Как тебе кажется, почему «ЮЗЗЗ» стал популярным среди зрителей?
Совокупность факторов. В первую очередь, мне кажется, это заслуга режиссера и сценариста Стаса Иванова. Он написал очень крутую историю, которая даже на этапе скрипта была увлекательной. Стас имеет право говорить конкретно про то, что он знает, и многое, что в сериале есть, это, конечно, часть его жизни — либо он в этом участвовал, либо видел. Во-вторых, я думаю, что команда людей, которые занимались проектом, была реально искренней и хотела сделать свое дело хорошо.
Мы вкладывались и делали как в последний раз. А такие вещи не остаются незамеченными.
А как вы нашлись со Стасом?
Это произошло, как обычно и бывает. — на пробах. Стас давно начал кастинг, выставив в инстаграме* фотографию с подписью в духе: «Нужен пацан, 17–25 лет, найдись, Равиль». Мы с агентом отправили что-то типа резюме. В ответ попросили записать скомпилированный из разных сцен «ЮЗЗЗа» монолог Равиля как бы на селфи-камеру, будто кружочек в телеграме для девушки. Надо было обращаться к Эле (персонаж Марии Мацель. — Прим. SRSLY). Прочитав сценарий нескольких серий, я понял, что могу сделать это хорошо. Пошел на балкон и с сигаретой записал. Как мне показалось, я чувствовал этого персонажа, и из-за того, что в меня попало, появилось вдохновение. Видимо, это понравилось Стасу, и он меня позвал. Помню, что сначала были парные пробы. Обычно в кино так: ты приходишь один на один с режиссером, знакомишься, а тут сразу с девушкой читали где-то две сцены, и мне дико это не понравилось. Я потом ушел в расстроенных чувствах, когда сказали: «Ребят, спасибо». Просто пошел и сказал себе: «Значит все, не судьба, забудь об этом». Это частая у нас практика: ты очень много пробуешься, бывают хорошие проекты, на которые ты хочешь попасть, но на пробах понимаешь, что стоит просто про этот опыт забыть. С «ЮЗЗЗом» казалось, что мои ощущения не совпали с ощущениями Стаса, а ему, наоборот, понравилось, он позвал меня еще раз и потом утвердил. До начала съемок я находился в небольшом стрессе, потому что не верил, что со мной это происходит, и боялся, что они могут поменять артиста. Этот страх, конечно, мне во многом мешал.
Вы потом говорили со Стасом о том, что он в тебе увидел?
Стас — интуитивный человек. Насколько я его понимаю, он привык доверять себе и своему сердцу. Я почувствовал, что могу эту роль сделать. Он чувствовал то же самое. Так это и происходит, когда из трехсот мальчиков на пробах режиссер почему-то именно в тебе видит то, что ему нужно.
Как ты готовился? Приезжал в Ростов, репетировал говор?
Нет, к сожалению. Я уже после «ЮЗЗЗ» как раз решил, что надо бы... У меня летом были съемки в Твери, и я намеренно за несколько дней до начала съемок туда приехал. Никаких дел там не было, просто решил погулять по городу, зайти в музеи. На съемках, куда бы ты ни приехал, надо чувствовать себя там как дома. А для этого нужно чуть-чуть почувствовать место, походить, да даже посидеть в отеле. Услышать шум города. Это очень важно для того, чтобы быть на месте. В Ростове до «ЮЗЗЗа» я оказался один раз на гастролях. И для меня это два совершенно разных города. Тогда стояла осень, все было серое: небо, дома. Во второй раз я приехал уже летом и просто не узнал Ростова. Знакомился с городом в процессе съемок. А насчет говора мы со Стасом решили, что Равилю это не нужно, потому что была задача сделать поп-героя. Мы старались искать яркие краски в характере персонажа, Равиль должен был быть общепринятым. Даже если бы я сейчас заново приступил к этой работе, то не стал бы искать каких-то речевых проявлений. Разве что немного по-другому играл бы любовную линию с Элей. На мой взгляд, она получилась слишком уж «розовая». Но с романтикой всегда сложно.
К роли я готовился в Москве. Когда Стас меня утвердил, он позвонил и сказал, что «надо бы накачаться». Тогда мое тело было еще мальчишеское, это сейчас я уже начинаю мужиковеть, матереть. Еще ему был важен навык игры в баскетбол, когда ты можешь закинуть мяч в корзину без дублера. Я научился и подкачался за два месяца. Ходил в зал и на баскет, занимался как сумасшедший. В обычной жизни со спортом меня ничего не связывает. Никогда бы не пошел по собственной воле качаться, но вот для дела готов кардинально изменить свою жизнь. Я перестал вообще пить, питался правильно, носил с собой контейнеры — курица, гречка, углеводы. Считал калории.
Думаю, что мне не хватило подготовки, потому что сериал — это, конечно, другой темп работы, к которому сложно быть готовым. Это большая выработка — то, сколько минут в день вы снимаете, поэтому нет времени рассусоливать и делать много дублей. В какой-то момент я почувствовал отчаяние, потому что мне не давался этот ритм. Помогал Стас, конечно. Он дрючил меня, заставлял работать.
Что бы ты поменял в линии с Элей? Как бы ты ее иначе сыграл?
Когда я сейчас смотрю наши сцены с Элей, мне иногда становится немного стыдно. Я не перестаю думать, как можно было по-другому какие-то вещи сделать. В этой линии как будто не за чем следить. Мне, как зрителю, понятно, что ребята останутся вместе. Но я бы туда добавил какой-то червоточинки, больше конфликта, а не сладких улыбок, чтобы не было вот этого: «За ручку держатся, такие милые, целуются в машине». Хотелось бы меньше прилизанности.
Да, ваши герои как-то слишком быстро сходятся.
Ну да, видишь, могло быть более интересное решение. Мне вообще не слишком интересно играть такие любовные истории. Конечно, гораздо более увлекательно наблюдать за бандитскими разборками, по крайней мере, для меня так. Я больше люблю боевики, чем плавное, текучее кино. Люблю впечатления, а не любовные настроения. В этом плане мне гораздо больше нравится наша линия с Леной (героиня Таши Цветковой. — Прим. SRSLY), потому что она какая-то грязная. Они вроде как хотят и любят друг друга, но он ее целует и говорит: «Между нами все». Однако при этом остается ощущение, что как будто бы и не все. И это круто!
Каким сейчас тебе видится Ростов?
Ростов — это очень крутой город. Как говорят, что за один раз не обойдешь весь Эрмитаж, так и в одном сериале невозможно уместить весь Ростов. Надо выбирать: либо ты показываешь Ростов, либо ты снимаешь сериал про людей. Понятно, что когда смотришь сериал «ЮЗЗЗ» и представляешь одно, то, приехав, столкнешься с совсем другим городом. Не увидишь никакого «ЮЗЗЗ», потому что это место гораздо больше, обширнее. Очень крутые, красивые старые дома, в которых живут люди. Но есть и настоящие трущобы. И все это не так отделено. Что мне особенно понравилось — в Ростове очень много своего, местный бизнес там здорово развит. Они делают продукт для себя и делают это круто. Есть свои ростовские рестораны, и вокруг них сложилась модная тусовка, которая может посоревноваться с московской. Еще там очень жарко, конечно, мы ходили потные насквозь. В этом плане была дикая подстава, потому что после съемок там, у нас были смены в Москве. Сентябрь, дикий холод, и я на машине с открытыми окнами со скоростью 60 километров в час несусь в легкой майке. А на ней, чтобы совпасть с предыдущей сценой, было пятно от пота. Там оно натуральное, здесь — полили водичкой.
Сформулировал для себя настроение города?
Это юг, все друг друга знают или на улице знакомятся. Например, ты вышел из пивнушки, а там какой-то чувак — у меня до сих пор его телефон есть, я не удалил, бывший бандит, мне кажется. Чувак, который с какими-то очень крутыми американскими исполнителями дружил и привозил их и с ними в этом дворе бухал. Он говорит: «Приезжай завтра, мы организуем там все, у меня сауна своя». Такой вот подход радушный.
Ты городской или тебе ближе способ существования как в сериале, когда соседи буднично перекрикиваются с балконов?
Если жить, то обособленно. Я ценю свое личное пространство и с трудом выношу, когда его нарушают. То есть я не стал бы жить в квартире с друзьями, снимать комнату. Для меня важно одиночество, когда я могу запереться и никого не видеть. Но и в том, что в «ЮЗЗЗе», свой кайф есть. Немного так пожить можно.
Расскажи о своих эмоциях, когда ты впервые увидел Антона Кузнецова в образе.
Он все время шутит. У него есть не очень для меня приятная привычка — он суперконтактный чувак, а я же не очень тактильный. Сам по себе он классный. Не знаю, где проходит эта грань между Дымом и Антоном, он очень легко в этот образ вскакивал и также легко из него выходил. Думаю, что он всю дорогу был Дымом — и вне кадра, и в кадре. И для меня большое счастье, что я с ним поработал и смог что-то у него подглядеть, чему-то научиться и просто увидеть пример профессиональной, свободной работы. Это для меня большой урок, а я очень люблю свою профессию именно за то, что с такими людьми встречаюсь.
Мне кажется, в нашей киноиндустрии есть такая проблема, что многие актеры не решаются выйти из зоны комфорта, не готовы к смене имиджа, как у Антона. Ты, теоретически, готов был бы на такие трансформации?
Тут либо происходит, либо нет. Я думаю, что да, если так когда-нибудь совпадет. Зачастую тебе предлагают играть одно и то же. Но ты сам выбираешь, какие роли хочешь и каким ты хочешь быть артистом. У нас и правда мало внимания уделяется подготовке. То, что я два месяца занимался баскетболом и ходил в качалку, — это скорее исключение из правил. Очень хотел бы сыграть что-то совершенно на меня не похожее. Но, думаю, что я пока не настолько опытный и свободный, чтобы взять на себя это. Оно ко мне придет. Нужна гибкость тела, актерского организма.
После «ЮЗЗЗ» тебе наверняка приходят предложения. Ты уже чувствуешь себя заложником типажа?
Пока не чувствую, потому что у меня очень маленький опыт. Мне нравится то, что предлагают. Думаю, я еще не исчерпал возможности моего геройского типажа. Если раньше меня звали на роли мальчиков робких, неуверенных в себе, каких-то детей, подростков соответственно, то сейчас я больше перерастаю в каких-то полноценных героев. Я расту, и предложения вместе со мной. Что будет дальше? Не знаю, может, я к 40 годам, условно, облысею или растолстею. Знаешь, стану прямо быком.
Характерным.
Да, и мне уже героя не дадут, будет что-то другое интересное. Думаю, что могу все, тут дело в желании. В желании копаться. И по молодости ощутимо больше желания побыть в киношной тусовке, почувствовать себя успешным. Тебе не очень интересно искать, ты еще этой жизни не почувствовал. Ты хочешь вот это все. Придет время, я поменяюсь и буду более серьезным артистом.
Какая из ролей, сыгранных на сцене или в кино, больше отражает тебя настоящего?
Нас в колледже учили, что, когда артист выходит на сцену, неважно в какой роли, тогда ты про него сразу понимаешь, какой он человек. Видишь, насколько он искренний в жизни, все его изъяны, комплексы, внутреннюю ложь, если она в нем есть. Вот он на блюдце перед тобой. Совсем не знаю, какая из моих ролей меня больше всего показывает.
Есть хорошие спектакли, которые я очень люблю. Например, из последнего — постановка по Макдонаху, «Очень-очень-очень темная материя». Мы ее первые поставили в России, перевел текст наш режиссер Евгений Закиров. И там я максимально искренний, хоть и совершенно не такой, какой в жизни. Оно, возможно, во мне есть, что-то темное, поэтому у меня получается. Я играю Ганса Христиана Андерсена, но в нашем мире он маньяк, который держит взаперти маленькую афроамериканскую пигмейку без ноги. Он ее пытает, мучает, а она пишет за него сказки. И это черная комедия. Для меня — дикий кайф, чувствую себя в этом максимально уверенно и удобно, притом, что я никакой не маньяк. Наверное, что-то обо мне это говорит.
По-моему, самая сложная, с точки зрения эмоционального напряжения, сцена в «ЮЗЗЗ» у твоего персонажа — это, конечно, когда Равиль ищет Элю в техно-притоне. Как это было для тебя?
Было очень сложно. Конец съемок, смена в Москве, все усталые и друг друга уже просто ненавидят. Атмосфера вокруг был очень накалена. Если в начале съемок ты такой: «Вот, мы все вместе делаем, команда. Я его еще не знаю, но мне так интересно…» Но постепенно за время съемок ты понимаешь, что лучше бы кого-то вообще никогда не встречал. И потом ты уже: «Господи, пожалуйста, никто не трогайте меня! Просто давайте это закончим и разойдемся по домам». Это как раз был тот момент. Тяжелая сцена, мы до конца не знали, как это снимать. И я не знал, что играть, потому что это очень сложные обстоятельства. Сцена получилась крутой, но опять-таки я абсолютно недоволен тем, что там сделал.
А что ты должен был сделать?
Надо было это сыграть по-настоящему, а я это не смог, поэтому в монтаж вошло гораздо меньше, чем должно было быть. Может быть, конечно, это за счет того, что нужно было сохранять темп сцены. Думаю, это такое событие, которое должно было сделать Равиля совершенно другим. Оно его изменило, но не так, как я бы этого хотел.
Ты бы хотел, чтобы оно его сломало полностью.
Да, чтобы оставшиеся две серии он был зверем. Чтобы были пустые глаза, чтобы он был убийцей, чтобы он не сомневался. До этого Равиль ходит, мучается, рефлексирует. Хочет правильно, но не знает — как. В результате все приводит его к полному краху, и дальше уже по фигу. Потому он после того, что с Элей случилось, понял, что дальше уже хуже не будет. И перестал фильтровать базар, вообще думать, просто пошел во все тяжкие. Мне кажется, именно туда надо было копнуть. Там какой-то намек есть, но не до конца.
Мы бы тогда совсем по-другому смотрели на финал.
Конечно. Должна была быть черная дыра. И он вдруг в этой машине, потом толкает полицейского и в него стреляет. И он только тут понимает: «А сейчас я куда бегу? А зачем? Ну ладно, я вот побегу дальше по этим железнодорожным путям, а дальше-то что будет? Я здесь остаюсь, и дальше уже пускай будь что будет».
В одном из ранних интервью ты говоришь, что еще не ощутил кино 100% на вкус. Изменилось ли что-то?
Ну, это как и в театре и в любой другой работе. Кино я изучаю. Надо ли сильно копаться в таком персонаже, как Равиль? Проверяем. Копаю во время съемок «ЮЗЗЗ», думаю, хожу, плачу по ночам, не сплю — не работает. Условно. Такой подход мне не подходит. Захожу в другой проект, пробую совершенно по-другому, на полном расслабоне, что первое пришло в голову, то и делаю, доверяю себе. Не #%$ (выношу. — Прим. SRSLY) мозги окружающим и себе. Посмотрим, что из этого выйдет. Конечно, сейчас это меняется, как и в театре. С каждой новой работой я получаю новые знания, опыт, нахожу себя в этих обстоятельствах. Идет какая-то дорога, какой-то путь. Я что-то делаю, смотрю на это, провожу работу над ошибками, иду дальше. До 100%, думаю, никогда в жизни не дойду, но двигаюсь. Сейчас 5,5%, например.
5,5 из 100% — уже хорошо.
Условно. (Смеется.)
Что для тебя более ответственно — быть перед зрителем в кино или театре?
Не знаю, есть ли у меня такое понятие, как ответственность. И, если оно есть, помогает ли оно мне? Чувство того, что я могу кого-то подвести, находясь на сцене, — для меня непродуктивное. Оно заставляет только зажиматься и переживать. Самые лучшие мои моменты в творчестве происходили тогда, когда я начинал видеть себя, партнера, а не зрителя. В кино есть вещи, которых я пока не понимаю. Ты снимаешься-снимаешься и в процессе ничего не чувствуешь — никакой энергии, отдачи зала. Потом зрители это все равно видят, но ничего нельзя изменить. Наверное, не надо угадывать, что им может понравиться, а что нет — и просто делать от сердца. Конечно, театр для меня энергетически гораздо круче. Думаю, любой артист со мной бы согласился. Это живая энергия, обмен ею с залом — вот что самое главное.
Ты учился в Московской театральной школе Табакова. Был ли какой-то совет от Олега Павловича, который идет с тобой по жизни?
Есть такой театральный мем... Эту фразу повторяли все наши педагоги, и я с ней полностью согласен: «Дело надо делать». Она чеховская вообще. И еще Олег Павлович в доке Серебренникова «Отражение» говорил, что надо не страдать и думать о том, что кто-то не делает, а делать самому. Вспахивай свой огород, участок. Не смотри, что у кого растет. Сделай так, чтобы у тебя росло лучшее. Я другой человек, не такой хваткий, как он, и по-другому немного чувствую. Но то, что нужно заниматься делом и отвечать за себя, поступки — с этим я согласен. К сожалению, получилось совсем немного застать Олега Павловича, но он очень много умных вещей говорил, всех уж так и не перескажешь. Просто… «старичо-о-ок». Еще была фраза про теленка. Когда на показах у нас было какое-то обсуждение, он делал замечание и после произносил: «Обосрался, значит, стой, обтекай, как теленок». Это тоже очень правильно, потому что надо уметь принимать поражение.
Помнишь момент, когда решил поступать в театральное?
Я ничего не решал, это все само собой получилось. Совершенно случайно — с летнего бодуна. Знаешь, я просто такой раздолбай был — особо ничего не хотелось, только кайфовать. У сестры какие-то знакомые узнали, что есть вот такой колледж. Я просто пришел туда и все. Всегда было желание стать каким-то творческим человеком. Я и выступать любил всегда. Нравилось, когда на меня смотрели, хвалили, восторгались. И я к этому шел. Просто ничего не делаешь, а тебе хлопают. Просто занимаешься своим любимым делом, а тебя любят.
Кроме постановки пьесы Мартина Макдонаха, какой твой любимый спектакль в МХТ?
Очень мало, к сожалению, смотрел нашего репертуара. Премьеры стараюсь не пропускать, а вот с работами, что появились на сцене еще до меня, — пока сложно. Большая занятость в театре, семья. Пока не могу свободный вечер посвятить тому, чтобы сходить на спектакль. Хотя очень хотелось, чтобы моя жизнь была творческой не только с точки зрения работы. Хочется стать зрителем.
У нас крутая труппа. Много хороших постановок. Есть спектакль «Человек из рыбы» Юрия Николаевича Бутусова. Он для меня олицетворение того театра, к которому я хотел бы быть причастным. Мечтаю, чтобы Бутусов задействовал меня хотя бы в маленькой роли и как артиста сломал. «Человека из рыбы» я люблю, но это без моего участия. А вот «Месяц в деревне» — спектакль, в котором я играю. Суперчестная постановка, искренняя, наполненная любовью и морем всего. Такая вот у меня пара, не буду много говорить.
Расскажи про музыкальную группу «Еще никак». Это хобби, отдушина? Существует ли группа сейчас?
Мы давно распались. Группа умерла, потому что стала старой, да и мы тоже. Все началось, когда нам было по тринадцать-четырнадцать лет. Счастливое, беззаботное время, о котором я вспоминаю с большим теплом. Нас ничего не волновало, было чувство свободы, независимости ни от кого. У меня в голове рождалась музыка, а ребята находили время, и мы вместе что-то делали — для себя, ничего с этого не имея. Остались две полупрофессиональные записи плохого качества. И миллион видео с концертов, на которых все очень плохо слышно, но какая там энергия! Не знаю, как мы это делали. Почему там пятьсот человек подпевали нашей песне? Но это было мощно. Сейчас я продолжаю писать в стол, но уже другую музыку. Жду щелчка с неба, чтобы это куда-то вылилось.
Задаю этот вопрос в последнее время всем артистам, с которыми разговариваю. Есть ли реальный человек или персонаж из литературы, которого ты бы хотел воплотить в кино или театре?
Конкретного человека нет, но я бы очень хотел сыграть композитора. Недавно я участвовал в театральном проекте про Владимира Михайловича Дешевова — это такой забытый советский композитор. И хотелось бы снова сыграть человека музыкального, потому что это то, что я очень люблю. Меня вдохновляет мысль о компиляции нескольких средств выразительности. Музыка и театр или кино — стихии, которые могут дать вместе новое сплетение, ступень моего самовыражения. Хотел бы перевоплотиться в Шостаковича, например. Но это мне еще дорасти надо, наверное.
А какую музыку ты любишь?
В последнее время сложную инструментальную музыку. Люблю джаз, классику, притом что очень плохо в ней разбираюсь. У меня нет такого, что я знаю какие-то определенные концерты — для меня важно, чтобы музыка была красивой, чтобы она чувственно в меня попадала. В последнее время очень нравится Том Йорк, потому что он крутой профессионал. У него неоднозначная, интересная музыка. «АукцЫон» тоже, понятно, потому что у них много инструментов и тексты тоже нравятся.
Что для тебя свобода в творчестве?
Мне кажется, что все самое крутое происходит неосознанно. Оно подсознательно в тебе сидит, и нужно учиться это открывать и отпускать. Не контролировать свое тело, доверять проводнику. Мне кажется, что гениальные артисты не могли точно описать, как они что-то делают. Через них говорил Бог — я в это правда верю. Что в моменты вдохновения, искреннего переживания ты перестаешь думать о зрителе, режиссере, себе. Хотелось бы очищать себя для того, чтобы становиться проводником чего-то чудесного в этот мир. Чтобы ты даже не мог сказать: «Вот я молодец». Чтобы говорил: «Я не знаю — как, но почему-то через меня эта энергия проходит, и я могу вам ее подарить, но за это надо не мне говорить "спасибо", а благодарить Вселенную». Романтические вещи, конечно, но я в это верю.