Вы выпустили альбом на татарском языке. Не самая очевидная идея.
Айгель: Илья давно предлагал сделать альбом татарских баллад. Он знал, что у меня было несколько романтических песен, которые я еще в юности пела под гитару на квартирниках. Но как-то руки не доходили. В этом году как раз появилось время. Я вспомнила, что когда-то занималась вокалом, а речитатив появился только потому, что мне хотелось уйти от мелодичного вокала. После этих лет сотрудничества с Ильей я много чего нового узнала о своем голосе, потому что когда часто гастролируешь, каждый день орешь в микрофон, ощущаешь его совсем по-другому.
Айгель, что вообще представляет из себя современная татарская песня?
Айгель: Довольно долгое время существовала адская татарская эстрада. Илья даже рассказывал, как на гастролях в Татарстане он специально ездил в киоск звукозаписи, где ему записывали современные русские хиты, перепетые на татарском.
Илья: Это ржака вообще. Было такое место, известное среди туристов. Там, например, продавались сборники с «Владимирским централом» на татарском или песнями Софии Ротару и Бориса Моисеева. Они были записаны под такой караочный аккомпанемент — веселуха полная. Долгое время я татарскую эстраду представлял себе именно так.
Айгель: Были, конечно, и фольклорные ансамбли, и метал-сцена своя. Если говорить об инди-сцене, то, наверное, самый яркий ее представитель — Мубай, человек, который вышел за рамки эстрады и сделал свой аутентичный продукт, не фольклор и не эстраду. Еще есть такой популяризатор татарской музыки Радиф Кашапов, он некоторое время жил в Питере, а теперь вернулся в Казань и стал помогать артистам, поющим на татарском языке. Есть Ильяс Гафаров, который выпускает таких татарских артистов, как, например, Juna. Есть Усал, нетипичный модный рэпер с линзами в глазах.
И грилзами?
Илья: По-моему, их нет, но выглядит он грозно. Татарский Грязный Рамирес, можно сказать. Такого артиста у нас еще не было. Так что сцена сейчас в Казани очень активная.
А в ваших родных Набережных Челнах как обстоят дела?
Айгель: Из Челнов мы сразу едем покорять мир. Сразу в Питер, минуя Казань. Татарка (Ира Смелая. — Прим. SRSLY) тоже из Челнов в Питер уехала.
Как объяснить людям, о чем песни альбома «Пыяла»?
Айгель: Мы, конечно, уже выложили переводы текстов в наши соцсети. Это песни о материнской любви, о том, что не хочется, чтобы была война, а хочется, чтобы черный конь, гуляющий на воле, был свободен, чтобы никто не надел ему подковы на копыта. По-русски эти тексты выглядели бы слишком сентиментальными и орнаментальными. Когда ты говоришь своему любимому человеку «куз нурым», по-русски это будет «свет очей». Представляешь, я в русском тексте сказала бы «свет очей»? Это прямо пошлость была бы. Но по-татарски это — нежность, это не слова, прилипшие к мозгу, как в попсе.
Илья: В татарский язык еще не пришел постмодернизм, можно высказываться напрямую.
Айгель: А в русском все строится на постиронии, на отсылках к кому-то. Я и в своих русских текстах это не люблю использовать. У нас с Ильей, конечно, есть ироничные песни, в которых несколько этажей смысла. Но, в принципе, пора возвращать в поэзию пафос — в хорошем смысле. Как возвышенное поэтическое состояние. Все же боятся, что их засмеют, а бояться не нужно. И реакция поклонников на тексты нашего альбома очень хорошая, как у татарской аудитории, так и у русскоязычной. Хотя мы были готовы к игнору.
Илья: Я однажды спросил Айгель: «Не слишком пафосно будет назвать альбом "Музыка"?» А она говорит: «Пафоса бояться — стихов не писать». Что касается татарского альбома, то я не спрашивал у Айгель, как переводятся тексты. Мне было важно, как они звучат. Я узнал значение текстов, лишь когда дизайнер попросил подстрочник — ему нужно было понимать, о чем они. Прочитал и подумал: «Хорошо, что я не знал, о чем песни». Это оказались такие слезные девичьи тексты. И я бы написал совсем другую музыку к ним. А сейчас они работают благодаря контрасту между текстом и колкими музыкальными конструкциями. Кроме того, у Айгель все же всегда есть какой-то острый угол в стихах, некий объем, вектор, направленный в черную бесконечность. И мы это подчеркнули.
В песнях есть религиозные мотивы?
Айгель: Меня мама приучила с детства, что Бог есть и он один. У нас очень большое религиозное разнообразие в регионе, поэтому нет конфликтов на религиозной почве. Есть правило, что если строят мечеть, рядом обязательно должны возвести церковь. Деды ворчат только насчет того, что дети забывают татарский язык.
А девушкам в брюках можно ходить?
Айгель: У нас абсолютно светское общество.
Илья: Я вот никогда не слышал, чтобы в городе мулла пел.
Айгель: Поют. Просто ты не в том районе жил. И это не врубают на весь город.
Как у вашей группы проходит 2020-й год?
Айгель: Тяжело. Но зато мы много чему научились.
Илья: Выжили благодаря рекламе. На нас свалилось много предложений. Причина — ролик «Райффайзенбанка» про кэшбек, для которого мы написали музыку. Мы даже поначалу скрывали, что это «АИГЕЛ». Но люди из других компаний, которые в курсе, теперь приходят и говорят: «Сделайте нам тоже». А сам «Райффайзен» продал лицензию в какую-то страну, и нам опять перечислили деньги. Каждый раз, когда у нас заканчиваются деньги, появляется кто-то, кому нужна музыка. А сейчас началась очень интересная история с сериалом «Топи». Автор сценария Дмитрий Глуховский пришел и попросил сочинить песню на титры. Мы были с ним знакомы еще до «Текста», но тогда у него не было четкой проработанной идеи. Вообще, для «Топей» им изначально нужна была киномузыка, а это не то, что я умею писать. Они пригласили другого композитора. А у нас попросили песню, и в итоге мы стали придумывать какие-то куски звука, которые перемешиваются с более традиционной киномузыкой. Стилистике фильма это вполне соответствует, там такая мистическая история. Из того, что мы делаем для этого сериала, вполне может получиться отдельный музыкальный релиз. Мне понравилось работать в киноиндустрии, хотя это совсем новая среда для меня. К тому же наши уже существующие песни активно лицензируют в сериалы. В общем, оказалось, что и без концертов мы можем зарабатывать на жизнь.
Первые альбомы «АИГЕЛ» воспринимались как история с единым сюжетом. Она продолжается?
Айгель: Да, и татарский альбом — ее продолжение. Ты ничего не знаешь лучше, чем свою собственную жизнь, поэтому про нее и пишешь.
Илья: Я все же думаю, что единой темой были прошиты только первые два альбома. А на третьем мы ломали жанр. Там уже не было песен про тюрьму. Мы переживали, нужно ли это людям.
Айгель: Я не переживала.
Илья: Айгель этого вообще не заметила. Но я видел, что те, кто пришел из-за «Татарина» и всего этого АУЕ, стали отписываться. А потом снова начался подъем, потому что появились люди, которым мы понравились как целое.
Айгель: Когда выходил первый альбом, мне нужно было, чтобы мой любимый человек вышел из тюрьмы. Я пыталась добиться этого всеми доступными средствами. Объясняла, как работает судебная система, что в приговоре ошибки, составляла петиции, работала с адвокатами, а музыка создавалась параллельно.
Надеюсь, что с тех пор наша аудитория обновилась и ее интересует уже то, что мы делаем сейчас. После закрытой презентации нашего нового альбома девушка в татарской газете написала: «Я помню, мы еще в школе под "Татарина" флексили». Я подумала: «Какие же мы старые!»
Что планируете на Новый год?
Илья: На широкое празднование вдали от дома мы пока не заработали. Танзания — дорого.
Айгель: Я переехала из Набережных Челнов в Казань, и возникла идея, чтобы Илья с семьей приехал к нам в гости.
Илья: Да, моя супруга там не была, а мой сын подружился с дочерью Айгель — они вместе угорают по Minecraft. Да и зима в Казани не питерская.