Я так понимаю, новый релиз родился очень спонтанно и непредсказуемо? Ты ведь говорил, что будешь выпускать альбомы раз в три года.
Расскажу, как было в этот раз. Уже второй год мы с Леней Липелисом и нашим басистым Матвеем снимаем дом за городом — у нас там мини-студия. Парни меня постоянно пушили последнее время: «Почему ты используешь в музыке такие широкие формы? У тебя другие музыканты в большом количестве! Где же ты сам во всем этом?» Меня такие вопросы начали раздражать (потому что в этих широких формах я есть!), и я записал несколько треков. Причем решил ни с того ни с сего использовать свой голос, хотя никогда этим не занимался, всегда выбирал находиться позади, с синтезатором. Даже на большом сольном концерте в Голландии стою в третьем ряду, за вокалистом и барабанщиком.
А теперь ты вдруг фронтмен.
Да. Почему-то захотелось. Название Middle-Aged Hipster Crisis появилось не просто так. Мы увидели комментарий на наше выступление: «Вышли хипстеры среднего возраста». А в этом году меня как раз накрыл кризис среднего возраста — когда начинаешь переоценивать, что сделал, куда все эти годы бежал и что в итоге получилось. Какие мечты, которые я ставил перед собой, когда пришел в электронную музыку, были реализованы? Их было не так много. Мне просто хотелось соответствовать тому, что я в детстве сам видел и слушал. Для меня важно было еще и признание тех, кого я уважал. Это, видимо, получилось: например, у меня в коллективе иногда играет Джими Тенор.
Еще один пример. В 90-е мы с мамой ходили на концерты группы «Мумий Тролль» — и вот спустя столько лет Илья Лагутенко говорит, что слушает мою музыку. Более того, мы даже обсуждаем совместные релизы, а я выпускаю на своем лейбле их официальный сборник. То есть вот такие штуки были реализованы, но летом меня так бахнуло, что я остановился и задумался, что делаю и зачем. Это был интересный опыт, и новый EP я записал, отказавшись от всех принципов, которые у меня были. Если раньше собирал самообраз из своих переживаний, желаний, ощущений, то сейчас просто забил на все. У меня есть куски, которые могут напоминать Beastie Boys.
Мне этот хип-хоповый трек больше всего запал. Я как раз под него занимался в спортзале.
Я же никогда не пробовал читать. Но сижу как-то раз с Андреем Кравченко в нашем загородном доме, и он говорит: «Вот в этом куплете как будто не хватает чего-то». Я за пять минут написал текст и практически сразу с одного дубля зачитал.
Потом я уже занялся электронной музыкой, но она у меня все равно рождалась с ощущением: «Ну ок, это будет похоже на Boards of Canada». Но Boards of Canada для меня всегда стояли в ряду со Slipknot — западной музыкой, которую купил на диске в ларьке у метро и которая не разделялась на поджанры или группы. Я до сих пор слушаю в машине Beastie Boys — это моя любимая музыка. В какой-то момент друзья стали спрашивать меня: «Почему ты не делаешь то, что слушаешь? Почему создаешь только преобразования того, что насобирал в плане наслушанности?» Поэтому я решил попробовать такой интересный опус.
И ты еще успел снять клип?
Когда был на Кипре, нашел локальную творческую группу в телеграме (человек 200 подписчиков) и написал, кто я и что у меня есть свой рэп. Люди начали реагировать: у одного парня оказался коптер и классный «Ягуар» 1992 года. И вот мы решили прокатиться, поснимали такую комедию — в стиле советских хроник о поездках эстрадных звезд за границу. Это не сюжетное видео, а скорее открытка.
У тебя обычно тексты на английском, но на альбоме звучит русский spoken word.
Это сэмпл «Новых композиторов». Люблю русский язык, но мне физически тяжело сочинять и даже представить, что я могу что-то на нем сочинить. Дело в культурном коде, с которым ты пишешь текст или музыку. Например, в Moral Kiosk мы использовали текст Мандельштама, потому что я не могу писать по-русски. Ведь говорят: «Делай то, что чувствуешь» — но чувствую я исключительно по-английски.
Я и в школе учился в экспериментальном классе по английскому языку. Выглядело это так: мы пришли в первый класс, там девочка в черном свитере, глаза подведены черным, она явно слушает группу The Cure, приехала из Англии и будет вести у вас английский язык. В чем был эксперимент: в первый год нам не давали правил грамматики, а только показывали Бенни Хилла, Мистера Бина в оригинале. Она писала на доске тексты The Beatles, The Cure, мы их пели.
Короче, ты уже в первом классе стал хипстером.
Да, сразу же. И еще: это были 90-е, папа начал ездить по барахолкам, а в 1992-93 годах появились первые пиратские CD, и, естественно, все стали перепечатывать западную музыку. Мои детство и взросление основаны исключительно на западной культуре. И с русским языком у меня проблема, хотя я понимаю, что сейчас у русскоязычных проектов больше шансов. Все топы чартов на русском языке, а английский звучит каким-то рудиментом.
Мне всегда казалось, что ты пишешь хаус-музыку, но ту ее разновидность, под которую не особо потанцуешь. А в этом релизе, наоборот, мало хауса, но много грува, и под него реально можно слэмиться и прыгать.
Да, и мне интересно, как на это могут отреагировать люди. Хотя я последние 15 лет делал электронную музыку, этот жанр ко мне попал случайно. Я со своим опытом джаза и авангарда просто наткнулся на эти four-on-the-floor (прямая бочка. — Прим. SRSLY) и попытался найти там свое звучание, исходя из своего вкуса, технических и творческих возможностей. Этот путь я долго проходил.
Я пытался оправдать свои желания в сфере экспериментов: любил авангард, слушать Sonic Youth и все их нойзовые концерты. Многим моим друзьям нравится мелодичная или грувовая музыка, и, когда нет этой основы, они перестают фокусироваться. У меня всю жизнь было наоборот: я как раз очень любил эту невнятность. Хотя внятность тоже любил, у меня куча любимых коллективов. При этом все, что я делал в хаус-музыке, было концептуально, от головы. Сначала записывал на листке бумаги, потом это все, конечно, рождалось в джеме, но идею я всегда формулировал заранее. А на этот раз сделал все по-другому. Взял акустическую гитару, которая у меня со школы (в треке Pop It она звучит в начале), и записал ее на микрофон макбука. То же сделал и со всеми голосами и хлопками.
Специально? Не потому, что у тебя не было под рукой микрофона и саунд-карты?
У нас на студии есть все. Но я просто шел в свою комнату и писал куплеты в открытый мак, потому что так казалось прикольнее. Мне нравится эта история «на коленке». Я отбросил все те принципы, которых придерживался на протяжении нескольких лет. Раньше очень серьезно относился именно к форме, а не к содержанию — например, что я диджей, а значит, должен ездить с сумкой виниловых пластинок. Но в этот раз ничего этого нет. Я начал делать так, будто мне опять пятнадцать. .
Твои шоу с живой группой смотрятся цельными и по форме, и по содержанию.
Когда мы сделали проект, то понимали, что, по сути, это мог и диджей сыграть, там ничего сверхъестественного нет. Но когда играют живые люди, я всегда ощущаю, как звук выходит из-под пальцев и соединяет мелодию с тем, что происходит на сцене. Мы не переодевались, у нас не было ничего зрелищного, хотя мне всегда хотелось привнести элемент рок-шоу хоть чуть-чуть. Но важнее, чтобы люди понимали: на сцене что-то происходит. Я всегда старался играть вживую свои мелодии, не прописывал автоматику. Вот мелодия, я ее играю.
Ты ведь занимаешься KUZNYAHOUSE на Новой Голландии?
Да.
У вас там еще была Kuznya Superstar Band.
Она и есть. Появилась, кстати, совершенно случайно. Мы собрали ее c теми же ребятами, с которыми сделали Kito Jempere Band. C Русланом Гаджимурадовым — нашим барабанщиком — мы учились вместе в университете, потом, в 2016-м, записали альбом Sea Monster году. У меня был MPC, у него барабан — простая формула. Именно из этого получилась потом группа, которая сейчас превратилась в машину, способную играть концерты на нескольких площадках одновременно. Мы делаем программы для разных мероприятий. Например, я курировал фестиваль «Итальянские каникулы» в Москве, на который пришло 30 000 человек, Филипп Киркоров был хедлайнером. И я отвечал за музыкантов, диджеев, концерты. Вместо того, чтобы сделать новый концерт, я пошел от обратного: сделать один сборный концерт в первый день с Киркоровым, потом с нами и Cream Soda. И помимо этого, на открытии велотрассы в Москве тоже играет наша группа — только уже полностью другой состав.
У меня ощущение, что в KUZNYAHOUSE под твоим руководством складывается художественно-культурный центр. Что у вас там еще происходит?
KUZNYAHOUSE — это действительно нечто похожее на культурный центр, только он отличается семейным подходом к любимому делу. Я собираю команду, которая искренне любит свое дело. Меня часто бросает в разные стороны в плане того, что мне нравится и что я слушаю, поэтому пытаюсь создать среду, где все может сосуществовать и развиваться. Я не всегда искренне могу полюбить какую-то музыку, но понимаю: есть большая аудитория, для которой такой музон — любовь. И кайфую, когда вижу, что все нашли друг друга: интерьер, музыка, аудитория, саунд-система — все работает.
В другие дни я делаю что-то более экспериментальное, и это тоже канает. Мы запустили CRUISE (почему-то до этого никто в Петербурге не делал) — классную лодку с интерьером на постоянной основе. Она сработала очень круто без рекламы, все были в восторге. Я туда купил рояль, но не прошу устраивать фортепианные вечера — играть может кто хочет и что хочет. Например, свои альбомы исполняли Арман Сидоркин, Настя Кушнерова. В общем, полная свобода даже на таких условно таперских историях.
Плюс мы открыли шеф-тейбл HIDDEN на 12 персон. Выглядит это так: приезжает шеф, и каждый ужин выглядит как вечеринка. Я купил винтажные японские колонки (на таких ужинах играют только винил), и мы с шефом каждый раз выбираем, что под определенный ужин можно было бы поставить, или ориентируемся на его любимую музыку. Например, приезжал шеф из Австралии, подпевал пластинке Guns N’ Roses. Вообще, внутри «Кузни» миллион проектов, не только музыкальных. Я, помимо прочего, делаю еще многое, связанное с едой, с дизайном.
Апеллируешь ко всем органам чувств.
Да-да-да. Для меня «Кузня» — это дом. Когда ты делаешь такой большой проект с людьми, которые работают там практически постоянно, самое главное — чтобы этот проект был для них не работой, а суперкрутой жизнью. Я хочу, чтобы каждый сотрудник искренне был горд за то, что делает. И когда я вижу, как те, кто закончил свою смену, остаются на вечеринку — это круто. Круто, когда сотрудники приходят на работу, даже когда им туда не надо — просто потому, что все в кайф. Всегда стремился работать именно так и искренне делиться с людьми эмоциями.
