Пьеса «Гроза» А. Н. Островского давно стала хрестоматийным произведением как по своей популярности, так и по актуальности обозначенных в ней проблем. Школьники старших классов с аллергическим нежеланием зазубривают монолог Катерины, не понимая, как можно говорить о «луче света в темном царстве» применимо к слабохарактерной героине. Театры с осторожностью берутся за ее постановку, опасаясь (и правильно) быть неоригинальными в прочтении. А вот кинематографисты, наоборот, в погоне за хайпом и цифрами, в надежде на то, что «зритель схавает», нет-нет, да и не преминут обратиться к «Грозе», смело заявляя об успехах депиктизации ее нового — новаторского — смысла.
Что получается в итоге, наглядно показывает «Гроза» Григория Константинопольского, впервые представленная 15 июня 2019 года в рамках основной конкурсной программы юбилейного 30-го «Кинотавра». В попытках приспособить старую историю к современным реалиям, режиссер несколько переиначивает «Грозу», четко придерживаясь (как это кажется на первый взгляд) классического оригинала. Марфа Кабанова (Виктория Толстоганова) становится бизнесвумен, лихо управляющей рестораном и, как это водится на Руси, подтягивает в бизнес всю семью — хитрую дочь Варю (Дарья Каширина), которая по ночам бегает на свиданку с Кудряшом (Александр Кузнецов), безвольного сына Тихона (Василий Буткевич), который, осознавая свое малодушие, продолжает во всем слушать маменьку, и его жену Катерину (Любовь Аксенова), которая (как и у Островского) чахнет в мужнином доме. Все меняется в Калинове с приездом Бориса (Сергей Городничий), племянника мэра Дикого, которого сыграл Алексей Макаров. Остальное старо как мир — страстный роман Катерины и Бориса, ставший каноническим монолог про людей, которые не птицы, и гибельный прыжок с обрыва как акт протеста.
И все бы, кажется, ничего, если бы не одно «но» — небезосновательное желание Константинопольского усидеть на двух стульях. Отсюда и просторечный текст пьесы XIX века, оставленный режиссером почти без изменения, вдруг начинает сопрягаться с современным жаргоном, в один ряд с Пушкиным и Ломоносовым ставится Оксимирон** , который, как к тому же признается один из героев, «не очень», а сцены якобы из того времени сменяются клиповыми вставками, с участием лупоглазых инопланетян и приплясывающих дельфинов. Да, достичь абсурдности повествования с помощью деструктуризации повествования и разухабистой наглости, несомненно, удалось, а вот заявленного эффекта, увы, нет.
Правда, за всей повествовательной чумой и подчас неоригинальными трактовками нет-нет, да и прослеживается страх. Страх от осознания того, что за прошедшие столетия по факту ничего и не изменилось, а события XIX века, как оказалось, даже без какой-либо художественной переработки можно с легкостью применить к настоящему времени. Те же нравы, те же страшащие предрассудки и обезоруживающее хамство — все это есть и сейчас, только прикрытые под личиной технологий, девайсов и (опять же хамоватых) жаргонов.
При всей своей категорийности повествования «в лоб» Григорий Константинопольский сделал невозможное — соригинальничал там, где оригинальность как явление просто и не нужна. Гаджеты и селфи у него мирно ужились с возгласами о геенне огненной, депутатши из телевизоров начали заливать в уши языком Островского, а фраза «может, по рюмочке пропустим?» стала настоящим лозунгом для героев своего времени. Все заняты каждый собой и при этом ничем — вот оно главное достижение режиссера при многочисленных недостатках его осовремененной «Грозы».
«"Гроза" — лирическая вещь, но в ней есть все островское — власть денег в отношениях между людьми. Лет десять-двенадцать назад я вдруг почувствовал, что время изменилось, и эта пьеса соответствует сегодняшнему мироощущению людей. Как говорится, в России за 10 лет меняется все, а за 200 — ничего», — признавался режиссер в одном из интервью. Звучит страшно, не так ли? Но актуально как никогда.
