Воспитание жестокости у женщин и собак
Далматинец — идеальное животное. Белая шкурка с черным пятнами, природное соседство «темного» и «светлого». Визуальный стандарт породы, плотно вошедший в массовую культуру благодаря роману «101 далматинец» Доди Смит, а затем его мультипликационной и кинематографической экранизациям, отвечает нарастающей потребности усложнить привычную картину мира, увидеть смешение полярностей во всем однозначном. Речь идет о переработке известных сюжетов, о попытке с новых позиций рассмотреть персонажей, представляющих касту «отрицательных». Так что неудивительно, что, продолжая намеченную еще в «Малефисенте» линию, «Дисней» решил обратиться к одной из самых эффектных злодеек — Круэлле Де Виль. В этом случае генезис злодейства выстраивается фактически психоаналитическим методом — через погружение в детство героини.
В маленьком британском городке растет девочка Эстелла (Типпер Сайферт-Кливлэнд). Она любит маму, моду и создавать неприятности. Из-за очередной выходки ее выгоняют из школы, мама принимает решение отправиться искать счастья в Лондон, но по пути в светлое будущее заезжает в зловещее прошлое — в гости к старой знакомой, чтобы попросить у нее немного денег. Визит заканчивается фатально: маму Эстеллы сбрасывают в обрыв далматинцы хозяйки дома — фешен-иконы с лаконичным именем Баронесса (Эмма Томпсон). Спустя много лет, не зная о роковой роли в своей судьбе, именно к ней в модный дом придет работать уже подросшая Эстелла (Эмма Стоун). Все тайное начнет становиться явным, постепенно активизируя темное альтер эго героини — Круэллу.
Новый диснеевский фильм о Круэлле Де Виль, которая благодаря отечественной локализации в России долго носила имя Стревеллы, впитывает в себя не только культовые кинематографические сюжеты (из очевидного — оммаж фильму «Дьявол носит Прада»), но и более широкие контексты. Во-первых — это форсированная женская тематика (за фемдрайвом неслучайно обратились к режиссеру Крейгу Гиллеспи, в послужном списке которого, например, отвязный хит «Тоня против всех»). Во-вторых, освоение маргинальных просторов культуры (не «Джокером» единым). Наконец, в-третьих реобращение известных режиссеров к наследию детского материала (см. «Дамбо» Тима Бертона или «Алладина» Гая Ричи). Эта последняя линия формулирует основной контекст фильма. «Круэлла», невзирая на лоск безумства и мерцающую кровожадность, — кино предельно диснеевское.
Классическая заставка студии окрашена в этом фильме в черно-белые цвета с ярко-красным вкраплением. Это не просто игра со стилем, но и явный намек на то, что материал диснеевской вселенной выходит в принципиально новое качество — взрослого и необузданного. Времена меняются, меняться хочет и «Дисней». Впрочем, актуальность требует жертв — а на них студия, увы, пока пойти не готова. «Круэлла» — это действительно черно-белое кино. Речь не о недостатке сочных цветов, визуальной изобретательности, насыщенного изображения и живой камеры — с этим у фильма все в порядке. Это скорее о четком разграничении всех действующих сил. Подобно прическе Круэллы, мир фильма делится на белое и черное. Вопреки всеобщим ожиданиям, природой зла «Дисней» не особо увлечен. Его авторы не объясняют, но реабилитируют. Круэлла, как оказалось, вовсе не злодейка. Ее единственные пороки — вспыльчивость, агрессивность и, вероятно, чрезмерный эгоизм. Но и эти характеристики исчерпывающе оправдываются комплексом травм самого разного калибра — вина за смерть матери, вынужденное воровство, токсичные отношения на работе, страшная тайна рождения…
А категория зла плавно перетекает в область стиля. Диснеевские злодейки и злодеи — это вообще пространство безумного шика, чистой эстетики, этикой не обремененных. А за шик в вегетарианской в плане злодейства «Круэлле», в сущности, отвечает шумящая фоном контркультура семидесятых — атрибут, в конечном счете, внешний. Каскад известных хитов обрушивается на зрителя буквально с первых минут фильма —The Rolling Stones, Deep Purple, The Doors, Тина Тёрнер, Дэвид Боуи…оЕсли вначале нескончаемый музыкальный поток еще как-то задает ритм происходящему, то уже после шестого трека от энергетики музыки остается только навязчивая декоративность. Сама Круэлла тоже формально относится к контркультуре — ее наряды (которые она создает вместе с манерным стилистом Арти (Джон Маккри), отчаянно косплеющим Дэвида Боуи) это вроде бы панк. Правда, всю маргинальную культуру семидесятых Круэлла делает частью гламурного шоу — ее костюмы ориентированы все на ту же аудиторию Баронессы, ей рукоплещут те же буржуа с бокалами дорогого шампанского в руках. Так что практически все здесь превращается в игру — безумие, кровожадность и бунт встроены в условность, которая ничего, кроме яркого представления, не требует. В конце фильма на воротах обретенного поместья Hellman Hal Круэлла сбивает окончание man, оставшиеся буквы складываются в «ад». Вот уж действительно жест карикатурный. Форточка в реальность — будь она обусловлена бунтом неформальной культурой или иррациональной природой зла — звонко захлопнулась.
Парадоксально, но самое ужасающе, что есть в «Круэлле», рузвериный оскал далматинцев, готовых наброситься по команде на любого провинившегося. Этих псов Круэлла ловко приручает, так же как приручают реальность авторы фильма. Здесь нет амбивалентности как таковой, есть только более нюансированная трактовка добра. Все-таки Эмма Стоун играет не графичность угловатой мультяшной злодейки и не эксцентрику Гленн Клоуз, она играет настоящую человеческую трагедию. Несмотря на то, что фильм всячески пытается отойти от канонов «сказочности», на самом деле он просто опускает сказку до уровня лондонских трущоб и абьюзивных офисных иерархий. Но этот бытовой мрак только отбрасывает небольшую тень на светлый путь героини, которая фактически из нищенки стала настоящей принцессой — разве что без принца, но со своим замком и верными соратниками под боком. Праздник добра, справедливости и дружбы, панк-рок в обработке для самых маленьких. В общем — идите с детьми, идите с родителями, с сестрами, с братьями. Но главное — идите с миром. «Круэлла» точно отпустит с ним.
Создатели уже объявили о выходе второй части фильма.