В 2003 году вы выпустили книгу «Электрошок» с подробным описанием вашей карьеры, а потом вышло еще и дополненное издание этой книги. Зачем вам понадобился фильм?
Когда книга впервые вышла во Франции, я получил предложение сделать по ней игровой фильм. У нас было несколько вариантов сценария, но даже спустя 18 лет мы не приблизились к воплощению этой идеи. Параллельно с работой над сценарием я общался с Габеном Ривуаром — человеком, снимавшим музыкальный фестиваль на юге Франции, который я делаю на протяжении восьми лет. Мне нравится его поэтичный подход к съемкам музыки, но при этом к музыкальной индустрии он отношения не имеет. Может быть, поэтому у него так хорошо получается. Из всех, кто обращался ко мне по поводу возможности снять документальный фильм, с ним мне комфортнее всего. Мы решили не делать фильм об истории техно: чтобы ее рассказать, нам понадобилось бы часов сорок экранного времени. В фильме, который в итоге получился, не так много внимания уделено Детройту, он заслуживает большего. Например, вообще нет Underground Resistance. Многое осталось за кадром. Но главное — мы взяли на борт правильного человека с собственным взглядом. Он следовал за мной из клуба в клуб, из страны в страну. И в итоге даже мои близкие друзья узнали из этого фильма много нового.
А что в итоге с игровым фильмом?
Года три или четыре назад я понял, что компания, с которой мы разрабатывали этот проект, — не те люди, которые мне нужны. Я отвез сценарий в английскую компанию Featuristic Films и заодно рассказал им об идее документального фильма. И они говорят: «Кинематографический мир очень неповоротливый. На твоем месте мы бы сначала занялись документалкой. И тогда было бы легче дальше разрабатывать игровой фильм». Пока все идет по этому сценарию. Но даже если дело так и не дойдет до игрового кино, я не расстроюсь.
Фильм, который в России показывают под названием «Лоран Гарнье: Электрошок», все же не очень похож на вашу биографию. И хоть и не является историей техно, многое про него объясняет.
Книга «Электрошок» в большей степени была рассчитана на фанатов техно. В фильме мы от такого подхода отказались, потому что о техно уже сняли сотни фильмов. Мы решили подойти к проекту с просветительских позиций. Есть люди, которые не знают о техно ничего. А это полноценный жанр, как рок или джаз, просто он по-прежнему остается в зоне дискуссии. Мы попытались объяснить какие-то основные, важные аспекты техно. Я снимал этот фильм и держал в голове мысль о том, что мой сын должен понять наконец, чем я занимаюсь. И моим родителям пора. Сын понял. И мой отец, которому 85 лет, тоже. Фильм снимался до пандемии COVID-19. А во время нее произошло много разных вещей, о которых мы завели речь, еще когда снимали наше кино. Например, коснулись расизма на родине техно, в Детройте. Ведь все лучшие диджеи там были темнокожими, это надо понимать. Но в целом настроение нашего фильма позитивное.
В фильме есть сцена, где вы идете через толпу зрителей на фестивале Sonar в Барселоне, и вас никто не узнает, не просит сделать селфи или дать автограф. Все же природа популярности в мире техно имеет свои особенности.
Поверьте, Карл Кокс не смог бы так спокойно пройти через толпу. Его невозможно не заметить. И Дэвида Гетту все знают в лицо. Но вы правы, известность в мире электронной музыки — полная противоположность рок-среде. Мы (уж я точно) не делаем ничего специально для того, чтобы быть звездами. У нас принято по окончании своего сета спуститься в толпу и танцевать вместе со всеми.
Вы упомянули Дэвида Гетту, и я понял, что в фильме вообще ничего не сказано об эпохе коммерческого EDM, когда из диджеев стали делать поп-звезд.
Я не чувствую в себе ничего общего с этой обоймой артистов. Их музыка ничего не говорит мне. То, как ее продвигают, мне не близко. Их вечеринки меня не трогают. В моей карьере было несколько случаев, когда промоутеры ставили меня в один лайнап с EDM-диджеями.
И когда все закончилось, я сказал промоутерам: «Никогда больше!» Дэвида Гетту я встретил много лет назад, когда он только начинал делать вечеринки в Париже. Он тогда был хип-хоп-диджеем. В этом бизнесе Дэвид дольше, чем прочие звезды EDM. Он забивал клубы публикой задолго до того, как пошла мода на коммерческий танцевальный звук, и всегда играл для людей с деньгами, еще с 1998 года. Дэвид изменил звук urban-радио в Америке еще до подъема EDM. Он отличный парень. но о музыке мы с ним никогда не разговариваем.
Мне кажется, техно до сих пор остается в большей степени в андеграунде. В центре внимания «богатый» поп-звук и вечеринки, которые спонсируют алкогольные бренды.
Техно — для тех, кто влюблен в музыку. Это не фонтаны шампанского. Это не вечеринки на Ибице, где резерв стола стоит 60 тыс евро. Мы не завидуем этому «миру в стразах». У нас свой мир. Я люблю играть в маленьких клубах несколько часов подряд. В клубах, где люди сфокусированы на музыке. Техно — это возможность делиться эмоциями.
В период локдауна многие диджеи стали играть онлайн, из своих квартир. А ютьюб-канал Cercle транслировал выступления диджеев посреди озера, на воздушном шаре или на вершине крепостной башни. Как вам эти новые формы?
Ко мне обращались люди из Cercle, и я отказался. Не вижу смысла в том, чтобы играть перед пустотой. Моя миссия — это коммуникация. Я играю без аудитории, только когда мне нужно что-то записать в своей студии. Я сделал пару эфиров на радио, но и с этим быстро завязал. Моя работа питается реакцией людей. Она происходит здесь и сейчас. Мне некомфортно без публики. Верните мне мою толпу!
В начале и в конце фильма есть кадры вашей работы с детьми в школе. Расскажите об этом подробнее, пожалуйста.
Эти ребята учатся в школе недалеко от моего дома. Их учитель однажды обратился ко мне: «Лоран, можешь встретиться с моими учениками? Нужно просто поговорить о музыке. Не только о техно, а вообще о музыке». Я спросил: «Что нужно делать?» Он ответил: «Не знаю, посмотрим». Мы встретились, и я провел три года, посещая их раз в неделю. Первым, что мы сделали, — устроили сессию вопросов и ответов о музыке и фестивалях. Я не фокусировался на техно: эти ребята слушают хип-хоп. Они спрашивали меня о моей работе, путешествиях, встречах с людьми. Такие беседы — хороший способ поселить в их умах мысли о том, что путешествовать хорошо, общаться с людьми — хорошо, а расизм — это плохо. В разговорах с музыкантами можно выйти на очень серьезные темы.
В другой раз учитель поставил им мой трек The Man With The Red Face** и попросил написать рассказ о человеке с красным лицом. Потом он дал им послушать четыре трека: классическое произведение, рок, техно-трек и что-то еще. Каждая вещь длилась четыре минуты. И за это время предлагалось нарисовать все, что придет в голову. Потом мы долго обсуждали получившиеся рисунки. А однажды учитель дал такое задание: ученики должны были взять в родительской фонотеке виниловый диск с обложкой, которая могла бы продолжить их собственное тело. Ну, условно, нарисованная голова вместо настоящей. Они фотографировались с этими конвертами, использовали музыку, чтобы делать нечто художественное. Или вот еще задание: смастерить из картона новый клавишный инструмент. И ученики строили безумные штуки! Или делали маски, когда мы говорили о Daft Punk.
Мы много работали с материалом лейбла Ed Banger, в первую очередь с Mr. Oizo. Предлагали учащимся изобразить Mr. Oizo в самом минималистичном ключе, пытались заставить их высказываться кратко и емко. Показывали им Bauhaus или русское искусство XX века. Вот лист бумаги — попытайтесь рассказать о себе очень просто. А в результате они сделали дизайн футболок для Ed Banger. В конце года мы устраивали выставку их работ, которая прошла с большим успехом.
Но это еще не все! Была еще одна школа, тоже недалеко от меня. Там была похожая ситуация. Учитель ставил детям разные песни разных жанров, и одной из них был мой трек. Он просил их писать стихи на музыку. Между делом сказал, что автор этой музыки живет рядом. И один из учеников прислал мне настоящее бумажное письмо, в котором пригласил меня в эту школу. Дело кончилось тем, что я рассказал им о нескольких своих треках, а через полгода они сделали выставку, где были представлены стихи и рисунки, для которых моя музыка послужила источником вдохновения.
Насколько все это вписывается в систему французского образования?
Знаете, в этих школах все в порядке, там отличное руководство. Но главный герой всегда — конкретный учитель. Человек, который говорит: «Сделаем все то же, но немного по-другому». Только тогда все заработает. Как художники, мы обязаны общаться с людьми, расширять их кругозор. И с детьми важно разговаривать. Это то, чего не было в моем детстве. Не было учителя, который привел бы в школу музыканта и объяснил бы вместе с ним какие-то базовые вещи. Знаете, если в таком духе общаться с ними с самого раннего возраста, то их восприятие изменится. Даже если они не слушают техно, завтра к этой музыке они будут относиться уже по-другому. И скажут своим родителям: «Техно — это не про наркотики, это когда люди думают и заботятся друг о друге». Для этого нужен всего один человек. Учитель, который наполнил бы уроки радостью.
