В онлайн-кинотеатре PREMIER вышел новый проект Анны Зайцевой, полюбившейся зрителям по подростковой комедии «Сама дура»: в этот раз режиссер снова рассказала историю про подростков, но с принципиально новой оптикой — сериал «Саша против!» позиционируется как первое подростковое драмеди о проблеме межнациональных отношений. Главными героями становятся влюбленная в бокс москвичка Саша и приехавший из Казахстана начинающий рэпер Мамажан, которые вынуждены уживаться в одной комнате и мириться с тем, что теперь они сестра и брат.
Роль бойкой спортсменки с чутким сердцем в сериале исполнила Анна Потебня, которая уже снималась у Зайцевой в первой версии «Сама дура» и драме «Я иду играть». Мы встретились поболтать с Аней, чтобы узнать, как волосы меняют жизнь, о чем снимают все великие режиссеры и как создается синергия художественного и документального.
В соцсетях ты написала, что в твоей экранной героине много тебя и совсем не тебя. Что, по-твоему, у вас общего, а в чем вы принципиально не сходитесь?
Знаешь, это интересная тема. Я всю жизнь ходила с длинными рыжими волосами до поясницы и в целом была очень феминной: любила танцевать, носила платья, кокетничала, любила готовить, создавать красоту вокруг себя. Для меня это было важно. И вместе с этим я с детства росла очень бойкой: вместе с двумя старшими братьями играла в футбол, дружила в основном с пацанами. Во мне одновременно уживалось нечто очень мальчишеское и одновременно такое женственное. Это как, анимус и анима по Юнгу, они как-то все время мешались и боролись.
Лет до 19 я была более мальчуковой, простой, а потом постепенно стала взращивать в себе женственность. Поняла, что мне комфортно в ней, что это какая-то очень интересная часть меня. И вот, как только я эту женственность обрела, как мне кажется, в максимальной степени, мне пришлось отрезать волосы для съемок. Так случилось, что в лето, когда я их рубанула, у меня много событий в жизни произошло, все наложилось. И вдруг я поняла, что свою бойкость, протестность, какую-то мальчиковость стало гораздо сложнее прятать. Она будто вся вылезла наружу. Плюс параллельно я занималась боксом, когда готовилась к съемкам. И все это привело к тому, что я стала очень своенравной в чем-то, более волевой, личные границы почетче нарисовались. Такое интересное состояние, когда тебе чуть больше становится все равно на других и ты сама для себя становишься важней.Слово «против» очень точно описывает мое состояние.
Какое емкое слово. Как будто сразу говорит о некоем внутреннем стержне у человека.
Да, это правда. Не бояться своего мнения, сказать, когда тебе что-то не нравится, выбирать, что ты по-настоящему хочешь. Оказывается, это не так уж... Ну, не то чтобы это несложно, все-таки довольно тяжело, но всем вокруг все равно, честно говоря. Не обязательно под всех подстраиваться и быть хорошей девочкой. Вот так вместе с волосами я отрезала от себя вот эту хорошую девочку, и стала от этого абсолютно счастлива.
Волосы как символ перемен… Есть какой-то такой паттерн в нашей культуре.
Абсолютно.
Бойкость, которую я заметила в себе тогда, как раз и есть «мое» в Саше. Я долго прятала ее, казалось, что она может принести дискомфорт другим, а при этом хотелось всем нравиться. И приходилось гасить ее в себе. А ведь это огромная энергия протеста, — она очень классная и важная.
Мы схожи еще тем, что у Саши вечные перипетии с мальчиками, — вот она плачет, что никому не нравится, что ее никто не полюбит такой, какая она есть. Я это очень понимаю. Думаю, это распространенная проблема, о которой мы не так часто говорим, хотя для девочек, особенно в подростковом возрасте, это настоящая душевная дыра. Тяжелейшее ощущение того, что тебя настоящего никто не примет. Из-за этого и начинаешь подстраиваться. Конечно, нужно это пройти, но в конце концов важно понять, что все это фуфло и по-настоящему полюбят только тебя настоящего, собственно говоря.
Образ, конечно, можно любить (или делать вид, что любишь), но он останется образом. А жить все время во внутренней несостыковке тяжело и бессмысленно.
Чем мы еще похожи? Упертостью. Мне кажется, что у меня есть какой-то стержень, который мне позволяет двигаться вперед.
А есть что-то такое в твоей героине, что ты бы вообще ни за что не хотела перенимать, что отталкивает тебя в ней?
Некоторые ее поступки по отношению к друзьям, одноклассникам, родителям для меня чересчур. Жестковато, честно говоря, все, что она устраивает. Но у меня это не вызывает раздражения к героине, скорее сочувствие. Я понимаю, что это следствие ее комплексов, проблем. Нелюбовь к себе и страх выливаются в агрессивную защиту.
Агрессивная защита — это маска, броня. У меня в подростковом возрасте тоже такая была, она заключалась в подчеркнутой холодности, недоступности. Такая я вся загадочная, начитанная, ко мне не подойти, я ничего не чувствую… Ну, вот это все наше любимое из сериалов или откуда-то поначерпанное, что быть холодной загадочной девушкой — это самое привлекательное и манкое. Мне хотелось быть такой. Скорее всего, со стороны это просто смешно выглядело. А потом оказалось, что я вообще-то очень открытый, веселый человек, и зачем я в себе это гасила, абсолютно неясно.
Кажется, есть три каноничных этапа в жизни: мы рождаемся и сначала ведем себя абсолютно искренне, в подростковом возрасте начинаем строить себе какой-то образ, который потом достраиваем, а во взрослом возрасте разбираем по кирпичикам все понастроенное с психологом… Образ Саши в течение сериала как будто проходит все три стадии.
Думаю, ты права, так и есть. Хотя не уверена, что она к концу восьмой серии смогла совсем открыться, но вот то, что в течение сериала процесс начинает происходить и броня начинает постепенно разрушаться, — это самое важное. Собственно, наша история про то, что ты настоящий гораздо прекраснее, интереснее, важнее и нужнее всем, чем твоя маска.
К сожалению, это и во взрослом возрасте бывает непросто осознать.
Роль Саши сразу предложили тебе?
Нет, это была долгая история… Где-то за полгода Аня (Зайцева, режиссер. — Прим. SRSLY) написала мне: «Ань, написала сценарий, очень хочу тебя снимать, но что-то ты вообще не подходишь ни по каким параметрам». Я думаю: «Черт, ну ладно. Удачи, пусть все сложится, все сбудется». Потом проходит пару месяцев, она говорит: «Ань, слушай, ну, может, запишешь самопробы?» А я с радостью! Она мне присылает сцены, я понимаю, что мне интересно вообще все здесь.
И вот мы записали самопробы, потом были очные пробы, потом были ансамблевые пробы. Она все равно сомневалась, потому что мы делали фотороботы, как я буду выглядеть без волос. Я специально фотографировалась с разных ракурсов, она потом пыталась в фотошопе наклеить мальчишескую стрижку итоге проект оказался совместным у нас с ней, и я этому очень рада.
Ты специально занималась боксом для роли? Как тебе этот опыт?
С кайфом! Хотя, на самом деле, я боялась немножко, потому что было ощущение, что бокс — это какая-то агрессивная среда. Оказалось, вообще нет. Бокс во многом про внимание, про концентрацию, про направленность — это своеобразный танец. Вообще не про то, чтобы махать кулаками. А самое важное в боксе — это быть постоянно расслабленным, а потом в нужный момент собираться и наносить точечный удар. Крутая жизненная философия, кстати: ты всегда максимально расслаблен, но при этом сосредоточен.
Обожаю готовиться к съемкам и учиться ради них чему-то новому. Здесь я занималась боксом, до этого у меня был проект, где мне нужно было одновременно научиться на фигурных коньках кататься и выучить итальянский — все за полтора месяца. Во мне есть большой азарт в этом плане.
А есть что-то, что бы ты не стала на съемках делать принципиально?
Даже не знаю. Я очень люблю рисковать, меня нужно иногда с этим стопить, на самом деле. Аня Зайцева это и делала иногда собственно. Я могу слишком разыграться...
На съемках «Саши против» не было дублеров?
У меня была дублерша, прекрасная девочка Кристина, профессиональная спортсменка. Часто мы снимали на общем плане ее, а на крупных планах боксировала уже я. То есть мы обе заучивали одинаковый бой и тренировали его с группой каскадеров
Как тебе работалось с Алиханом (Нуржауов, исполнитель роли Мамажана. — Прим. SRSLY), учитывая, что у тебя большой опыт съемок, а для него сериал стал дебютом?
Алихан огромнейший молодец. Он на протяжении этих съемок очень сильно вырос в актерском плане: сосредоточенность на площадке, внимание к тексту, к партнеру, ко всему. Конечно, ему поначалу было сложно, потому что, как только ты попадаешь на площадку, от тебя уже требуется немало умений.
Мы с Алиханом как люди очень непохожи: разный бэкграунд, интересы, еще что-то. Но мне с ним было очень комфортно. Помню, у нас были какие-то ночные смены тяжелые, как-то долго переставлялся свет, все такое. И мы пошли в парк, гуляли, общались, и так возник человеческий коннект, что очень здорово. Хотя, казалось бы, базы для этого было мало, но это произошло. И это очень помогает на площадке — взаимное доверие, уважение друг к другу и неподдельная человеческая симпатия.
Ты согласна с тем, что ваш сериал именно про межнациональный конфликт, как его позиционируют создатели? Или все же тема шире?
Думаю, это вообще не главный конфликт всего сериала. При этом тема остается гиперважной, актуальной и болезненной. Она присутствует ненавязчиво, и тем самым все еще больше походит на реальную жизнь.
Основной конфликт тут в несостыковке характеров. Как одна маска борется с другой, грубо говоря. Плюс история, связанная с отношением к девочке, которая выглядит как моя героиня, как Саша. Ее дразнят, что она совсем как пацан и ничего женского в ней нет. И межнациональный конфликт, и стереотипное отношение к девушкам — обе темы для меня очень важны, и я рада, что мы можем на них говорить. И при этом мне действительно симпатизирует, что они не главные, а как и в жизни — эпизодичны. Мы про них вспоминаем, потом забываем, потом они снова всплывают. Хотя для некоторых людей они становятся неизбывным страхом на протяжении всей жизни и оборачиваются кучей проблем. Нельзя забывать об этом.
Интересно, что в сериале говорят про такие феномены, как газлайтинг, мизогиния, ксенофобия, которые нечасто освещают в российском кино. Как ты думаешь, важно говорить на такие темы в сериалах и фильмах? Может ли это как-то повлиять на общество?
Я бы сказала, что это, конечно, выбор режиссера, на какие темы говорить: браться за что-то более социально актуальное либо говорить на «вечные темы». Хотя одно абсолютно не отменяет другого. При этом быть в контексте, видеть и чувствовать время в котором ты живешь — это предельно важно.
Подобные сериалы для подростков, где поднимаются темы, о которых не принято говорить, особенно важны для этого сложного возраста. Я вот вспоминала про образ холодной девочки, а ведь я его откуда-то взяла и даже помню откуда. Из сериала Skins. Стало ли мне жить лучше? Нет, абсолютно не стало. А если бы я, может, увидела такую же рыжеволосую веселую девочку, которая на самом деле, оказывается, может быть притягательной и обаятельной, а не обязательно клишированной глупой простушкой, возможно, мне бы не пришлось потом столько времени тратить, чтобы с себя эту маску сдирать.
Хочется кричать о том, что мы все разные.
В этом весь смысл инклюзивного подхода, который принято ругать. Ведь, чем больше разных людей показывают в кино, тем больше людей понимают, что с ними все в порядке. Как будто нам так этого не хватает...
Потому я реально очень рада, что приняла участие в этом проекте. Кино — это своего рода групповая терапия, которой нам всем не хватает.
В пространстве российских сериалов почему-то очень приветствуется типажность: вот красотка, вот мачо-мэн… А реальные люди, их настоящие проблемы будто остаются за бортом. Это какая-то глупость, по-моему.
Есть в связи с этим надежда на новое поколение. Для них (нас?) эти вопросы будто не стоят так остро.
Да, им как-то по-хорошему стало все равно, и это прекрасно.
Если предрассудки во многом преодолены, означает ли это, что теперь у кинематографистов появляется больше свободы высказывания?
Знаешь, я сейчас учусь на театрального режиссера в ГИТИСе и поэтому вопрос высказывания для меня очень насущный. Чтобы не рассуждать целый час, скажу только, что «Саша против» в этом плане смелый проект. Для нашего времени.
О многом нельзя говорить. Это ограничивает и в то же время подталкивают к созданию нового, более тонкого языка. Но при этом мне не хочется говорить, что здорово, что мы начинаем придумывать эзопов язык, учимся все обруливать, сглаживать углы. Это не здОрово и нездорОво. Конечно, может, с художественной точки зрения это подтолкнет к чему-то новому, но важно не делать из этого норму.
Надо думать, как донести простую мысль изощренным способом.
Очень бы хотелось, чтобы простая мысль имела право выражаться просто.
Аминь!
Хотела расспросить тебя про режиссерскую деятельность. После завершения учебы планируешь работать в театре или в кино? Что тебе хочется делать?
Недавно я поставила свой первый спектакль, а сейчас буду в институте ставить дипломный. На следующий год планирую принимать участие в театральных лабораториях.
При этом я поняла, что мне очень интересно документальное кино и кино в целом. У меня есть короткий метр документальный и пару идей на будущее. В каком-то идеальном мире я хочу все это совмещать, потому что на самом деле театр и кино — вещи очень-очень разные, но при этом оба этих направления мне интересны и важны.
Расскажешь про свой первый спектакль?
Мы поставили его в Казани с ребятами из Казанского театрального училища. Это спектакль по пьесе Антона Павловича Чехова «Дядя Ваня», называется «Дело надо делать», он идет в театре «Угол». Это какой-то невероятный опыт любви. Мы поставили все за две с половиной недели, получилось на два часа с антрактом. Репетировали с десяти утра до десяти вечера каждый день, и все были так включены, так азартны.
Текст безумно сложный, и перед нами встал закономерный вопрос, как же люди, которым по 20 лет, будут рассказывать историю мне 50-летнего Войницкого или вообще 70-летнего Серебрякова, профессора. Для этого нужен какой-то театральный ход, чтобы все это не выглядело глупо и бессмысленно. Иначе зритель будет сидеть и думать: «Ну что ты мне тут сейчас расскажешь? Я больше тебя знаю». На самом деле просто важно понимать, что все эти проблемы и все темы, которые там поднимаются, они есть у каждого человека, пускай даже молодого. И что, выбрав нужную форму рассказа, ты можешь вместе с коллективом, с артистами достичь большой степени правды. Надеюсь, что нам удалось каким-то образом достичь этой искренности, это была попытка поговорить о том, что болит. Это самое прекрасное, что есть в театре, самое важное.
Как ты думаешь, могут ли вообще быть такие ограничения по возрасту для режиссеров? Или по любым другим параметрам.
Мне кажется, таких ограничений не должно существовать. Как только ты делаешь что-то убедительное, ни у кого не возникают вопросы, мальчик ты или девочка, 20 тебе лет или 50, становится абсолютно не важно. А вот как только ты сделал что-то пустое и бессмысленное, люди со свойственной им наглостью начинают искать причины провала в тебе.
Ты в перспективе хочешь идти в режиссуру полностью или совмещать это с актерской деятельностью?
Как только я начала учиться на театрального режиссера, подумала: «Все, я не хочу быть актрисой, только режиссура, это невозможно совмещать». А потом со временем начала понимать, что я отрезаю какую-то слишком большую часть себя, которую я люблю, которая мне безумно интересна. Глупо так делать. Я хочу совмещать. Это абсолютно разные профессии, но что та, что другая мне приносит огромное количество удовольствия, любви и счастья от процесса. И хочется что в том, что в другом расти, дальше развиваться.
По каким критериям ты выбираешь проекты, которыми хочешь заниматься? И как актриса, и как режиссер.
Как актрисе, наверное, мне импонируют проекты, где рассказывается какая-то социальная история. Я рада принимать участие в проектах, где мы говорим о серьезном, настоящем — это важно. И никогда не буду сниматься в кино, главная тема которого противоречит моим морально-этическим нормам и убеждениям. Ни в коем случае. Это табу.
Еще круто делать хорошие комедии, хоть это и сложное противоречивое понятие. Нужно найти что-то тонкое, умное, ироничное, легкое. Этого сложно достичь, почти невозможно. Но было бы интересно попробовать. Через юмор, через смех люди тоже соединяются, не только ведь через слезы.
Что еще? Круто, когда ставятся какие-то большие художественные задачи. Сразу вспоминается, например, «Русский ковчег» Сокурова — это фильм, снятый одним кадром, с таким огромным количеством необъятной красоты, невероятной детальной проработкой, с широтой мысли и высказывания. Конечно, хочется быть сопричастным с такими шедеврами.
Плюс нравятся сюрреалистичные истории, как те, которыми сейчас Роман Михайлов занимается. Этот уход в создание другой реальности, нового мира и своей вселенной, это меня как актрису привлекает. Такой эскапизм…
А как режиссер я понимаю, что мне интересны более камерные истории. Не блокбастеры, не крупномасштабные исторические проекты или детективы/хорроры.
Я как режиссер больше всего хочу человека исследовать.
Возможно, это пошло из театра, потому что наш мастер, Юрий Николаевич Бутусов, всегда говорит, что театр — это про постановку неразрешимых чувственных вопросов, про исследование человека, его боль, его страдание и счастье, сопротивление судьбе. У нас этих неразрешенных вопросов пруд пруди у каждого...
Кто из режиссеров, по-твоему, снимает такое кино?
Таких много. Если называть зарубежных режиссеров, то это, конечно, Макдонах, Вонг Карвай… Вдруг вспомнился «Пустой дом» Ким Ки Дука. До сих пор нахожусь под впечатлением, хотя посмотрела его где-то год назад. Мне кажется, что это настолько про человека и про поэзию в нем, что после фильма остается только поплакать, восхититься жизнью, лечь и умереть, больше ничего. Еще очень люблю итальянцев. Мне кажется, что Феллини, Антониони про человека. Понятно, Тарковский… Да господи, все великие режиссеры, они про человека, никак иначе.
Обожаю Киру Муратову, гениальная женщина. Балабанова, конечно, Германа, Александра Расторгуева — это мой любимый документалист. Не могу не сказать про Наталью Меркулову и Алексея Чупова, которые сделали «Капитан Волконогов бежал» — один из лучших русских фильмов последних лет.
В театре, наверное, это Юрий Николаевич Бутусов, Дмитрий Анатольевич Крымов, Римас Юстинович Туминас, Светлана Васильевна Землякова.
С кем из режиссеров ты бы хотела поработать?
Да со всеми хорошими режиссерами хочется поработать! Но это вообще невозможно, к сожалению. Хотя... Вот с Меркуловой и с Чуповым очень бы хотела. Со Стасом Ивановым, который снял «ЮЗЗЗ», крутой смелый сериал. Если фантазировать глобально, то, конечно, и с Уэсом Андерсоном, и с Роем Андерссоном, с Макдонахом (гений комедии!). Мечтала бы поработать даже с Вуди Алленом, пока он жив, даже если и снимет не очень хорошее кино по сравнению с тем, что было в начале карьеры. С Сокуровым я бы очень хотела поработать. Хочется от всех «напитаться».
А есть кто-то из актеров, с кем бы ты поработала как режиссер?
Я как режиссер без ума от артистов любых. Мне интересно раскрывать артиста для него самого с неизведанных сторон и находить какую-то новую энергию, затаившуюся. Поэтому, ей богу, любого человека мне дайте, я буду счастлива просто в нем покопаться, чтобы мы вместе что-то узнали новое. Положа руку на сердце, для меня это одно из самых интересных, что есть в режиссерской профессии. Какой-то дикий азарт открыть в человеке новое, дать ему свободу — чтобы он сам удивился, каким может быть. Разверзается какая-то бездна энергии, юмора, точности, любви. Рождается чудо.
То есть для тебя интереснее взять актера и вокруг него выстроить историю, а не создать ее у себя в голове и подобрать актера, который максимально впишется в то, что ты себе представляешь?
Хороший вопрос. Как будто в театре прям работает то, о чем я сказала, а в кино, конечно, это по-другому устроено. Нет такого количества времени. Хотя не уверена… Надо пробовать.
А как быть с документальным кино, которое, ты сказала, тебе тоже интересно? Там вообще ничего нигде не выстроишь, только фиксируешь…
Мне кажется, в этом и прелесть. Зачастую жизнь гораздо интереснее всего, что можно написать. Я адепт этой концепции. Если просто выйдешь на улицу, сядешь на час на скамеечку, для тебя столько всего откроется. Нужно просто открыть глаза, и все.
Это самое важное — открыть глаза. И тогда ты сразу увидишь море невысказанных человеческих историй.
Человек — это сумма его прошлого, просто необъятные глубины, хочется открывать эти двери, искать к ним ключи, наблюдать и исследовать. Наверное, это для меня важно в документалистике.
Интересно, что в театре и в художественном кино ценится документальность, а в документальном кино интересна художественность. Что-то хорошее всегда рождается на стыке несостыковываемого. И хорошее документальное кино априори имеет художественную ценность. Когда маленькая история разрастается до масштаба мифа.
