«Чтобы написать эти сцены, потребовалось два с половиной месяца, а на то, чтобы пережить их, ушло полжизни», — сказал как-то Ингмар Бергман о создании «Сцен из супружеской жизни», вышедших сначала на телевидении, а потом, в усеченной версии, в кинотеатрах в 1973 году. В лучших своих работах, приходящихся на зрелый период, великий режиссер неизменно говорил о том, что беспокоило и ранило его лично. «Сцены» исключением не стали. В фильме, рассказывающем о браке внешне успешных и счастливых Йохана и Марианны, в главной роли снялась возлюбленная Бергмана — Лив Ульман. В определенном смысле «Сцены» стали своего рода психотерапией для режиссера, а заодно и одной из тем самого фильма.
После выхода фильма в Швеции наблюдался рост обращений семейных пар за помощью к психотерапевту. В 70-е годы для герметичной протестантской Швеции терапия не была исключительным явлением и в представлении Бергмана носила прогрессивный характер, по крайней мере для уже упомянутой Марианны в исполнении Ульман.
Разумеется, за прошедшие десятилетия отношение к терапии поменялось — не только в Швеции, — и она успела стать частью массовой культуры и кинематографа как осмысляющей его части. К слову, в США над популяризацией терапии едва ли не больше всех работал наследник Бергмана Вуди Аллен, пусть и в основном своем комическом ключе.
Однако за последние пятнадцать лет, вероятно, самым важным «психоаналитическим» сериалом в мире кино и телевидения стали скромные с виду «Пациенты» (BeTipul в оригинале), созданные израильским сценаристом и режиссером Хагаем Леви в 2005 году. Камерное шоу, сосредоточенное вокруг главного героя — психоаналитика — и нескольких его пациентов, стало хитом и обзавелось клонами во многих странах, включая Россию (в американской версии снялся великолепный Гэбриэл Бирн). Леви, прошедший через годы терапии и имеющий диплом психолога, показал несколько иную, более критическую и объемную ее картину.
Столь пространное вступление необходимо, чтобы объяснить, почему в 2013 году сын Ингмара Бергмана — Дэниэл, — задумавший переснять «Сцены из супружеской жизни», обратился с предложением работы над ними именно к Леви. В «Пациентах», а затем в «Любовниках» (2014), близких к «Сценам» по духу, ему замечательно удалось уловить новый невротично-нарциссичный общественный климат, в котором каждому чуть ли не с рождения прописан свой психоаналитик.
Ремейк «Сцен», основанный на запечатленном на пленке опыте Бергмана, был бы поверхностным и, выражаясь метафорически, «мертвым», ему необходимо было новое сердце, и, как кажется, Леви с этим блестяще справился, оставив внешнюю структуру сценария практически нетронутой (количество эпизодов-глав было сокращено с шести до пяти). Экспозиция и развитие сюжета все те же — женатая пара Джонатан (Оскар Айзек) и Мира (Джессика Честейн) проходят удивительный и в то же время прозаичный путь, что и Йохан и Марианна когда-то. От успокоенной и упивающейся осознанием собственного респектабельного счастья пары до развода, ссор и ненависти, «переоткрыванию» — в том числе с помощью терапии — самих себя и конечному воссоединению.
На некоторые декоративные изменения, вызванные сменой эпох, едва ли стоит обращать внимание, однако в смене ролей мужского и женского персонажей видится не только свойственное духу времени уравнение полов, но нечто большее. Если у Бергмана из семьи уходит Йохан в исполнении Эрланда Юзефссона, то у Леви это делает Мира. Точно так же именно Мира, как и бергмановский Йохан, зарабатывает значительно больше, и, соответственно, Джонатан, занимающийся академическими исследованиями, гораздо ближе к ребенку.
А теперь об этом самом «большем». Бергман имел привычку помещать свое альтер эго во все свои авторские фильмы. Очевидно, что в «Сценах» таким персонажем был Йохан. Леви делает точно так же, заменяя «сердце» фильма, которым становится Джонатан. У героя и его создателя много общего, начиная с фамилии — Леви — и заканчивая прошлым. Режиссер провел свое религиозное детство в кибуце, а Джонатан — в американской семье ортодоксальных иудеев. Оба, в итоге, порвали с традиционализмом и каждый по-своему старался заполнить оставшееся свободным экзистенциальное пространство. Леви признавался, что после расставания с религией у него начались приступы паники, после которых он впервые и обратился к терапии. Это, вероятно, метафорически выражено в астме, от которой страдает Джонатан и которая усиливается в моменты волнения. К слову, Джонатан также начинает посещать психолога, раскрепощается и окончательно сбрасывает оковы традиционных ценностей (едва ли это можно назвать равноценным обменом).
Вместе с тем Леви, как кажется, критикует и расплодившееся, и ставшее повсеместным дебилическое стремление к счастью во что бы то ни стало, укрепившийся эгоизм и стремление к «осознанности» (что бы это ни значило) — досконально изучившие себя к финалу и освобожденные от всех возможных рамок традиционализма Мира и Джонатан оттого еще более закрепощены своим теперь блестящим и отполированным «я», от которого не могут отвести взгляда.
Впрочем, главными в истории по-прежнему остаются двое — он/ему/о нем и она/ей/о ней, Джонатан и Мира — которые, по меткому выражению Роджера Эберта, написавшему когда-то рецензию на оригинальные «Сцены» Бергмана, даже в разводе все равно женаты. Многословить по поводу безупречной и поэтичной постановки Леви, незаметной камеры Андрия Парекха и мимолетной музыки Саши и Евгения Гальпериных и естественной игры Джессики Честейн и Оскара Айзека значит сознательно пускаться в поток трюизмов. Несмотря на искушение, стоит, вероятно, от этого отказаться и не захламлять и без того длинный текст.
В конечном счете «левиевская» версия «Сцен из супружеской жизни» оказывается таким же чудом, почти оксюмороном, что и любовь между двумя такими сложными и запутавшимися персонажами, как Мира и Джонатан, — оригинальным ремейком.
Съемки сериала проходили в Нью-Йорке с октября 2020 года
Героиню Джессики Честейн изначально должна была играть Мишель Уильямс, но у актрисы возникли проблемы с графиком съемок
Одним из исполнительных продюсеров сериала стал Дэниэл Бергман, сын режиссера Ингмара Бергмана, снявшего оригинальные «Сцены из супружеской жизни»
Что меня определяет? Интересный вопрос… я мужчина, я еврей… странно, что это первым пришло на ум! Я отец нашей четырехлетней дочери Эвы, я занимаюсь наукой. Наверное, стоило упомянуть это в самом начале, это большая часть моей жизни… Я преподаю философию в Университете Тафта. Мне 41, я демократ и астматик.