В российском прокате идет «Метод исключения» Пак Чхан Ука, южнокорейская переделка американского нуар-романа про попавшего под сокращения страдальца, решившего избавиться от конкурентов на манящую вакансию.
По случаю Антон Фомочкин вспомнил еще несколько фильмов, герои которых идут по головам (иной раз, отфутболивая их в сторону) ради карьеры.
Вместо черной метки Ю Ман Су (Ли Бен Хон, «Игра в кальмара») получает в подарок от фабрики увольнительного угря за выслугу лет. Говорят, хорошо для потенции, да только, потеряв работу, обладатель почетной грамоты «бумажник года» лишается и моджо — какой он отец/муж/любовник, если не может поддерживать привычное для родных буржуазное счастье. Приходится сдать любимых ретриверов. Отключить «Нетфликс». И всерьез подумать о том, чтобы продать семейное гнездышко с ненаглядной оранжереей, в которой Ю Ман Су годами зарывал с рассадой мужскую депрессию. На весь город есть только одна вакансия, достойная столь ценного специалиста… И та занята, а если бы не была — непременно нашлась бы еще парочка таких же униженных и сокращенных с резюме посерьезней. Отчаявшись унижаться, Ю Ман Су решает превентивно вычислить, а затем ликвидировать запойных и несчастных конкурентов.
Антикапиталистические идеи роднят не меньше Интернационала, поэтому ветеранам труда вне зависимости от географической прописки одинаково рьяно приходится выгрызать место под солнцем бумажного производства. Там, где оказывается недостаточно фактуры Гавраса, Ук дописывает малоудачные внутрифамильные нюансы, саркастические длинноты и прочую вопящую южнокорейскую избыточность — драматург он, конечно, куда менее ловкий, нежели режиссер. Возмутительно смешных, напоминающих о былой хватке автора «Олдбоя» (2003), сцен в «Методе» всего три: в одной отсасывают яд, в другой — в попытке первого убийства перекрикивают музыку, разыгрывая адюльтерное недоразумение, сравнимое с антрепризой в региональном театре, в заключительной Ю Ман Су пытается стянуть с разодетой в Покахонтас супруги нижнее белье, чтобы проверить ту на неверность. Все остальное — упражнение в слэпстике и отталкивающе акцентированном потреблении мухоморов/крыльев/алкоголя.
Оправдывающая фабричные сокращения присказка американских функционеров no other choice заведомо объясняет любые не благие намерения попавшего в долговую беду семьянина, потому вопросов о «право имею» особо не возникает ни у зрителя, ни у героя. Ю Ман Су вглядывается в таких же бедолаг, как и он сам, до тех пор, пока не разгладятся его внутренние зажимы. Поэтому торжество самости режиссер подчеркивает хрестоматийной линией ноющего зуба, который герой все никак не решается вырвать (и сделать это ему, естественно, придется в момент запоздалой инициации). Фильм Ука разбалансирован так же, как остается неясным — функция, неуклюжий гэгмен Ю Ман Су или все же живой человек.
Он автоматически повторяет чужие реплики (за неимением своих) и вечно подсматривает подсказки, которые крупным почерком заблаговременно чертит на ладони. Чудо, что его, такого пустого, вообще не сносит осенним ветром в процессе вуайеристских лесных подглядываний в бинокль и перекатываний с горки после череды спотыканий. Иначе то был бы не метод исключения, а естественный отбор.
Уверенность походки по головам: 2/5
Самая (не)оправданная жестокость: фарше-водочный коктейль в глотке закопанного по подбородок в землю неприятеля.
«Нож гильотины» (Le couperet, 2004), реж. Коста-Гаврас
Брюно (Хосе Гарсия, «Иллюзия обмана») сократили с сытого бумажного производства, незадолго до того всучив подарочный диктофон — записывать свои золотые идеи. Спустя два с половиной года простоя, ютясь в промозглом мотеле, мужчина воспользуется презентом, только лишь чтобы исповедаться. Словесным креативом не прокормишь ни себя, ни жену (Карин Вьяр, «Голос семьи Белье») с двумя детьми, потому Брюно и убил — предполагаемого соперника по воображаемому собеседованию. Одного. Второго. А там уже как-то глупо было останавливаться.
От no other choice переходим к смиренному «цель оправдывает средства». Все убиенные Брюно бедолаги и так отравлены обреченным осознанием своего «неудел». Один — сердечно разливает вино в замшелом бистро, предлагая собрату по несчастью стопку за счет заведения. Другой — торгует костюмами, унижаясь за процент с очередной проданной тройки. Они обитают в мирке пригородных домов с зелеными лужайками, витринная идиллия которого пагубно не совпадает с их депрессивным содержанием. Брюно, между делом, вбрасывает фразу о том, что, лучше бы расквитаться с власть имущими, но ему с руки салить исключительно себе подобных, до других не дотянется. Гаврас с юношеским, издевательским задором иллюстрирует то, как с каждым разом тяжелеет пресловутое «пиф-паф». Выстрелить единожды Брюно было нетрудно… В чем-то даже щекотно. Конечно, унаследованный люгер при нажатии на курок болюче отдает в плечо, но, и помимо пистолета, существует немало способов проехаться по оппоненту, в том числе и буквально.
По обличающему убеждению яростно левого режиссера Гавраса, убийство — новая корпоративная нормальность, ведь в этом обществе если и отпускают грехи ради порядка, то чинно заботясь об экологии и других глобально-альтруистских процессах. Скованный на своем фото в резюме Брюно, выбивая себе подобных, раскрепощается в расчетливого и глумливого мудака (вполне обаятельного благодаря отталкивающе сдержанной харизме Гарсиа) — на то он и ценный специалист, чтобы быстро подстраиваться под новые вызовы. Гаврас лучится самодовольством ровно так же, как и его герой, однако, в отличие от Ука, не запирает своего бумажника в гробнице технологической изоляции, наоборот: в мире по «Ножу» ты — респектабельная ставка как пояс чемпиона какого-нибудь MMA, придется еще и удерживать.
Уверенность походки по головам: 3,5/5
Самая неоправданная жестокость: наезд на пешеходном на одну из целей. Правила ПДД — сакральны.
Сертифицированный балагур Лютек Данеляк (Ежи Штур, «Кинолюбитель»), самоотверженно ведет праздники до холодной испарины на лбу: и песенку споет, и хлопать заставит, и в паровозик утянет, пока голова не закружится. Грядущий городской бал мог бы послужить карьерным подспорьем, вывести в топы, чтобы не растрачивать силы на колбасные обрезки ивенты. Однако в развлекательном цеху предостаточно куда более успешных и уважаемых конферансье — в очереди на эту партию Данеляк едва держится в первой пятерке. Суетливо Лютек берется раскопать на каждого визави по стыдному секрету. В конце концов, на балу будет телевидение — ради такого не грех и постараться.
«Слишком новый», как его оправдательно отталкивают от кормушки, Данеляк запускает хоровод круговой поруки, подлога и вранья. Этот паровозик ведет прямо в ад, если полагаться на мерило бессовестности. Без легкой дидактики в этом случае никуда не денешься, «Распорядитель» — флагманское «кино морального беспокойства», течения, дешифровка которого очевидна по одному названию. Только вот незадача, хороших людей (идеалистов, моралистов или хотя бы тех, чьи принципы проверяют на прочность) в картине Фалька почти нет, разве что третьеплановый приятель Лютека, которому будет отведена роль обиженной карающей длани. Все остальные встречные и поперечные — поголовно несчастны и злы то ли на себя, то ли на систему. Такую подноготную поздних 70-х, как в типажах, так и в лицах, легко перенести на любую из стран соцблока (без труда прижилось «кино морального беспокойства» и в СССР). Особенно удался архетип до ненастного тоскливой информаторши Данеляка — некогда работавшей в его конторе одинокой женщины средних лет, которая сдает грешки других конферансов в обмен на секс (он же, в лучшем случае, час ощущения себя нужной).
Нужными хотели бы быть все собравшиеся в теснейших, клаустрофобических коридорах и гримерках, из которых почти не вылезает Фальк. И чем более ушлым ты бываешь в жизни, тем бойчее смотришься на сцене с микрофоном — такая закономерность. Данеляк проходит краткий курс подлости, чтобы сиять. Естественно, под грустную и невыносимую восточноевропейскую попсу. Ведь не бывает веселья без песни, а песни без веселья, даже инфернального.
Уверенность проходки по головам: 4/5Самая (не)оправданная жестокость: Лютек делает много плохого, но настоящую гадость — единожды, когда фактически продает свою девушку-старлетку за промежуточную протекцию в своей афере.
Все началось с трека Найла Роджерса My Love Song For You. Очевидно, что если из миллионов других песен ты выбрал именно эту, то вкус у тебя есть… А там, где вкус, — там и индивидуальность. По крайней мере, так раздумывал маленький суперстар Оливер (Арчи Мадекве, «Солтберн»), когда услышал Роджерса в модном магазине одежды. Оказалось, что за плейлист отвечал продавец-консультант Мэттью (Теодор Пельрен, «ОА») — эталонный нитакусик. И про Олли он не в курсе, и скромность его граничит с искренностью. Музыкант на радостях приглашает нового знакомца к себе на концерт, а потом и домой, предлагая стать частью тусовки. Поначалу приходится подметать и мыть посуду, но Мэттью себя не на виниловой барахолке нашел, у него на Оли далеко идущие планы.
Короля делает свита, и по соцветию заурядностей, водящихся в вожделенном для фанатов особняке, нетрудно догадаться, насколько пресный и неинтересный артист Оливер. Но все это неважно — прилипала готов внести в будни своего новоявленного творческого хоуми нужную сложность: снимать концептуальные клипы, вбрасывать идеи для обложек пластинок, в конце концов сделать о нем исповедальный док прямиком для полуночного показа на «Санденс» или SXSW. Пусть от «бро, ты улет» до «бро, пора в утиль» пара неловких социопатических выходок, но если бы склизкий, скрытный и предприимчивый Мэттью сдался сразу — грош цена часам ресерча, проведенным за блогом Олли (отсюда и Найл Роджерс).
Опасный карьеризм героя сводится к выведению с хороших счетов других приближенных «к телу» музыканта, причем первое время это происходит в такт общей поколенческой пассивности: его коньком оказывается инертность. Все гадости, пока тот входит во вкус, совершаются Мэттью бездействием. Забыть аппаратуру для клипа (чтобы снимать по своим правилам). Не предупредить ближнего о подводных камнях на паспортном контроле. Заинтересованный взгляд артиста Пельрена вполне намекает на то, что его инициативность может перейти к запойному кровопусканию, но «Прилипала» остается в комфортной пограничной зоне, чтобы сродни находчивому продавцу-консультанту казаться интереснее, чем он есть. Можно было бы порассуждать о том, что фильм Рассела «сатира в стиле Гарольда Пинтера для воспитанников клауд-рэпа», но он стремительно разбухает ко второй половине, что афиша концерта Олли под дождем. Водные разводы — оболочка времени, ретро-рябь VHS, на которой так охотно ловит гиперфикс Мэттью, внимая десятку других кинематографистов, портретирующих своего героя через дряхлую камеру, на которую двадцать лет назад родителями писались их детские кувырки по лужайке на заднем дворе.
Уверенность проходки по головам: 2,5/5
Самая (не)оправданная жестокость: хлипкая стремянка говорит «пока-пока».
«Добрые сердца и короны» (Kind Hearts and Coronets, 1949), реж. Роберт Хаймер
Уродившись недозрелым плодом любви романтичной герцогини и заезжего оперного тенора, Луис Мадзини (Деннис Прайс, «Очень важные персоны») с детства прозябал в нищете и безнадеге — тогда его матушку изгнали из аристократии, обрекая страдать и работать на благо несчастной дитятки. Когда женщина умирает, ее подросший отпрыск осознает: до спасительного титула остается сделать восемь шагов… По неостывшим телам своей разношерстной родни. А там и о женитьбе можно будет подумать.
Как и у Гавраса, в «Сердцах и коронах» все начинается с признания, точнее, (аудио)мемуаров, сформулированных в авантюристский антидетективный нарратив под эгидой «дело дрянь, пора признаться». Свои исповедальные приключения Мадзини записывает за решеткой (учитывая количество сюжетных твистов, это едва ли послужит спойлером), ловко обращаясь с пером и попутно откровенничая обо всем на свете. Тем не менее при всех неминуемых затертых сходствах — так привычно бывает, когда фильм столь основательно пускает корни в поп-культурный контекст, «Сердца и короны» это сеанс образцового чопорного британского цинизма.
Даже умеренно поучительный хеппи-энд появился в этом случае путем аккуратного компромисса с американской цензурой, заупрямившейся выпускать фильм на экраны из-за расчетливой, рациональной аморальности (делаем скидку на 1950 год). При всех вводных и статусе рассказчика Мадзини по мере отчаянного лазания по ветвям родового древа неминуемо начинает уступать в экранном авторитете Алеку Гиннессу, сыгравшему роли всей шумной родни. И заострившим тем самым табуированный подтекст кровосмешения и других внешних, гротескных пороков заныкавшейся в своих поместьях буржуазии.
Перебирая и разменивая своих родственников, Луис борется с самой идеей об аристократии в лице Гиннесса, рассчитывая стать ее полноправной частью. Однако калечат и подводят его, увы, не ошибки начинающего преступника, а романтическая идиотия, притупляющая обзор на ближайшие полтора-три метра. Мадзини не замечает очевидного, а значит, против невзаимной (жестокой) любви даже у карьеристов нет приема.
Уверенность проходки по головам: 4/5
Самая (не)оправданная жестокость: заминированная баночка икры. Особенно актуальная для предновогоднего сезона страшилка.