Сразу после премьеры на «Кинотавре» и приза за лучший дебют «Общага» (производство студии Metrafilms) появилась в каталоге сразу трех отечественных онлайн-кинотеатров: KION, PREMIER и «КиноПоиск HD». Антон Фомочкин поговорил с режиссером фильма (и кинооператором, в чьем послужном списке — «Отряд самоубийц» и «Ярость») Романом Васьяновым о том, что привело его в «Общагу», какие отношения у него сохранились с Дэвидом Эйром и почему некоторым голливудским проектам он с радостью предпочтет работу в России.
Вы помните момент, когда поняли, что должны экранизировать «Общагу»?
Я долго жил с этой книгой, прочитал ее еще в 2007 году. И когда написал первый драфт сценария, понял, что мне может быть интересно попробовать сделать этот фильм как режиссеру.
Какого-то конкретного момента не было. Иногда выбираешь проекты не по озарению, а те, что почему-то долго не выходят из головы.
Это был первый роман Иванова, который вы прочитали?
Второй. Первый был «Географ глобус пропил».
Что вас зацепило в «Общаге»?
То, что общежитие — это лаконичное пространство, наполненное большим смыслом и контрастирующее с поступками героев.
Вы сразу увидели пространство «Общаги» таким беспощадным, каким мы видим его в фильме?
Такой мир мне представился, когда я читал роман. Мрачнее ли это, чем у Алексея Иванова? Не знаю. Я сделал то, что чувствовал.
Чувствовали какую-то ответственность? Не сковывал ли вас как сценариста текст романа?
Да нет, я спокойно отношусь к ответственности. Как говорится, назвался колобком — полезай в печку. (Смеется.) Поэтому какие варианты? Я взялся с осознанием того, что смогу сделать это чисто и искренне.
Вы показывали фильм Иванову?
Да, он написал невероятно теплые слова. Ему очень понравилось.
Когда писали первый драфт, не было мысли поменять время действия? Перенести все в наше время или, наоборот, на пару десятков лет раньше?
Такие мысли были. Роман написан про 1992 год, и проблема, на мой взгляд, в том, что причина, по которой они возвращаются в общагу, менее последовательна. Другое время. Никто никого не ловит из-за прописки. Все-таки 1984 год (когда происходит действие фильма. — Прим. SRSLY) дает ощущение застоя, того, что выхода нет, и в любом случае придется вернуться. Таким образом была оголена притчевость этой истории.
Мы действительно думали про наше время. Но пришлось бы переделывать слишком многое. Например, вся коммуникация шла бы через мессенджеры. Невозможно было бы сделать это, не упоминая инстаграм* . Другой мир — другие правила.
Да, с 1984 годом появился осознанный элемент давления на героев.
Конечно. В 1992 году каждый из них мог бы сказать: «Да ну этот ваш институт, зачем он мне нужен». (Смеется.)
Пошли бы в коммерсанты.
Джинсами торговать, да.
Что лично для вас символизирует общага?
Модель мира — понимаю, звучит избито. Но это такой микрокосмос со всеми человеческими страстями.
Мне кажется любопытным, что в вашем фильме мы вновь и вновь видим людей перед каким-то выбором. И за исключением нескольких совсем безнадежных персонажей вроде Рената Ботова мы не можем говорить о том, что кто-то из героев хороший или плохой. Что в этой модели истории для вас выступает антагонистом? Судьба? Система?
Люди без совести. Антагонизм в том, во что человек может превратиться. Мы всегда болтаемся между хорошим и плохим. Не можем находиться в середины: либо становимся лучше, либо — хуже.
И что нужно, чтобы не стать таким выжженным человеком сегодня?
Проверять свою совесть. Она — это единственное, что заложено в нас, биологический камертон. Поэтому если ты с совестью в нормальных отношениях, то пока еще не совсем животное. Как только начинаются компромиссы, легко скатиться куда угодно. Глубины человеческого падения бесконечны. Так же как и стремление к свету, конечно.
В вашей интерпретации отношения Забелы и Киры более невинны и наивны. Вы таким образом осознанно усилили контраст между этими героями и средой общаги?
Конечно. Он есть и в романе. Это история про других. Про тех, кто выглядит сильным, а на самом деле слаб. И наоборот. Безусловно, это история мученика, который через смерть побеждает зло. Уверен, что персонаж Забелы только кажется безвольным. Но, как показывает жизнь, такие люди зачастую самые последовательные в своих поступках.
У вас Киру этот мир так же выдавливает, как и Забелу. В романе же она остается частью системы. Сейчас что-то изменилось? Такие люди все еще лишние?Что-то меняется, мы готовы слушать других людей. Терпимость — важнейший фактор существования общества. Чем больше будет терпимости к другим людям, не подходящих под те модели, которые нам диктуются, тем лучше. Каждый человек имеет право быть таким, какой он есть. Право на внутреннюю свободу. Все просто: общество меняется, но меняются и инструменты воздействия на то, что хорошо или плохо. Они могут быть более безжалостны.
К режиссуре вас привел роман Иванова. А к кинооператорству?
Любовь к фотографии и профессии. У меня был замечательный мастер Вадим Иванович Юсов. Учебу во ВГИКе я до сих пор считаю ярчайшим эпизодом моей жизни. Невероятно насыщенной, творческой, интересной. Я и сейчас остался в операторском искусстве, пытаюсь делать разное и не врать самому себе.
Вы были одним из последних поколений, что учились снимать на пленку. Что для вас сейчас разница между пленочным изображением и цифровым?Буду звучать архаично, но я, конечно, до сих пор очень люблю пленочное изображение. Оно невероятное! Но реальность такова, что цифровое изображение во много раз превосходит пленочное, просто технически. Оно дает такие возможности при съемке, какие никогда не могла бы дать пленка. Я стараюсь не поддаваться ностальгии, а выбрать тот метод, с которым эта история была бы рассказана лучше всего.
После «Общаги» вы снимали рекламу. Режиссерский опыт что-то изменил в вашем понимании съемочного процесса?
Я стал лучшим кинематографистом со всех сторон. У меня не было страхов, когда я брался за «Общагу»: просто понимал, что даже если фильм не получится, я в итоге приобрету опыт.
Вы пишете новый материал?
Я все время что-то пишу, но это скорее хобби. Сейчас буду оператором на одном большом международном проекте. Потом, надеюсь, случится еще один американский фильм. Дальше уже посмотрим. Пока не могу сказать, что перехожу из операторов в режиссеры. Я не делал «Общагу» с этим прицелом, мне просто было интересно.
Вы уезжали из России в 2007 году. Теперь вернулись с «Одессой» и «Общагой». Что изменилось в индустрии?
Я с удовольствием приезжаю и снимаю в России, потому что понимаю, какие фильмы буду снимать в Америке. Зачастую здесь проекты интереснее в плане креатива. Можно снять фильм из вселенной Marvel или новую «Миссию невыполнима», но это понятный материал. Это вопрос работы, вгрызания в историю. В России же мне нравится участвовать в тех фильмах, которые я бы никогда не сделал в Америке. Поэтому пользуюсь роскошью: присутствую сразу на двух рынках и выбираю, что интересно, и там и там.
«Понимаю, какие фильмы буду снимать» — что вы вкладываете в эту фразу?
Америка — такое место, где снимается много коммерческого кино. Система выстроена под жанр. Там есть и крутые оригинальные проекты, просто их мало и, чтоб попасть на них, нужно приложить много усилий: поставить перед собой конкретную цель, пойти на интервью — в какой-то момент от этого начинаешь уставать. Находишься в подвешенном состоянии, поэтому предпочитаешь работать с тем, кого знаешь или с кем дружишь.
Вы поддерживаете отношения с теми, с кем работали в Голливуде?
Да, мы дружим. Сейчас Джей Си Чендор снимает кино без меня («Крэйвен-охотник». — Прим. SRSLY). Он предлагал, я отказался, потому что появилось предложение пойти на другой проект с режиссером, с которым мне давно хотелось поработать. Важно не то, с кем мы дружим, а то, что мне, Роме Васьянову, сейчас интересно.
Мы еще и с Дэвидом Эйром очень хорошо общаемся, но он пока ничего не снимает, а пишет, переосмысливает для себя многое.
Вам как-то пригодились наблюдения за этими режиссерами в работе? Или режиссура — это падение в бездну, где ты учишься плавать на ходу?
Второе. Прыгнул в бездну, учись плавать. Это дико интересно. Добился ты или не добился. Дотянулся или нет. Попытаться — уже много.
