Что заставило тебя променять теплую уютную бормашину на карьеру режиссера?
Амбиции, тщеславие — что еще может заставить обычного человека окунуться в бездну шоу-бизнеса?
Как это началось?
Очень давно — году в 1993-м. Мой брат занимался наружной рекламой, и я попал сразу после школы в рекламную тусовку. Там ко мне пришло прозрение, что хочется искусства — а тогда это и было искусством.
Какие у вас были клиенты?
Кто угодно, начиная от вентиляторного завода и заканчивая каким-то обувным магазином. Клиентов было много, деньги приносили просто в целлофановых пакетах, рекламировались абсолютно все. И ты даже не подозревал, что реклама, которую снимаешь для обувного магазинчика или отдела в каком-нибудь Коньково, предназначена для показа по федеральному каналу. Я был причастен к большинству проектов такого рода.
В то время был бум на всякие странные финансовые структуры типа «Алисы»...
И в МММ, и в «Алисе» мы тоже участие принимали, делали им рекламу. Правда, я тогда был настолько юн, что не осознавал, в каком процессе нахожусь. Это сейчас есть четкое разделение: работа, дом, личное пространство — а в то время это все было едино. То есть мы нескончаемо жили в этом процессе, создавали все из ничего.
Вы работали с агентством «Премьер СВ»?
Мне кажется, с ним тогда работали все. Потому что это было единственное агентство, с которым каждый хотел сотрудничать и которое работало со всеми.
Платили в основном черным налом?
Тогда не было понятия «черный нал»: либо рубли, либо доллары. Черный нал был или белый — никто не вдавался в такие подробности. В магазинах было то же самое: не нужно было ходить в обменники и менять доллары на рубли.
А ты какую функцию выполнял? Помощника режиссера, продюсера, сценариста?
Я был уборщицей, посудомойкой, сценаристом, проявлял пленку (тогда все снималось на нее). Существовало две лучшие лаборатории для проявки (хотя, в принципе, так и осталось): Русский музей и Эрмитаж. Широкоформатную пленку относили туда. Отснятые материалы для видеорекламы проявляли, по-моему, на «Мосфильме», причем так, что одну катушку могли проявить хорошо, а вторую — плохо. И вот все сидели и молились, чтобы не случилось чего-то страшного.
Это был абсолютно коллективный труд, потому что даже тот, кто приносил чай, мог изречь слоган, который будет продан за 100 000 долларов. Например, фраза «Большому кораблю — большое плавание» была сказана уборщицей, мывшей полы во время совещания. Хотя есть один автор (не будем называть его имя), присвоивший этот слоган себе.
Сколько вы существовали в таком режиме и как шли к собственному продакшену?
До 1996 года все существовали в таком режиме. Тогда пошли президентские выборы, и в эту игру «Голосуй или проиграешь» было втянуто множество рекламных агентств, творческих личностей на всех фронтах. Мы придумывали ходы, чтобы кандидат от всея Руси был заметен, конкурентоспособен.
Ты с командой Ельцина работал?
Естественно.
А кто контактировал непосредственно с тобой?
Много людей. Кого-то из них уже нет.
Ну скажи пару фамилий.
Именно потому, что я никогда не называл фамилии, я до сих пор еще есть. Но потом долгое время мне пришлось жить в другой стране, чтобы случайно не произнести какие-то имена.
Тебе пришлось уехать после выборов?
Да, в Норвегию. Там я бездельничал долгое время и снимал какие-то рекламки Nokia и Ericsson для европейского рынка. Тогда еще не было Евросоюза, реклама шла в каждую страну.
Ты только начинал увлекаться клипмейкингом, правильно?
Да, тогда это все совпало. Знаешь, когда я начинаю рассказывать все эти истории, то ощущаю свою олдскульность. А мне еще хочется позиционировать себя как молодого и успешного. Помню 2005 год: я, кажется, снял ролик для Зверева и Пугачевой, после чего вышел журнал Hello с большим материалом об этих съемках. Тогда я проснулся мегазвездой. И так оскорбился на фразу Аллы Борисовны, которую она произнесла в интервью: «Со мной работал юный мальчик». Мне тогда было уже чуть больше 25 лет! Я подумал: «Ни хрена себе! Какой юный мальчик? Я уже взрослый мужик!» Сейчас же был бы счастлив услышать в свой адрес «юный мальчик». Но я так себя и ощущаю — мальчиком, ничего не умеющим и ничего не знающим — и стараюсь это ощущение сохранить.
Активная фаза режиссуры музыкальных видео у тебя началась, когда ты вернулся в Россию?
Она началась в 2003 году. В 1995-м я приехал в Питер на место съемок телевизионной рекламы спекулянта сотовой связи оборудования. Мы искали место под съемку в Петербурге, и я приехал в феврале на осмотр локации. Так ее и не нашли и потом это все пересняли в Голландии. Но тогда, так как у меня в Питере жила сестра и тетя, я понял, что Питер — мой город, это была абсолютная любовь. Москва мне казалась слишком грязной и неуютной, а Питер, несмотря на его криминалитет, оставался каким-то европейским и денежным. Там очень сильно пахло деньгами. Хорошо помню это чувство, когда я вышел на Невский, по которому еще ходили трамваи, и понял, насколько это богатый город. Его расцвет наступил с 300-летием — во времена правления Яковлева и впоследствии Валентины Ивановны. Тогда Питер был крут и финансово силен.
Я переехал туда летом 1999 года с маленьким рюкзачком с одной парой кроссовок и остался там до 2008-го. Сотрудничал с западными брендами и успел поработать в администрации города — позаниматься продажей неликвидных городских зон. При комитете по строительству был зал инвестиционных проектов, и мы брали какие-то зоны, на восстановление которых у города не было средств. Приводили их в предпродажное состояние: проводили изыскательские работы, придумывали, что на этом месте можно построить, снимали ролики под это, потом ехали в Канны на международные выставки и активно привлекали иностранные компании. Мы сидели на площади Островского рядом с главным архитектором Ураловым, и это был творческий союз, выгодный городу.
Например, какие зоны?
Завод Suzuki. Или вот квартал, который назывался 168 или 169, — сейчас это Stockmann на углу Площади Восстания и Невского проспекта. Очень хорошо помню, как мы готовили этот непростой проект. Долго не могли понять, кому из инвесторов его предлагать. Многие брались, а потом отказывались. В итоге проект ушел к финнам. Мы поняли, почему инвесторы от него отказывались, уже на момент проведения строительных работ. На глубине, под землей, было (есть) несколько рек, и с ними надо было справиться. Ни одна российская инженерная компания с этим не совладала, и работы передали китайской компании. Китайцы очень благополучно упаковали все эти реки в трубы. И теперь на углу Невского и Восстания красуется отличный торговый центр в обличии исторических фасадов.
И при этом ты продолжал снимать?
Да, я снимал. Потом начались европейские клиенты: для одной голландской компании, которая работала в сфере средств ухода за волосами и заходила в Россию, я делал фотопроект «Путешествие из Петербурга в Москву». Он заставил меня уйти из чиновничества и вернуться к искусству. Помню, как на одном из комитетских банкетов я сидел со своим другом и говорил: «Кажется, я хочу вернуться к съемкам».
Мы получили официальное разрешение снимать на Соборной площади в Москве, в Пушкине, в Царском селе… Благодаря этой съемке я познакомился с питерским фотографом Олегом Зотовым. Уже после проекта я, захотев понять, что такое фотография, попросился к Олегу в ассистенты. Был у него всем (по старой привычке): и уборщицей, и готовщицей, и плеку менял, и свет выставлял. Кажется, я так и не понял, как делается фотография: до сих пор вижу только то, что движется, а не статичную картинку.
Но потом настал момент, когда стали возвращаться связи и знакомства, люди узнавали, что я снимал в юности, и обращались. Это была в основном музыкалка — и я вернулся, пошел по пути режиссера музыкального видео. Снял сначала одну работу, вторую, третью, и потом просто захлестнула лавина.
Тогда в стране началось хип-хоп движение, и я стал популярным модным режиссером, у которого не было ни дня для отдыха. Мы жили одной ногой в России, другой в Америке и активно использовали американскую индустрию производства для создания ярких красочных видео, потому что в там есть колоссальная школа, а в России ее не было. Возили туда проекты на полный постпродакшен, перегоняли пленку, делали цветокоррекцию, монтаж, графику. В Америке как раз наступил кризис, что было хорошо для нас, потому что за абсолютно вменяемые деньги мы получали колоссальный сервис. Я работал с лучшими американскими колористами: Томом Пулом, Дэйвом Хасси, Стефаном Зонненфельдом и Маршаллом Плантом — это до сих пор боги визуального украшательства в кино.
Какие самые знаковые клипы той поры ты сам бы выделил?
Могу сказать, какой сильно повлиял на мою карьеру: естественно, клип Тимати «В клубе». Это был ролик, который сдвинул российскую музыкальную видеоиндустрию в другую сторону. До него все снимали какие-то цыганские видео с бархатными шторами, перьями и тому подобное. Все молились на Олега Гусева, и для нас это был бог. Я до сих пор отношусь к нему с большим уважением.
А ты сделал первое видео лаконичным и минималистичным.
Мы делали это на коленке, визуально все было очень просто, и поэтому неожиданно для всех. Можно сравнить с приходом в искусство конструктивизма или кубизма, когда все сказали: «Вау! А что, так можно?» — здесь произошло то же самое. Мы просто сделали по-другому, и никто не умел копировать это. Многие пробовали, но получилось какое-то некрасивое вещество на экране. Потом был клип Тимати «Не сходи с ума», который мы снимали в Сен-Тропе во Франции. Там играла Виктория Боня, что тоже было довольно-таки неожиданно для индустрии. Мои продюсеры уговаривали меня поставить на видео мой логотип SEVER, но я всячески отказывался, утверждая, что еще не достиг того уровня.
Клип взорвал рынок, сделал меня мегаизвестным. Да и для Тимати видео стало прорывом, хотя у него все шаги и так были очень правильные. Сейчас, конечно, смешно об этом говорить, но за эту работу до сих пор не стыдно. Помню, «Не сходи с ума» крутили раз по восемь в день на протяжении трех месяцев на MTV и «Муз-ТВ».
К вопросу о названии вашего продакшена: когда оно появилось и при каких обстоятельствах?
Я человек с Севера, и это слово вполне органично для меня. Однако придумывалось оно в противовес популярной на тот момент продакшен-компании «Юг». У Юга всегда есть Север, что-то напротив, этим «напротив» я и оказался. Когда моя карьера только начиналась, мне говорили: «Куда ты бежишь, что из тебя получится? Кость, ну посмотри сейчас же популярны Грымов, Хлебородов, Гусев, Бондарчук, Кеосаян». А я отвечал: «Придет то время, когда о них никто не вспомнит, а я буду».
SEVER — это совместный бизнес с твоей женой Ириной. Как это сложилось?
Очень просто. Мы устали от наших директоров и продюсеров. Несмотря на то, что находились в самом топе, мы жили на финансовом дне, потому что физически деньги куда-то исчезали. И на каком-то этапе Ира поняла, что дальше так жить невозможно. Первым проектом, который она сделала самостоятельно, стал клип Тимати «Не сходи с ума» во Франции. Местный продакшен выставил нам слишком большой кост, и мы оказались брошенными. Тогда Ира сказала: «Окей, я сделаю эту съемку». Фактически одна, имея очень абстрактное представление об этом бизнесе, она все сделала самостоятельно: организовала во Франции весь продакшен, нашла rental house, пленку, локацию, со всеми договорилась — и все это за довольно короткий срок. Спустя еще два года Ира окончательно поняла, что в плане построения бизнеса директора у нас ни к черту и продюсеры примерно такие же. Она решила всех уволить и делать все сама. Стала агентом-продюсером и владельцем бизнеса, занималась всеми съемками, проверяла сметы, вовремя рассчитывалась с людьми. Финансовые показатели сразу поползли вверх.
Деньги остаются в семье — лозунг мафии.
Только формат мафии, наверное, и жизнеспособен в бизнесе.
А как ты охладел к этому бизнесу?
Знаешь, со временем музыкальное видео превратилось в некую блажь. В 2009 году, когда ударил кризис, это перестало быть бизнесом, потому что очень резко упали бюджеты. То есть раньше мы не брались за съемки проекта с бюджетом ниже 100 000 долларов — просто отказывали таким клиентам. Один очень известный артист, имя которого не буду упоминать из уважения к нему, очень хотел снять у меня клип, на который у него было только 80 000 долларов. Я ему сказал: «При всем уважении к тебе я не помещусь в эти деньги, просто не знаю, как справиться с таким бюджетом». Он перезванивает через пару дней и говорит: «У меня есть 86 000!» Я все равно отказал еще и потому, что у меня был большой проект, физически бы все не потянул. Мне до сих пор очень стыдно, потому что этот артист — реально звезда и до сих пор ею остается. Тогда отказывать ему было не очень корректно, но в то время мы просто не умели снимать клипы за маленькие деньги.
Наверное, технологии сейчас позволяют уже немножко подвинуться?
Да и то не позволяют. Несмотря на удешевление всех процессов, ты, как режиссер с именем, все равно находишься в определенном творческом статусе и не можешь опуститься ниже этих результатов.
Чтобы сделать хороший проект, нужны качественные визажисты, стилисты, хороший оператор. На каждом этапе тебе еще необходим хороший художник-постановщик с дорогими декорациями. Ты тянешь за собой огромную команду, на которую уходят миллионы рублей — получается, не можешь заработать, потому что все уходит на людей.
Музыкальное видео — некая творческая блажь. Ты снимаешь для тех, кому не можешь отказать в силу творческого уважения или просто уважения как к трудоголику, в силу интересного проекта.
А что вас связывает с Сергеем Лазаревым?
Творческая любовь.
Вы не только делали для него клип, но еще и выступление на «Евровидении»?
Мы делали видеоконтент к нескольким концертным шоу Сергея и плотно работали в команде подготовки к «Евровидению». Но основная наша работа по двум конкурсам «Евровидения» заключалась в производстве музыкальных видео.
Кто вас познакомил? Тимати?
Да. В 2008 году мы снимали видео Lazerboy — совместный трек Сергея с Тимати, там и познакомились с Лазаревым. Тогда уже не было группы Smash!!, он был самостоятельным артистом, находился на определенной вершине, и мне было интересно с ним поработать. Потом мы как-то прониклись друг к другу творческой симпатией, и это сохранилось на долгие годы. Сережу я очень уважаю как профессионала, и когда он звонит мне и просит снять клип, я никогда ему не отказываю.
Чем ты занят сейчас?
Я всегда отрицал распространенную мысль, что режиссер музыкального видео рано или поздно приходит в кино. Во-первых, были естественные страхи: первый — что я никогда не стану таким большим режиссером, как признанные мастера; второй — страх снять плохо. Думал, что если я и сниму кино, то это будет детская сказка — и это мне близко, ведь сказки такие же красочные, как музыкальные видео. Но абсолютно неожиданно в 2018 году я прочитал статью на «Медузе», которая меня потрясла. Она была посвящена девушке с тяжелой жизненной судьбой. С этой девушкой случались всевозможные страшные метаморфозы, но она выжила. История меня так зацепила, что я увидел ее в картинках, детально, стал искать сценариста, и однажды мои друзья посоветовали Лису Астахову. Я связался с ней, и мы написали сценарий.
Это абсолютная социальная драма, но в ней есть музыкальные миры, в которые погружается героиня. Я задавал себе вопрос: что дает ей силы жить и идти вперед? На мой взгляд, ей позволяют существовать только переходы в другие состояния. Музыка появляется в тот момент, когда у героини случается очередная трагедия, вводит ее в транс и спасает.
То есть стилистически это где-то между Звягинцевым и Базом Лурманом?
Абсолютно в точку. Все, кто читает сценарий, находят в нем себя, в том числе и я сам. Социальная ситуация осталась для определенной прослойки общества такой же тяжелой, как и раньше.
А свободы высказывания стало даже меньше, чем во времена Тимати «У нас в клубе».
Во времена «У нас в клубе» не были настолько активны феминистские движения, не подавлялся сексизм. Хотя я против сексизма, но некоторые художественные жесты можно показать только через голое тело. Это происходит во всем мире, не только в России.
Новое пуританство у нас наложилось на моральный кодекс строителя коммунизма.
В мире все движется по синусоиде. То, что есть сейчас, уже когда-то было.
В каком состоянии сейчас проект?
Пандемия, естественно, спутала карты, и в этом бизнесе мы дебютанты. Но есть сценарий, кастинг, утвержденные и согласившиеся актеры, частный инвестор, поверивший в идею и поддержавший интересное творческое решение. Музыкальным продюсером фильма выступает Артем Михаенкин, который делал «Самый лучший день», «Жги»... — большое количество фильмов с большим количеством музыки. А пишет музыку талантливая композитор, она нырнула в эту историю и прочувствовала ее. Снимается все в Рязанской области с хмурыми пейзажами, но с безумной красотой российского пространства, с уважением к российской культуре, к личности, к людям... для меня это боль.
Это странно, ведь ты всегда воспевал наслаждение.
Странно, да. Но сейчас другие времена: раньше зрителя можно было разбудить через наслаждение, а сейчас ему нужно нахлестать по щекам, чтобы он очнулся и что-то сделал. Мне хочется показать на примере этой девушки, что, несмотря на все невзгоды, она смогла все преодолеть и двигаться дальше. Мне хочется, чтобы вся Россия поднялась, как она.
