты говоришь: "Нет, я представляла ее по-другому"». Чаще всего остается так мало времени, что у тебя нет возможности для дискуссии и предложений. В «Облаке» с этим все было здорово, единственное, конечно, очень быстро стало холодно в таких нарядах.
Отдельный подсюжет сериала — отношение твоей героини с преподавателем по кличке Красная Шапочка, выводящим всех из себя. Мы оба учились во ВГИКе, такие преподаватели иногда встречаются и там.
Да!
Конечно же, давай без имен, но какие преподавательские замашки были для тебя самыми бесячими?
Если говорить про какое-то сходство с Красной Шапочкой, то у нас была педагог, которая почему-то все время слышала не то, что ты говоришь. Как бы громко и четко ты ни произносил слова, она воспринимала их совершенно не так и очень злилась, так как считала, что мы несем какую-то ерунду. Логические вещи в ее голове превращались в странные штуки. Она меня как-то спросила: «Ты откуда?» Я говорю: «Из Минска». Она переспрашивает, говорит: «Из Сибири?» И я просто такая: «Ну, да». Что сказать? Мы еще были на первом курсе и так боялись что-то не то сказать! Потому уже над этой историей просто смеялись. Она как раз вела у нас только год. Понятно, что это была очень взрослая женщина, ветеран института. Любила рассказывать какие-то сумасшедшие истории о своей дружбе со всеми, кто когда-либо во ВГИКе учился. Но нас, конечно же, не запомнила.
В остальном нам как-то повезло с педагогами. Многих вспоминаю до сих пор — их лекции записаны на диктофон и хранятся на моем телефоне. Особенно везло с преподавателями по общеобразовательным предметам. У моих друзей, например, из ГИТИСа или из МХАТа много историй про педагогов, которые ведут у тебя один раз в неделю, но каждый раз задают жесткую встряску.
Ты много рассказывала о периоде, когда с учебой эмоционально не складывалось. В какой момент все изменилось?
Я думаю, что это была первая половина второго курса. Первый я тоже заканчивала с приятным ощущением того, что я наконец-таки поняла: ладно, тут мое место, все нормально, я не лишняя. На последнем разговоре я это запомнила — это был последний сбор курса перед каникулами, мы сидели в полукруге, и нас по фамилии друг за другом называли, говоря, что в этом году было хорошо, а что стоило бы сделать за лето. Такой, знаешь, обычный разбор полетов. Шли по алфавиту и, когда дошли до буквы «М», назвали мою однокурсницу, еще одну, и пошли дальше, пропустив меня. Я сижу и думаю: «Так, что же это значит? Наверное, меня отчислят». И когда список закончился, наш педагог весело сказала: «Так, ну что, ребят, расходимся? Ой, я забыла же… Маш, ну что я тебе могу сказать? Ты сама все понимаешь». И это было очень мило, как-то комплиментарно скорее, что меня оставили напоследок и хвалили потом, говорили: «Что бы мы без тебя делали? Как здорово, что ты у нас есть!» Еще несколько месяцев назад я чувствовала себя полным ничтожеством, но, видимо, это какой-то этап, который проходят все, когда учатся на первом курсе.
А потом меня утвердили в «Перевал Дятлова», съемки шли осенью. Я так переживала, что пропущу учебу, но в итоге этот месяц пролетел незаметно. Когда я вернулась, началось плодотворное время до того, как наступил ковид — он случился в такую горячую пору, когда мы уже друг друга поняли и начали заниматься чем-то интересным, не показывали все время животных или делали отрывки, а ставили спектакли. Так много всего придумывали, так были заряжены, но в итоге начался карантин.
Помню, ВГИК как-то очно функционировал уже осенью.
Ну да, осенью нас периодически закрывали, но мы уже начали учиться. Все равно, знаешь, это уже было не совсем то — мы немного отдалились, поняли, что можем друг без друга, хоть и пытались дистанционно что-то делать. У нас и так дисциплины на курсе особо не было, а после возвращения мы про нее совсем забыли.
Какое животное тебе нравилось показывать?
Мне очень нравилось показывать медведя. Помню, что и мне было смешно, и остальным, и как-то это было классно. Потому что, на самом деле, я правда мишка — такой большой, неуклюжий, косолапый, с добрыми грустными глазками. (Смеется.)
Когда ты поступила, у тебя было представление, что во ВГИКе никто никем не занимается, потому что это разнопрофильный институт. В процессе учебы оно изменилось?
В какой-то момент я поняла, что если ты хочешь научиться — то научишься, если сам будешь работать. Я слышала истории своих друзей, которые учились в других театральных вузах, о том, что их там жестко дрючат — если они не приходят или опаздывают на пять минут, то их выгоняют, и вообще, дисциплина такая, что всех заставляют носить стулья по несколько месяцев. Я слушала и думала: «Блин, как круто! Почему у нас такого нет? Почему у нас если человек опаздывает на полчаса, то ему говорят: «Ой, ты какой плохой!» Все знают, что никто никого не отчислит и все будет нормально. А потом я как-то успокоилась и поняла, что хочу научиться, значит, научусь. И увидела, что педагоги тоже заинтересованы в том, чтобы работать с теми, кто хочет работать. Поэтому — чего мне думать про этих людей? Тогда меня как-то и отпустило.
Да, многим из ВГИКа действительно сложно отчислиться, как бы они ни прогуливали.
Да-да-да. Сложно поступить, а уйти еще сложнее. (Смеется.) Знаю много историй, когда и по собственному желанию ребят уговаривали остаться, просто не хотели документы отдавать.
Там такая домашняя атмосфера. Думаю, что всем просто не хочется, чтобы кто-то уходил. Все дома, и хорошо.
(Смеется.) Ощущение, что ты кого-нибудь лично обидишь.
Ты как-то сказала, что хотела бы быть обеспеченной на таком уровне, чтобы была возможность взять случайный билет на первый попавшийся рейс. Представим, что ты в одном из аэропортов. Какой это рейс?
Я бы полетела… Блин, у меня сейчас два варианта в голове: либо сразу к папе своему — он в Австрии живет, либо куда-нибудь в Латинскую Америку. А, нет, я знаю! Господи! Мой папа недавно был на португальском острове Мадейра, и он мне присылал видео оттуда — там океан и все такое. Я смотрела и думала: «О. Боже. Мой!» Наверное, полетела бы туда. Сейчас там пожары — я читала, — но когда они закончатся, я туда приеду.
Каким ты запомнила Берлин и Берлинале?
К сожалению, мы были на Берлинале во времена ковида. Было довольно холодно, все-таки февраль. Миллион проверок. Проблемы с документами. Постоянные тесты. Поездка была этим всем немножко омрачена. Самое смешное, что, когда мы вернулись, ограничения были сняты буквально через несколько дней. Но я считаю — так здорово, что мы поехали! Тогда был актуален вопрос, а стоит ли оно того? И с визой сложности, и приглашение с разрешением нужно. Мы чудесно провели время и познакомились с кучей людей. Когда я возвращалась, наступил мой день рождения, и я не смогла сесть на самолет из-за того, что не было места. Я сильно расстроилась, и осталась еще на один день. Это из таких историй, когда в моменте ты такой: «Боже, что происходит? Я просто хочу домой. Почему мир так несправедлив?» А потом ты, когда вспоминаешь, думаешь: «Блин, как же здорово, что это было».
Куда бы ты вернулась в Берлине?
Есть один секонд-хенд. Не помню, как он называется, но это огромный трехэтажный винтажный магазин, который завален одеждой, обувью, сумками, ремешками и просто барахлом. Там ты покупаешь вещи по весу. Помню, что провела там, не знаю, несколько часов. Я понимала, что у меня нет багажа, но все равно там что-то купила. У меня есть розовая кофта, которую я ношу, мне кажется, 80% времени своей жизни, потому что она идеальная. Я ее там купила! Это классное воспоминание.
Чего тебе хочется сейчас?
Блин, такой сложный вопрос. Мне очень сильно хочется выпустить свой альбом. Я просто мечтаю об этом! Думаю об альбоме, когда просыпаюсь утром и когда засыпаю вечером. Съемки съемками, работа работой — здорово, что это есть.
Иначе я не чувствую, что живу полноценной жизнью. Конечно, хотелось бы сняться в зарубежном проекте, но все идет своим чередом. Но все будет! Видишь, я фаталист. Говорю же, что мое, то мое.
На каком этапе альбом?
Он написан, но не записан. И я точно знаю, что он совсем скоро запишется!
Тексты песен — твои?
Да, я все сама написала. Я такой, знаешь, человек… Мне трудно доверять другим людям. Может, я сделаю топорно, не мегапрофессионально, но зато буду знать, что сама налепила ошибок, даже если рядом были люди, которые могли бы сделать круто. Я выпускала какие-то синглы, они были здоровские, но я понимаю, что из-за того, что это не целиком мое авторство, я не могу за них целиком взять ответственность. А мне вот хочется сказать «Да, это мои песни. Вот они такие, может быть, не суперсовременные, не для чартов, но зато мои».
В каком возрасте ты выучила французский?
Мне кажется, в девятом классе я пошла на курсы и до самого конца школы ходила на них два или три раза в неделю. Я, на самом деле, очень хорошо его знала, сейчас уже все немного подзабылось.
А откуда появилось желание пойти на эти курсы?
Я, значит, прочитала «Войну и мир» летом… наверное, перед девятым классом или после. Не помню, когда оно шло по школьной программе. Так вот, прочитав «Войну и мир», я просто офигела, подумала: «Господи, это вообще что? Как вообще возможно, что такое существует?» Там было так много писем, так часто использовалась французская речь… В каком-то романтическом, видимо, порыве я подумала, что — я же еще и пою: «Блин, так много песен красивых на французском! Хочется, если петь их, понимать о чем». У меня так всегда было в жизни: я и в музыкальную школу пошла сама. Единственное, куда меня отвели, — это в театральную школу. Забавно. Там было очень классно! Я вообще обожаю это место. Настолько, что, видишь, захотелось продолжать, поэтому пришлось поступать. (Смеется.)
На передаче «Музыкальная интуиция» ты пела песню Zaz. Что еще в твоем плейлисте? Много ли там по сей день французской музыки?
Есть такая классная исполнительница французская, ее зовут Pomme, что переводится как «яблоко», — мне нравятся ее песни. Также я слушаю французский рэп на самом деле. Есть такой рэпер Orelsan, у него такие злые треки, но он классный. Конечно, есть Эдит Пиаф, Zaz, Жак Брель, всякие такие старые шансонье. В последнее время я стала следить за русской музыкой. Так как сама пишу, поэтому мне стало интересно, что еще есть вокруг. Хотя я особо никогда в жизни русскую музыку не слушала.
Что тебе нравится?
Априори люблю Хаски, Скриптонита. Что еще? СБПЧ. Мне очень понравился в последнее время Zoloto, хотя я, честно признаюсь, скептически к нему относилась, но, оказавшись недавно на фестивале «Антон тут рядом» в «Севкабеле», я увидела его вживую и безумно вдохновилась. Еще мне очень нравится группа «Обстоятельства» — слушаю их альбом на репите и очень хочу сходить на концерт.
Недавно для роли ты покрасила волосы в красный, потом говорила, что готова была бы для какого-нибудь проекта побриться наголо. Есть ли для тебя табу? Где проходят красные линии того, насколько далеко ты готова зайти для съемок.
Наверное, я бы сказала, что сейчас у меня есть какой-то опыт — хоть и не очень большой, но он есть — и теперь, если я буду понимать, например, еще на пробах, что режиссер не мой человек, мне с ним некомфортно, неуютно или он как-то давит на меня… Что нет какого-то сотворчества, а есть тирания или какая-то хитрость, манипуляции — бывают манипуляции добрые, а бывают нет, — то я бы хотела иметь смелость отказаться от этого проекта, даже если там классный сценарий. Крутая роль того не стоит — проводить время с человеком, который тебе неприятен.
То есть эгоманьяки вроде Триера идут лесом, правильно?
Слушай, ну я с ним не знакома, это все слухи. Бывает, про человека говорят разное, а ты с ним знакомишься, и он открывается тебе по-другому. Так что не зарекаюсь.
Триер, уверен, милейшей души человек. Но его метод как раз — недобрые манипуляции.
Да-да, я знаю, я смотрела «Догвилль» и замечательную документалку про его съемки. Не знаю, сложно сказать, я очень люблю его фильмы.
То есть иногда все-таки классное кино важнее ментального здоровья?
Классное кино, наверное, да. Но если это не настолько мегаклассное кино, то все-таки ментальное здоровье важнее. Посидела на двух стульях я сейчас, так здорово! (Смеется.)
Ты осуждала иерархию конкурсов, равно как и жестокий процесс поступления в творческие вузы, потому что отказы травмируют человека. Тебе не кажется, что это, во-первых, часть адаптации к жизни, а во-вторых, нередко естественный процесс работы — над собой либо же просто в актерстве, режиссуре, где угодно.
Да, с одной стороны. С другой, это, знаешь, как будто воспитание детей. Всегда можно наорать на ребенка, он как бы все поймет и запомнит это на всю жизнь. Но мне кажется, что всегда можно по-другому. Можно без травм. Эти сломы, они не обойдут тебя в жизни, ты их получишь так или иначе. Хочется, чтобы люди, которые тебя учат, родители или педагоги, не наращивали тебе эту шкуру путем того, что они тебя ломают, а как-то расширяли изнутри добротой и любовью, чтобы ты не сломался, не потому, что уже сломан 500 миллионов раз, а потому, что внутри такой полный, что сломать сложно. Так бы я сказала.
Как тогда это должно происходить с пробами, когда тебе отказывают? Какой вариант тактичного отказа тебе, как актрисе, видится?
Когда мне говорят: «Слушай, были пробы, может быть, хорошие, а может быть, и не очень», «Мы просто с тобой не сходимся как люди» или «Ты просто не подходишь под эту историю». Всегда приятно услышать — почему нет, чтобы просто себя не сжирать, не корить, не говорить себе, что я какой-то не такой, что-то не так сделал. Просто я не подхожу, окей, хорошо, я понял. С этим можно работать.
Но это же тоже может принести травму.
Ну да, любой отказ приносит какую-то травму, к сожалению.
На опыте, о котором ты несколько раз за наш разговор упоминала, ты не чувствуешь себя закаленной к подобным вещам?
Иногда чувствую, иногда нет. Иногда я даже не вспоминаю — понимаю, что пробовалась на какой-то проект, и только когда он выходит, думаю: «Блин, хорошо, что меня туда не взяли». А бывает такое, что ты вроде суперуверенный в себе, потом выходишь, тебе говорят «нет», и ты начинаешь ужасно загоняться, думать, что ты какой-то все не такой и недостаточно сделал. Но это естественные процессы. Наверное, сложно себе представить творческого человека, который бы никак не реагировал на отказы и критику.
Что бы ты себе пожелала через пять лет?
Я скорее думаю о каких-то процессуальных штуках, чем о результативных. Хотелось бы поработать с какими-то крутыми режиссерами. Хотелось бы написать какую-то крутую музыку. Хотелось бы завести семью, иметь детей. Мне кажется, что это тоже очень важный опыт, который я бы хотела получить не в 40 лет, а раньше. Что еще? Наверное, я бы хотела в ближайшем будущем открыть кафе или ресторан. Потому что я люблю есть, люблю гастрономию и хотела бы в нее внести свой вклад.
А что бы там была за кухня?
Это была бы авторская кухня. Авторская по типу «Ой, у меня сейчас в холодильнике оказалось вот это и вот это. Смешаю и.... Вау! Ничего себе! Интересно!» — что-то такое. Может быть, что-то сладкое, связанное со всякими десертами, это бы занимало большую часть меню, потому что я sweet chef.
У тебя есть какая-то коронка?
У меня их много, но пускай будет тирамису.
И напоследок предлагают поговорить о Минске. Классное, но не самое очевидное место, куда стоило бы пойти.
В Минске я бы однозначно посоветовала прогуляться по Коммунистической улице от домика какого-то там съезда РСДРП… Короче, от парка Горького и наверх, там очень красивая набережная. Раньше там жила моя тетя, и я всегда после школы, когда к ней ехала, любила прогуливаться по этому месту. Там растут ивы и, если солнце, там от воды красиво отражается. Еще очень прикольные улицы в этом райончике, они как бы советские, но, с другой стороны, очень европейские. Нравится мне такое сочетание! (Смеется.)
