Мне, конечно, было интересно высказаться там, где никто этого еще не делал. «Конференция» — первый художественный фильм на тему теракта на Дубровке. Однако эта история во многом про другое. Она про людей, которые живут с посттравматическим синдромом даже спустя 18 лет.
Какие вещи случились за это время в России, про которые также нельзя забывать?
Про все нельзя забывать. Это ведь наша жизнь. Она формируется за счет происходящих вокруг событий. Я считаю, что помнить нужно каждый такой момент.
Ближе к финалу фильма один из персонажей произносит душераздирающий монолог, который противоречит вашему мнению…
Я вроде понимаю о чем вы. Мы говорим про сцену с актрисой Ольгой Лапшиной?
Да. «Люди хотят жить дальше, люди хотят рожать новых детей». И в какой-то момент я принял эту позицию. Главная героиня — монахиня. Но ведет она себя так, будто вы решили сделать из «Конференции» антирелигиозное высказывание. Мол, вера — повод оправдать свою слабость, а не измениться к лучшему. Вы религиозный человек?
Я верующий. И совершенно не согласен с вашей трактовкой, пусть она, конечно, имеет место. Я задумал героиню Натальи Павленковой неким катализатором, позволяющим нам осмыслить природу страха в качестве главного человеческого греха. Ведь есть вещи, которые люди просто не могут преодолеть. В этом нет никакой антиклерикальной повестки, потому что человеческая природа изначально греховна. Героиня пытается замолить страх, но не может. Не потому, что она плохая. Просто мы так устроены.
А вам не кажется, что делать фильм, итоговая мысль которого — слабость и ничтожность человека...
Я не говорил, что человек ничтожен. Он слаб.
Хорошо. Вам не кажется, что этот посыл не уважителен к самим жертвам теракта?
Нет. Вы пытаетесь соединить частное с большой историей. Это разные вещи. То, что сделала главная героиня — это ее выбор. Однако не стоит забывать и о других людях, которые могли, например, поступить иначе. И поступали!
И раз уж мы заговорили о жертвах. В фильме снялись Филипп Авдеев и Роман Шмаков — реальные заложники «Норд-Оста». То, что они говорят в кадре, — это ведь их собственные переживания?
Конечно. При этом я пытался дистанцировать «Конференцию» от настоящих участников тех событий. Это была моя задача и, скажем так, деликатное отношение к пережившим трагедию, ведь «Конференция» — не документальная, а художественная и полностью постановочная картина. Да, Рома и Филипп были там. Но они еще и прекрасные артисты, поэтому понимали свою актерскую задачу и стали неким камертоном всей истории. Все это — единый механизм работы. Такой «Конференция» была задумана изначально, чтобы не уйти в какую-то странную патетику.
То есть вам никогда не было интересно разобраться в том, кто виноват? Скажем так, в политических причинах случившегося.
Нет. Для этого есть журналисты и режиссеры документальных картин. Например, Катя Гордеева проделала блистательную работу и сняла «Норд-Ост. 17 лет». Но это совсем не моя история. Документально воспроизводить реальность мне не интересно.
То, что фильм снят полностью на частные деньги, без какой-либо поддержки от Минкульта — это принципиальное решение?
Я как раз настаивал на том, что государство должно нам помочь. Да и вообще, оно должно принимать участие в любых процессах, которые касаются культуры и искусства. Однако у Минкульта на это свой взгляд, и нас не поддержали. Мне отказало довольно большое количество различных фондов и продюсеров — в том числе из-за самоцензуры и табуированности темы.
А вы уже смотрели «Дорогих товарищей!» Кончаловского?
Да.
У вас есть объяснение, почему фильм о Новочеркасском расстреле, который можно назвать оппозиционным, начинается с надписи «При поддержке Министерства культуры», в то время как вам денег не дали?
Думаю, что им дали ресурсы из-за исторической дистанции и сформированного общественно-политического отношения к этой трагедии. То есть в 70-80-е годы такое кино представить было бы невозможно. А в 2020-м — почему нет? Так же как через 30 лет многим режиссерам не составит труда снимать кино про наше сегодня.
Давайте вернемся к реализации «Конференции». Какие трудности вас преследовали во время съемок? И можно ли назвать фильм в том числе продюсерским подвигом?
Естественно! Катя и Костя (продюсеры Катерина Михайлова и Константин Фам. — Прим. SRSLY) шли до конца. Но то, что «Конференция» состоялась — это в целом подвиг. У нас был не очень большой бюджет, но его хватало как раз на камерную историю. И мы исходили из этого. Поэтому люди, которые шли в «Конференцию», делали это не из-за денег точно. Отдельное спасибо грандиозной команде волонтеров, артистам, ради нас отказавшихся от крупных коммерческих проектов. Потому что, когда в один съемочный день стоит смена у четырнадцати артистов, — это очень сложно логистически. Но они делали выбор в пользу «Конференции» — и мы получили готовую картину.
А затем вы поехали в Венецию. Как вас приняли?
Очень хорошо. Правда, период пандемии накладывает свой отпечаток: полупустой зал, все в масках, социальная дистанция. Не тот, привычный всем, масштаб фестиваля. К слову, это касается и «Кинотавра». Но судя по тем обсуждениям и общению, которое было — реакция на фильм хорошая. Хотя, с другой стороны, когда после премьеры к тебе подходят люди, они скорее поздравляют, а не критикуют.
Но Мария Кувшинова, например, «Конференцию» ругает.
Я обязательно почитаю! Мария — талантливый критик. При этом она, конечно, из тех авторов, кто путает профессиональное с личным. Для нее есть режиссеры, которые могут снять какую угодно работу, даже шедевр, но Марии Кувшиновой фильм изначально не понравится. С другой стороны — у нее своя оптика и мне правда интересно, что она пишет.
А вообще, кинокритика важна для режиссера? Например, может ли на вас повлиять мнение Марии Кувшиновой или Антона Долина?
Может, но с «Конференцией» у меня совсем другая история: здесь мне, если честно, совершенно безразлично любое стороннее мнение. Эта работа слишком самодостаточна. Я сам понимаю ее проблемы, но результат не вызывает у меня вопросов. А критика ведь пытается ответить на какие-то вопросы… Понимаете мысль? Сейчас мнение Антона Долина и других авторов мне интересно только в том качестве, если оно поможет продвинуть картину до более широкой аудитории. Поэтому я везде разместил его рецензию для «Медузы». И то, что он написал, мне приятно. Но с точки зрения анализа конкретно в случае с «Конференцией» я ни в чем не нуждаюсь.
Вы, очевидно, смотрели фильм раз 50…
Даже больше! Когда ты делаешь цвет, звук, монтаж, то постоянно пересматриваешь снятое.
Есть ли в «Конференции» хоть что-то, что вам не нравится, что вы бы переделали?
По-моему, там все существует очень гармонично. Просто в какой-то момент картины начинают жить собственной жизнью. В этом смысле искусство куда выше своих создателей. Ты не можешь с ним ничего сделать, ничего поменять. Фильм сам взаимодействует с аудиторией, формирует повестку просмотра. За этим можно только наблюдать.
Вы видите «Конференцию» зрительским фильмом?
Я сильно разграничиваю развлекательное индустриальное кино, к которому, слава богу, не имею никакого отношения, и содержательный авторский кинематограф, что есть современное искусство. Я занимаюсь вторым. Было бы глупо заталкивать всех встречных на какое-нибудь биеннале. У меня есть своя аудитория, которая ждет картину и обязательно ее посмотрит. Другой вопрос, нужно стараться расширять публику. В России очень много умных, вдумчивых людей, но посмотреть арт-кино на большом экране можно далеко не в каждом регионе. У меня нет надежд и иллюзий, что «Конференция» может соревноваться с коммерческими продуктами.
Но деньги со сборов вам ведь важны?
Они нужны моим продюсерам, потому что им необходимо как минимум вернуть свои затраты, рассчитаться с долгами и на что-то жить. К слову, в этом плане арт-кино — довольно выгодная вещь. Коммерция собирает кассу сразу, а авторские фильмы могут приносить доход годами.
И если вам предложат что-то коммерческое — вы не возьметесь?
Думаю, что нет. Да и уже не предлагают! Это ведь огромная разница в подходе и методе. У меня свой путь.