«Да, картинка ужасна, да, происходящее шокирует. Но смысл-то высок! Ведь это фильм о свободе человека, о ее краеугольном значении и бесценности для личности. Кино о возможных метаморфозах человеческой сущности в условиях замкнутого пространства, тотального унижения и безысходности», — пишет в рецензии на фильм Светланы Басковой «Зеленый слоник» один из зрителей. Не уверена, что трактую этот фильм именно так, но поверьте — даже по этому описанию вы представите себе совершенно иной фильм, чем в итоге получите. По любому описанию. И даже неважно, что именно вы представите, — в итоге «Зеленый слоник» не будет похож ни на что, это можно предугадать заранее.
Вообще, если вы выросли где-то на постсоветском пространстве, вы, скорее всего, или посмотрели «Зеленого слоника» еще в школе (сломало ли это вашу психику или укрепило ее? Задумайтесь еще раз) — или не слышали о нем совсем. Стоит ли смотреть этот фильм, если вы только сейчас узнали о его существовании? Трудно сказать. Этот фильм не из тех, которые можно рискнуть кому-то предлагать посмотреть: вы же не станете горячо советовать другу посмотреть «Свинарник» или «Сало, или 120 дней Содома» Пазолини? Или «Андалузского пса» Сальвадора Дали? Или «Человеческую многоножку» Тома Сикса? Да, кажется, сейчас я впервые поставила все эти фильмы в один ряд, но смысл остается прежним — есть на свете фильмы настолько невыносимые, гадкие и неуютные, что советовать их просто странно.
«Зеленый слоник» — фильм, безусловно, мерзкий, но и культовый. И если, учась в школе, мы только смеялись над жалким Поехавшим (Сергей Пахомов) и «крылатыми» фразами Братишки (Владимир Епифанцев), то сейчас мы можем увидеть в «Зеленом слонике» гораздо больше смыслов (только если захотим, конечно).
Ведь если вы до этого момента думали, что русского артхауса не существует, поспешу вас разочаровать: «Зеленый слоник» и есть российский артхаус. Съемки ленты прошли летом 1999 года в подвале московской заброшки возле Болотной площади, где тогда был «Прок-театр» Владимира Епифанцева, а сейчас — один из офисов «Роснефти». «Зеленый слоник» задумывался скорее как перформанс, чем как фильм: подобный пограничный жанр вообще был очень популярен у московского арт-андеграунда девяностых и нулевых. (Всех, кто сейчас задается вопросом, реально ли «Зеленый слоник» имеет отношение к искусству, а не просто является бредом сумасшедшего, поздравляю — вы прошли на новый уровень). Кто-то вообще относит «Зеленого слоника» к российской «новой волне». Да-да, а почему нет: резкие, пугающие годаровские склейки в картине присутствуют в избытке, бруталистическая страшная съемка есть, переглядки актеров со съемочной группой и тени от осветительных приборов в кадре, ломающие «четвертую стену», есть — что еще нужно?
И пусть в кадре — только тесная камера с двухъярусной шконкой, пресловутый загаженный унитаз и два (а потом — четыре) психически неуравновешенных человека, которые творят страшные, оргиеподобные вещи, создатели и команда «Зеленого слоника» уверены, что этот фильм — больше, чем его способ повествования (так всегда и бывает, ведь да?), даже если единственное, что 90% зрителей вынесут из него, это фраза Пахома «Братишка, я тебе покушать принес», которой мы общались с одноклассниками на протяжении полугода после просмотра фильма.
Светлана Баскова, режиссер фильма, рассказывает, что «Зеленый слоник» был создан с большой «болью о нашей стране» и повествует не только о дедовщине и разложении армии в 90-е годы, но и обо всем обществе. «Для меня это трагическая картина. <…> Да, в ней много мата — но тогда мат был более употребим, нежели сейчас. И его использование было инструментом говорения правды, которой нам тогда не говорили, — вы хотя бы через мат поймите, что происходит на самом деле», — делится она.
Сергей Пахомов говорит, что при создании этого фильма команда чувствовала себя кучкой воинствующих маргиналов, и именно это принесло картине такой разный, неоднородный, во многом негативный, во многом без настоящего понимания художественных намерений, успех.Иногда кажется, что и понимание такого рода искусства, которое совесть не позволяет в полный голос назвать искусством, тоже приходит именно в таком состоянии.
