СССР, 1968 год. Что-то носится в воздухе времени. В Чехословакию введены советские танки — против инакомыслия с «человеческим лицом». В то же время в закрытый советский НИИ, который проводит секретные эксперименты на грани науки, эзотерики и оккультизма, вводится новая группа «подопытных», атлетичных молодых людей с крайне правыми националистическими идеями. Пока ученые пытаются вывести «сверхчеловека» различными способами, сочетающими авангардные научные открытия и древние духовные практики, эти люди уже считают себя таковыми. Их сверхзадача — остановить моральное разложение институтского сообщества, известного своими дикими попойками и сексуальным свободомыслием, а если не получится переучить — искоренить как гнойник.
«ДАУ. Дегенерация» — хронологически последний фрагмент в мультивселенной «ДАУ»; фильм, завершающий почти тридцатилетнюю историю загадочного Института физических проблем, придуманную и реализованную режиссером Ильей Хржановским** в почти 700-часовом авторском проекте. Впервые продемонстрированная как отдельное произведение на Берлинском кинофестивале 2020 года, «Дегенерация» длится около шести часов и состоит из восьми глав, как в любом выводе из «грандиозного» аккумулируя в себе бесконечность областей и тем — науку и религию, философию и историю, социологию и психологию, политику и экономику, этику и эстетику, мораль и искусство, душу и тело, любовь и секс, свободу и насилие — вознося вымышленный Институт до модели не только советского общества, но и всего современного человечества. Которое, возможно, уже опасно близко подошло к рубежу «вырождения» (другой вариант перевода названия), к упадку биологических и психических признаков вида. Особенно актуально гигантомантская фреска выглядит на фоне событий новейшей истории, когда — в условиях глобальной пандемии, стремительно меняющей все сферы жизнедеятельности, — страх перед временем и неясность будущего достигли апогея, а апокалиптические настроения подсознательно возникают.
В этом и есть ключик к «Дегенерации» (да и к вселенной «ДАУ» вообще). Если смотреть на фильм узко — как на модель «прошлого»: советского общества, то все неровности и шероховатости, которые ему ставят в вину, понятны. Он соответствует хронологии лишь условно — но в этом, очевидно, и задача: погружение в тягучее безвременье, в лабиринтах которого (откуда все никак не может выбраться один из героев, Палыч) время зацикливается, теряется, впадает в дурную рекурсию, вечность ада, откуда нет выхода, кроме как все разрушить до основания. Но если расширить взгляд от объекта кинематографа к синтетическому произведению, шепчущему о «настоящем»: тонких связях мира, духе времени, цайтгайсте, — можно уловить некую запись человеческого грехопадения: энциклопедию или писание (что удовлетворит как науку, так и религию — двух основных зримых акторов фильма). Странное, фантасмагорическое убранство кабинетов Института («от наших товарищей из ГДР») погружает в гофмановскую сказку; столь же странные, слегка заторможенные герои, будто не от мира сего, кажутся неким «скрытым народцем», вышедшим из мифического времени, правремени, когда еще ничего «записанного» нет, но все готовится к новой точке отсчета истории.
Таким взглядом, во-первых, может открыться, что «Дегенерация» — это своего рода произведение апокалиптической литературы, жанра пророческих писаний о конце времен. В них всегда есть некий посланник, который приносит устное откровение — в фильме за него отвечает закадровый голос комментатора, заезжего раввина, рассуждающий о вопросах бытия отнюдь не с частной иудейской, но с общечеловеческой позиции духовных поисков. Есть всадники Апокалипсиса, атлетичные националисты, готовые положить конец сущему ради перехода в качественно новое измерение. «Притянутые за уши», в чем упрекают создателей фильма, реалии — такие, как невозможная для советской идеологии доктрина превосходства белой расы и создания «сверхчеловека» — не более чем условность, создающая модель человеческого сознания, увлеченного высотой Идеи, шопенгауэровскими и ницшеанскими идеалами Воли. Эти «новые» люди, один из которых — печально известный Максим (Тесак) Марцинкевич, отнюдь не глупы, начитанны и могут под любую свою антигуманистическую идею подвести теологическую, философскую и научную подложку. Они — «честные черти», потому открыто предупреждают о своих намерениях (Апокалипсисе), но рафинированное, погрязшее в инерции собственного существования институтское сообщество, чья внутренняя «свобода» уже стала «золотой клеткой» (о чем заявляет «Прокуратор», чекист-душегуб Владимир Ажиппо), — не хочет верить, что само может стать частью великого эксперимента, коим все на Земле (и во Вселенной) может являться.
Во-вторых, и этот разрез также близок первому, «Дегенерация» — это современное преломление эсхатологии, учения о «последних днях» истории известного нам мира. В произведении широко представлены и беспрестанно обсуждаются различные взгляды и представления как об индивидуальной эсхатологии (о судьбе личности, искуплении и загробной жизни), так и всемирной (о цели космоса и истории, а также об их конце). Неслучайно с самого начала проводятся параллели между коммунизмом и другими мессианскими религиями, обозначается их преемственность и цикличность. Подряхлевший ученый Лев Ландау, разбитый ударом, обездвиженный и немой, как артефакт, носимый на троне, выглядит истуканом-божеством, тысячелетним Носферату, которому по привычке поклоняются, но более не хотят отдавать свою «кровь». Происходит ритуальный праздник, в структуре своей воспроизводящий вечную порубежную ситуацию: возникновения космоса из хаоса. Это символические «проводы» старого мира, когда маленькие октябрята, пришедшие на экскурсию в дом Дау, приносят грустные песнопения о невозможности «жизнь взять в интеграл». Грядет учредительная жертва, ритуальное кровопролитие (та самая сцена со свиньей) во славу новой религии. Но и она, как все новое, постареет — и будет когда-то свергнута.
Нарастание темного абсурда, просачивающегося сквозь стены Института, — это воронка «ничто» посреди «бытия», загадочная антиматерия, пожирающая все сущее перед лицом неизбежной аннигиляции, схлопывания, которое происходит на каждом новом витке существования мира. Страх перед неизбежным движением времени, перед новым его большим витком — и есть главная пружина скандальной и своевременной «Дегенерации», «живой» летописи временных лет. Для убедительности рассказа она создает собственный уникальный язык — где в реконструкции исторически условных обстоятельств действуют живые люди, верящие в происходящее, транслирующие собственные идеи, не по сценарию выдающие свои натуральные реакции, реплики, поведение. Так рождается своеобразное «несуществующее» время — «прошлое настоящее будущее», которое кроется в макрокосме и микрокосме, человеке — и всегда может наступить. Его можно сравнить со «слабой мессианской силой», о которой писал Вальтер Беньямин, которая вкраплена в «теперешность», готовясь стать «будущим» — когда «все будет, как сейчас, но чуть-чуть иначе». Об этом скрытом излучении, неуловимой, но присутствующей «мистической каузальности, правящей историей», — и наше скандальное произведение, и наш текущий момент бытия.
Потому и страшно.
Оливия Родриго стала амбассадором бренда Lancôme
