Давай начнем эту беседу с чего-то внезапного — недавно увидел у тебя в сторис игру «Лила», расскажи о ней.
(Смеется.) У меня есть подружка, которая занимается проведением игр «Лила» (индийская настольная игра самопознания. — Прим. SRSLY) в Москве. Собираются люди — до десяти человек обычно — и много-много часов играют в эту игру, сидя на полу. Насколько я знаю, это очень древняя тема, непонятно, дошла ли она до наших дней в первозданном виде, но суть осталась прежней — «Лила» работает на каких-то энергиях. Я мало, что в этом понимаю, но меня поразило, что игра действительно не впускает: ты не можешь начать играть, если, бросая кубик, неправильно формулируешь вопрос или сам себя обманываешь. Совсем не обязательно произносить вопрос вслух — главное подумать. Нужно, чтобы выпала шестерка — тогда игра тебя впустит, но на неверные вопросы всегда выпадает значение меньше. Люди спрашивают: «Когда будет повышение по работе?» или «Когда я выйду замуж?», а на самом деле их волнует что-то другое. И пока до них не дойдет осознание того, что для них на самом деле важно, они не смогут войти в игру.
Я играла первый раз и была в шоке. Думала: «Мне вот этот вопрос интересен». Нет. Задаю другой. Тройка выпала. Потом моя подружка, которая и проводила игру, подсказала: «Может быть, все-таки вот этот попробуешь?». И действительно, выпадает шестерка. Я играла в компании трех девочек — первой вошла в игру и первой закончила — а они так и не вышли. Оказывается, можно играть не одни сутки и не пройти ее до конца! Проходя по полю, ты вскрываешь какие-то свои болевые точки. Когда меняешь свое внутреннее содержание, игра «разрешает» продвигаться дальше, иначе будет водить кругами. Может, психосоматика — я сразу размышляю о том, как это устроено, через актерское. Но своими глазами видела, как девочки, играя в «Лилу», плакали, и это были живые эмоции. В общем, рекомендую всем, кто не чурается немножко странных эзотерических игр. Мне было любопытно, и я бы точно поиграла еще раз, если будет возможность.
Ты чувствовала что-то иррациональное, пока проходила по игровому полю?
Я начала чувствовать какие-то странные вещи, когда поняла, что число, которое выпадет на кубике, полностью зависит от моего намерения. Например, собралась пойти в игре через две клетки, а потом выйти — так и получилось, словно я это запрограммировала, потому что число, которое кубик покажет, — рандомное, ты просто кидаешь его на пол. Мне нравится использовать такие необычные вещи как инструмент самопознания.
Следуя этой логике, мыслью можно запрограммировать случай. Ты задумывалась о том, что на самом деле все случайности выходят из твоих желаний и запросов?
Да, 100% так и есть! У меня просто мама очень увлекается всеми этими системами, а я сама читала «Трансерфинг реальности» Вадима Зеланда. Многое пропустила мимо, но вот одно правило запомнила — про существование энергетических маятников. Мне это откликается, потому что актеры тоже работают с энергией. Если человеку с улицы сказать, что есть какие-то энергетические потоки у тебя в сфере, он в ответ просто покрутит у виска пальцем. Но Зеланд писал о том, что есть энергетические маятники, и когда очень сильно чего-то хочешь, ты этот маятник раскачиваешь. Таким образом он никогда не попадет в цель. То, чего ты хочешь — не придет, потому что ты тратишь слишком много энергии без действий. Очень сильно чего-то хотеть — тоже плохо, равно как и ничего не хотеть вообще. Нужно, чтобы было…Умеренно.
Да. «Ну, будет и будет — не будет, так не будет».
Ты использовала эти навыки в том, что касается получения ролей?
У меня есть такое маленькое правило в отношении кастингов: я стараюсь сильно не зависать на идее, что сплю и вижу, как меня утвердили на какую-то конкретную роль. Более здоровый подход — когда подготовился настолько, насколько мог, приложил максимум сил, вышел и забыл. Если тянуть это за собой, уходить в самокопание, особенно когда на носу следующие пробы — подготовиться к ним не получится. Выходя с кастинга, я сбрасываю все мысли. Потому что жизнь проходит, на самом деле, мимо, пока люди копаются в себе.
Ты занимаешься йогой?
У меня в театральном институте была йога! Наш мастер ввел ее как экспериментальный предмет, и мы были первым курсом в истории российских театральных вузов, который сдавал его в качестве государственного экзамена и зачета. У нас в зачетках написано: «Русский», «Английский», «Литература», «Актерское мастерство» и… «Йога». Занимались три раза в неделю, целых четыре года.
Есть лайфхак, как успешно сдать зачет по йоге?
Не пропускать, на ней не спишешь. (Смеется.) На самом деле, это очень тяжелая работа над собой. В асане нужно быть расслабленным, но асаны очень тяжелые, потому что там нужно напрягать мышцы, и мы не могли понять, как в тех позах это вообще возможно. Все скручивается. Ноги где-то за головой. Даже стоять в выпаде с идеально ровным руками — все равно тяжело. Но суть всех асан в том, чтобы принять форму и в ней расслабиться.
Таков мой вывод после четырех лет йоги. (Смеется.) Эта мысль очень понравилась моему мастеру, кстати. Станиславский даже писал труды о йоге для актеров, но, как нам рассказывали, эти труды не были опубликованы — считалось, что это что-то рядом с эзотерикой. Мой мастер (Сергей Дмитриевич Черкасский. — Прим. SRSLY), кстати, тоже пишет книги, и о йоге в том числе.
Ты ездила в Айдахо по программе обмена студентами... Звучит как раз как материализовавшаяся мысль.
Да-да-да!
Что это был за период твоей жизни?
Я училась на факультете иностранных языков в своем родном городе в Зауралье, куда поступила, потому что мой папа — учитель английского. Никто не спрашивал, куда я собираюсь — все было предрешено еще с детского садика. (Смеется.) Студентам иняза доступны всякие разные плюшки, в том числе возможность ездить по обмену. Тогда выделялась квота на двух студентов, я в нее не попала, но в Америку все равнл очень хотелось — так в моей жизни появилась программа Work and Travel, по которой едешь работать. И я поехала: провела там полгода, посмотрела Нью-Йорк, набила свою первую татуировку — в общем, отрыв. А работала в сфере обслуживания — в пончиковой, которая была открыта только по ночам. Там продавали дикие пончики, например, с кленовым сиропом и беконом. Это реально очень вкусно, но они едят их ночью, представляешь?!
Вернувшись в свой иняз, я подумала: «Блин, что-то не хватило мне Америки, хочу еще». И просто начала гуглить «как поехать в Америку бесплатно». Первая выскочившая ссылка вела на программу обмена Global UGRAD — типа Global Undergraduate, это международная программа для студентов профильных вузов — тех, кто учится в инязах по всей России. Суть в том, что ты заполняешь анкетку, проходишь небольшой языковой тестик прямо на сайте, и потом тебя должны отобрать. Конечно, так как программа бесплатная — желающих тучи.
Я ни на что не надеялась, на самом деле — куда мне с моим провинциальным знанием языка. Оказалось — нет, меня вызвали в Москву на экзамен TOEFL. Мест было мало, и я понимала, что буду 3066-я какая-нибудь. Через пару месяцев на электронную почту пришло письмо с результатами. Я смотрю: моя фамилия ровно под чертой, разграничивающей тех, кто прошел. Мест 10-11, а я — 12-я. Но, честно говоря, я все равно была очень рада оказаться в первой 20-ке по всей России. Потом кто-то из первой десятки выбыл, и таким волшебным образом я снова поехала в Америку.
Нас распределили в Айдахо, маленький город Льюистон. Там есть Lewis-Clark State College — маленький колледж, но очень атмосферный. Честно говоря, в городе ловить нечего, в штате тоже. В Айдахо — что там? Выращивают кукурузу, картошку. Очень похоже на мой родной город чем-то (Курган. — Прим. SRSLY) — он такой же тихий, после восьми вечера все уже замирает. Никаких тусовок, ничего такого интересного. При колледже кампус, точно такой же, как показывают в кино: кирпичные такие здания — для парней, для девушек. Но территория классная.
Когда были каникулы, я съездила в Лос-Анджелес, где живет моя подружка. Посмотрела Голливуд. Все вот говорят: «Голливуд! Голливуд!». А это просто район, обычные дома и все — вообще ничего такого. Машины припаркованные стоят и просто холмики, холмики, холмики. Так что Нью-Йорк, Лос-Анджелес — это, конечно, впечатления, а Айдахо — я бы не сказала. Обыкновенная американская провинция.
В чем, по-твоему, отличие людей из Айдахо от тех же нью-йоркцев?
В Айдахо такая обычная рабочая жизнь, никто никуда не торопится. В Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, конечно, по-другому. Там все заряженные. (Смеется.)
А с первой татуировкой, которую ты в Нью-Йорке сделала, получилось спонтанно, или ты ее запланировала?
Я собиралась, но не знала, где сделать. Мне хотелось какого-то символизма. Набила ее в день, когда уже улетала в Россию. Рейс был в 8 утра, а в полночь я нашла какое-то место в центре, куда зашла, не записываясь. Они и набили, посмеялись, конечно, что я пришла одна, девочка — мне было 18 лет — да еще и ночью. Но чего мне бояться — я в своем городе больше боялась гулять ночью, чем в Америке. Там всегда много людей, и до тебя никому нет дела.
Кто обычно заходит за пончиками глубокой ночью?
Я работала в очень популярном месте, которое называется Back Door Donuts, — они до сих пор существуют. Прикол в том, что в эту пончиковую нет входа, только задняя дверь. Ровно в 12 ночи этот черный ход открывается, выставляется столик, на нем устанавливают кассовый аппарат, а дальше подходят люди, встают в очередь. В основном приходит молодежь всякая — чаще всего с родителями, потому что поздно — или люди, которые с работы едут. Все на машинах. И каждый вечер был аншлаг, люди даже дрались в очередях. Я не представляю, честно говоря, чтобы в Москве в 12 ночи кто-то пончики покупал. (Смеется.) Но все это действительно дикость какая-то! Я еще тогда увлекалась веганством и как назло меня распределили работать туда, где бекон и все такое. Пару раз попробовала, но это жесть — вкусы очень странные.
Мне кажется, у нас донатсы просто в какой-то момент не прижились, как культура фастфуда.
Наверное, да. Вообще, к нам заходил обычный рабочий люд, представители всех профессий — американцы, в принципе, все на ходу перекусывают что-то. Вспомнила забавный случай: у нас как-то была дочка Обамы, старшая, кажется (Малия. — Прим. SRSLY), ее отец тогда отдыхал поблизости. И мы для нее самые красивые пончики заранее выбирали — знали, что заедет. Там есть еще In-N-Out — такая бургерная очень популярная. И вот это то, что люди могут поесть в городе. Нет такого, как в Москве, что можно зайти салатик съесть или блинчик в «Теремке». Там нет разнообразия еды. В Лос-Анджелесе есть, потому что это такая культура… пляж, все на здоровье помешаны. В Москве, конечно, все иначе — да и сферу обслуживания я лучше не встречала.
Что очень плохо в Штатах — это все, связанное с банками. Никаких приложений! Помню, переводила себе 100 долларов с одной карты на другую и это заняло четыре дня. А если из одного банка в другой — было бы неделю. У нас-то зашел в приложение, перевел — готово. А в Америке — прямо боль. И карту тебе на дом никто курьером не отправит. (Смеется.) Любые манипуляции с деньгами — идти в банк, назначить appointment, талончик брать и приходить ножками. А на горячей линии — просто никто не ответит. Я еще недавно была в Израиле, там тоже все сложно: долго, медленно, на рабочих местах не хватает людей.
Помню, когда приехал в Италию, удивился, что супермаркеты и большинство заведений закрывается в 8-9 вечера.
Да-да-да. Мне кажется, мы реально впереди планеты всей. Я тоже была в Европе — ты вставляешь карту в банкомат и не знаешь…
Съест он ее или нет!
Да! (Смеется.) Потом комиссия каждый раз — тоже головняк. С доставками в Штатах тоже беда: можно месяц прождать чехол на телефон. Это у нас что-то за полчаса привозят. Короче, считаю, что мы молодцы, горжусь.
Слушаю тебя и как-то все складывается. Отец педагог английского, учеба в инязе, сейчас выходит фильм, где ты говоришь на английском. Съемки в «Сквозь время», кстати, легко дались?
Очень, потому что я свободно разговариваю. У меня есть друзья, которые живут по всему миру, мы периодически созваниваемся. Есть агент в Лос-Анджелесе — она говорит по-русски, но по-английски ей удобнее. Поэтому у меня постоянная практика. Когда играю в игры на «плойке» (PlayStation. — Прим. SRSLY), тоже никогда не ставлю русскую озвучку. Кино, сериалы, музыка — он как-то везде, этот английский. Так и должно быть, мне кажется — очень легко потерять язык, навык.
У нас на площадке «Сквозь время» был коуч, все учили текст. Но для России мы сами себя переозвучили на русский и это просто кошмар — очень интересно и сложно, так как длина фразы разная. Попасть в губы (это называют еще lip-synch) вообще невозможно, когда это другой язык. Где-то выкручивались, иногда переписывали фразы, уменьшая или растягивая, если в кадре я все еще открываю рот в этой сцене. (Смеется.) А для иностранного проката нас всех в итоге переозвучили носителями.
Обидно! Тем более, на площадке работал коуч… Он часто вносил какие-то правки между дублями?
Вносил, но не так часто — мы старались репетировать, чтобы обходилось без эксцессов на площадке. У меня не было таких сцен, где мы бы сильно запинались. Чаще всего коуч подсказывал, если кто-то забывал текст или произносил что-то не то.
Я прочел, что ты чуть ли не с детства ходила в театральную студию. Как этот интерес появился в твоей жизни, если родители рассчитывали на иняз?
Я была еще очень маленькая и любила смотреть советские фильмы. Меня не интересовали феечки Winx, хотя у нас и был Nickelodeon с мультиками. Я любила советское кино, не могла оторваться. «Бриллиантовая рука» или «12 стульев» с Андреем Александровичем Мироновым меня совершенно покорили. Он остается моим любимым актером до сих пор. Я пересмотрела вообще все, где он появлялся. Покупала тогда кассеты для видика, потом DVD, CD с аудиокнигами или интервью. Когда в доме провели интернет, посмотрела все концерты и спектакли. Тогда-то и подумала: «Блин, а может, я тоже актриса?»
У меня просто вся семья такая. Например, бабушка с дедушкой всегда на мой день рождения разыгрывали какие-то сценки, писали стишки — это было очень смешно. На общих праздниках было принято петь песни собственного сочинения и читать стихи. У меня есть старшая сестра, сейчас она живет в Новосибирске, но в свое время тоже работала в театре, только в театре музкомедии. В общем, у нас все дети пошли в какое-то творчество. Как-то я так сказала: «Папа, отвези меня в ТЮЗ», там я в итоге десять лет и прозанималась. Из нашего выпуска я одна пошла в профессию, остальные ребята ходили для души. А я вот отнеслась очень серьезно. (Смеется.)Какой твой любимый советский фильм?
Конечно, я смотрела самое разное советское кино, но хочу назвать что-то с Мироновым! Люблю «Бриллиантовую руку», хотя сейчас это немного такое клише — в 2023 году ее до сих пор везде показывают, даже когда заходишь в салон на маникюр. Так что не хочется ее называть. (Пауза.) Есть картина Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». Она очень тяжелая, но потрясающе сделана. Подбор лиц — персонажей без текста, простого народа — вообще не выглядит, как массовка, даже не знаю, как это так сделано, будто бы документальная съемка.
Тяжело было перейти от этих десяти лет в ТЮЗе к инязу?
Там было так: я сказала родителям, что хочу быть актрисой, и мне ответили, что самые крупные театральные вузы у нас в Москве и Питере. Мы жили в Зауралье, еще дальше Екатеринбурга. «Ну что, ты сейчас поедешь в Москву одна, в 17 лет? У нас там никого нет, мы там никого не знаем. Будешь жить где-нибудь в общаге, потом тебя отчислят, ты пойдешь работать поломойкой», — в общем, родители себе уже напридумывали ужасы и меня не пустили. Мол: «Вот поступи пока в иняз, тебе же нравится английский. Папа твой закончил, дядя — тот же факультет, мама с бабушкой — в этом же институте. Будешь переводчиком или педагогом английского».
Я действительно поступила в иняз, но знала, что там не доучусь. И мне стыдно, что я заняла чье-то бюджетное место. Самое смешное, что после первого курса я и уехала по программе на работу в Нью-Йорк. Логика родителей вообще вышла из чата: Москва — это далеко, а Нью-Йорк — езжай, пожалуйста. (Смеется.)
Обычно как. Следуя логике — у твоей семьи либо кто-то есть в Москве, либо нет. А в Нью-Йорке — практически ни у кого никаких «связей». (Смеется.) Туда можно спокойно ехать — будешь на равных.
Да. (Смеется.)
И после одной из стажировок ты поехала в Петербург поступать в театральную академию?
Там тоже была смешная история, потому что я точно для себя решила, что хочу учиться актерству именно в России. Иногда меня спрашивают: «А можно ли было остаться в Штатах и стать там голливудской звездой?» Да нельзя было. По условиям программы тебя учат полгода, покупают всё, простыни и подушки — за счет колледжа, даже платят стипендию. Но после этого — ты пять лет невъездной в Штаты.
Пять лет?
Да, виза заканчивается, поэтому остаться было нельзя. Хотя я знаю, что по первой программе, Work and Travel, вообще остаются — в основном девчонки. Выходят замуж, и таким образом все легально. Но это не мой случай. На тот момент я была в академе, меня ждал второй курс иняза. А я думаю: «Блин, а я же хотела стать актрисой. У меня есть последняя возможность в жизни». Еду с пересадками из Айдахо домой, впереди рейс Москва — Курган, и в промежутке есть три дня на то, чтобы закончить дела с документами и закрыть визу. И я решаю: «Блин, поеду-ка в Питер пробовать поступить». А в Питере я вообще до этого не была. Села на какой-то автобус — на что хватило денег. Мы тогда с молодым человеком были вместе — сначала я ждала его из армии, потом он ждал меня из Америки. (Смеется.) Забавно получилось — взаимно друг друга ждали.
В Питер мы приехали на утреннем автобусе, вечером был уже другой — обратно в Москву. Я ищу по картам театральный институт, прихожу и говорю: «Здрасьте, вы курс набираете?». Мне отвечают: «Да, сегодня вообще-то последний день». Я такая: «А кто у вас набирает?» — «У нас два мастера, но у одного все девочки укомплектованы. Идите лучше к другому, но вообще-то вы поздно». Меня поставили на единственное свободное место. У меня не было никакой программы. Я читала что-то типа монолога Пятачка — не шучу. «Винни-Винни! Кажется, дождь начинается!» — это из прозы. Стихи — я знала и любила всегда Пушкина, мы с бабушкой его много учили. Прочла, что помнила, и увидела себя в списках на первый тур. В итоге поступила на бюджет.
И родителям некуда было деваться.
Да. (Смеется.) Я просто позвонила, и они спрашивают: «Ну что, доченька, ты завтра прилетаешь?» Я говорю: «Я тут немножко в Питере, поступила на актерский». Это был, конечно, шок, но они уже ничего не могли поделать. Поняли, что это точно сознательный выбор.
Ты несколько раз говорила, что роли современных девушек тебе даются несколько сложнее, чем героини из фильмов с историческим сеттингом. Чувствуешь какое-то внутреннее соответствие прошлому?
Мне кажется, у меня есть несколько субличностей. Люблю исторические проекты, но никогда о них не думала, пока меня не стали на них утверждать. И мысли не было о XIII−XIX веках, я росла в 90-е, 00-е — откуда бы этому взяться? Но все говорили, что у меня какая-то такая внешность — исторический профиль. И во мне развилась эта субличность исторического персонажа. Когда ты надеваешь корсеты — у тебя выпрямляется спина, ты начинаешь по-другому говорить — и я научилась это в себе включать. (Смеется.) Так что есть такая историческая Соня XIX века. Еще люблю советскую эпоху…
Советская Соня!
(Смеется.) Очень хотелось бы хотя бы на денек заглянуть в это время, посмотреть как жили люди, о чем думали. Иногда смотрю разные архивные съемки, не знаю… Интервью продавщицы в универмаге 70-х. Люди говорят по-другому, у них иной словарный запас. Меня в связи с выходом фильма спрашивают во многих интервью: «Если бы у вас была машина времени, куда бы вы отправились?» В СССР, хотя бы на денек! Это то, что у нас есть по сюжету в «Сквозь время» — там я как раз играю советскую девушку. Короче, моя мысль опять материализовалась. Но у меня есть и современная субличность: я бы очень хотела сыграть какую-нибудь гитаристку в рок-группе. (Смеется.) Еще очень люблю играть в игры — в GTA, Red Dead Redemption.
Ого!
У меня в детстве была Sega, с тех пор я игроман, но довольно избирательный. Еще мечтаю наконец-то купить себе хорошую электрогитару, потому что умею играть, но из-за того, что часто переезжала туда-сюда, не получилось заиметь собственную. Никто не знает, наверное, но у меня есть пирсинг — проколота правая бровь — знак такого подросткового немножко эмо-рок прошлого. И все эти Сони на удивление хорошо уживаются! (Смеется.)
Какая твоя любимая игра?
Red Dead Redemption 2 и Watch Dogs.
Есть все-таки еще одна субличность — брутальная Соня, которая любит мужское начало в играх.
Да-да. А вообще, почему-то в играх главные герои — почти всегда парни.
Многие считают, что геймеры — зачастую парни, поэтому на них и ориентируются.
Дискриминация! (Смеется.)
Я, к слову, много думал на тему «чистоты речи», когда прошлым летом изучал 90-е и заодно смотрел телешоу тех лет: их молодые участники — практически без исключений — говорили как аспиранты филологического факультета.
Да-да-да!
Меня настолько удивила незамутненность не только речи, но и мысли, что до сих пор не могу понять, куда это ушло, — выветрилось едва ли не за десятилетие.
Есть такое! Я вот недавно оцифровала видеокассеты за 1997–1998 годы. Когда я только начинала говорить, родители меня снимали — они тоже есть на записи. Так услышав, как они со мной маленькой говорили, я сразу позвонила им и сказала: «Мама, вы говорите как советские люди на этой пленке! Вы звучите как в советском кино, у вас интонации такие же. Сейчас вы говорите по-другому!» А они не поверили. Они не замечают, что у них поменялась речь, что она осовременилась. А это те же самые люди, хотя записи, казалось бы, чуть больше 20 лет.
