Шокирующий и удивляющий Гвасалия уже никого не удивляет. Каждая новая его фэшн-провокация уже вызывает в первую очередь достаточно скептическую мысль: «А вы ожидали чего-то другого?» Но в этот раз, нам кажется, creative «Баленсиаги» превзошел себя: для журнала Re-Edition он не просто стилизовал съемку, но и стал ее главным героем. Поверьте, на фотографиях — Демна, хоть и сложно за этим криповым, но фантастическим пластическим гримом его разглядеть.
Образы (или личности) закономерно очень противоречивые и скандальные: хранитель общественного порядка в лодочках на каблуках, священник в рясе и виниловых БДСМных ботфортах, какой-то офисный планктон в кургузом пиджаке и с максимально длинными красными ногтями, хулиган с битой:
В аккаунте фотографа (и по совместительству бойфренда Демны) Лоика Гомеса еще несколько образов, которых нет в @reeditionmag:
Но эта история (судя по всему, главная в осенне-зимнем номере журнала) не ограничена только съемкой: Гвасалия еще написал от руки эссе на 11 страниц. А мы сделали для вас перевод того отрывка, который выложили в социальных сетях Re-Edition. Итак, «Демна Гвасалия — Личности»:
«В старшей школе мне очень нравилось писать эссе — думаю, я использовал это в качестве самотерапии, поскольку никогда не был "спикером". Эссе, которое вы читаете сейчас — проповедь о моем личном становлении как дизайнера и о моде как средстве творческого кощунства.
Вплоть до десяти лет я должен был носить советскую школьную форму, точно такую же, как у миллионов других мальчиков, которые учились в школах в эпоху СССР — этого колоссального и уже не существующего государства. Выглядело это так: пара колючих шерстяных брюк темно-синего цвета, пиджак в тон типа кафтана — он назывался "китель" — и белая полиэстеровая рубашка. Я ненавидел эту форму, потому что она плохо сидела, была ужасного качества, но самое главное — превращала меня в серую массу, я выглядел, как и все остальные школьники — такой же "колючий", такой же скучный. Я никогда не чувствовал себя частью этого конформистского стада — наоборот: одним на миллион.
Мне диктовали, каким я должен быть, права голоса мне не давали. Это продолжалось до того момента, когда мне исполнилось десять: тогда я сам укоротил эти форменные брюки так, чтобы были видны щиколотки — хотел пощеголять своими носками. Огреб за это по полной программе, директор даже интересовался, распространяли ли мои родители капиталистические ценности. Просто из-за длины моих брюк.
Потом меня перевели в "пионеры" — коммунистическая версия бойскаутов, которым промывали мозги цитатами Владимира Ленина. Я наконец-то заполучил этот "сакральный" треугольный галстук красного цвета и исписал его черным маркером словами из моей любимой песни. Пожалуй, это было первым подсознательным концептуальным актом фэшн-вандализма. К счастью, Советский Союз развалился пару месяцев спустя, и меня не посадили в "тюрьму для пионеров" за кощунственное неуважение к столь символичному элементу коммунистический формы, которую я так искренне ненавидел. Для меня это стало освобождением…»