О фильме «Предчувствие», Лее Сейду и куклах. Интервью с режиссером Бертраном Бонелло для SRSLY

Вы как-то говорили, что в начале работы над новым фильмом важно найти правильную точку входа. Что было точкой входа в случае «Предчувствия»? И на каком этапе вы подумали о «Звере в чаще» Генри Джеймса (новелла автора, по мотивам  которой снят фильм. — Прим. SRSLY)?

Я прочитал «Зверя в чаще» (1903) какое-то время назад, но не думал, что захочу его экранизировать. После «Ноктюрамы» (2016) я задумался над следующим проектом. Хотел снять что-то мелодраматичное, что мог бы смешать с жанровым кино. Эта мысль и вернула меня к книге Генри Джеймса: для меня это лучшая дискуссия о взаимной тоске двух людей. Я вернулся к книге и зацепился за проблематику сюжета. Ведь большая часть новеллы перешла во вступительную сцену фильма, которая происходит в 1910 году. После этого я почувствовал свободу в том, чтобы развивать историю, миксовать разные вещи и добавлять что-то свое. Та смесь страха и любви, которая ощущается в картине, идет из первоисточника. Я просто решил выкрутить ее посильнее. Идея того, что страх зверя — это страх любви, для меня лучшая стартовая точка для этого фильма. 

В «Предчувствии», как мне кажется, есть вайбы фильмов Алена Рене («В прошлом году в Мариенбаде», 1961) и Джона Карпентера («Хэллоуин», 1978). К каким фильмам или текстам вы возвращались, когда писали сценарий? Помимо Генри Джеймса, конечно же. 

Перед съемками я посмотрел «Эпоху невинности» (1993) Мартина Скорсезе и «Когда звонит незнакомец» (1979) Фреда Уолтона — не такой популярный, но хороший американский фильм конца 1970-х годов. Знаете его?

Да, конечно! 

Здорово! Потому что у нас его сложно достать, официально он во Франции не выходил. За полгода до старта мы со съемочной группой начали слать друг другу иллюстрации — картины, фотографии, арт-проекты. Так мы смастерили гигантский мудборд для фильма. И музыка! Она всегда важна для меня при подготовке. В «Предчувствии» играют не только треки сторонних артистов, но и мои — я композитор. Мне важно закончить работу над саундтреком перед съемками: не люблю думать об этом, когда монтирую фильм. Обычно я начинаю писать композиции одновременно со сценарием. Для меня музыка — не приложение к сцене, она сама по себе нарратив, должна говорить собой что-то. Я делюсь музыкой со своими оператором и сет-дизайнером, присылаю им сразу песни и оригинальный саундтрек. 

Соответственно, связь с «В прошлом году в Мариенбаде» и вступительной сценой появилась спонтанно?

Да, только когда мы закончили фильм, мне часто начали говорить об этом. На самом деле, есть еще одна картина Рене, о которой я правда думал…

«Люблю тебя, люблю» (1968)?

Да, верно! 

 

Почти в каждой вашей картине заметны элементы хоррора. Какой ваш любимый ужастик? 

О! Их много. Какие-то я посмотрел еще подростком, именно они привили мне любовь к жанру. Если нужно выбирать сейчас — «Техасская резня бензопилой».

Да, это потрясающий фильм!

Прекрасный и безумный фильм!

В каких еще жанрах вы бы хотели поработать? Может, что-то совсем внезапное, вроде вестерна?

Это было бы замечательно, но сложно снимать вестерн, если ты не американец. (Смеется.) Подумываю о мистическом и политическом кино, но пока оно отчетливо не сложилось у меня в голове. 

По сюжету «Предчувствия» муж Габриэль делает кукол из целлулоида. Это прекрасный образ, который в одной детали для меня будто бы объясняет суть кино. Вы изначально закладывали эту идею в фильм? 

Когда пишешь сценарий, что-то добавляешь осознанно, а что-то нет. Некоторые вещи замечаешь только на монтаже — когда соединяешь кусочки материала и появляется идея, о которой ты не подозревал, но, если подумать, именно так ты и хотел раскрыть историю. Эта деталь — одна из таких вещей. 

 

Сценарий писался конкретно под Лею Сейду и Гаспара Ульеля. Менялось ли в тексте что-то после смерти Гаспара? 

Единственное, что поменялось, — сцена в сеттинге 1910 года. Изначально она была полностью на французском, но я добавил переключения с французского на английский и обратно. Больше ничего не менял. 

Во всех таймлайнах «Предчувствия» есть какие-то места, напоминающие лимб. То же самое я ощущал при просмотре «Комы». Как вы сами объясняете связь между этими фильмами?

Я был готов снять «Предчувствие» за год до, но перенес съемки из-за загруженного графика Леи Сейду. За время этого перерыва мы решили сделать малобюджетный фильм «Кома». Думаю, поэтому связь и появилась: вселенные, образы, взаимодействие между живым и мертвым — то, что вы называете лимбом. Картины говорят о разном, но многое в них похоже: я закончил первую, когда готовился ко второй.

Ваша трилогия юности, состоящая из «Ноктюрамы» (2016) и «Малышки зомби» (2019), как раз заканчивается «Комой» (2022). В таком случае «Предчувствие» — это глобальное завершение большинства тем и подтекстов в вашем творчестве или начало чего-то нового? 

Думаю, что конец. (Смеется.) Фильм, который впитал в себя все предыдущие. Так что это жирная точка, завершение цикла. 

 

Мне кажется, отдельный герой «Предчувствия» — это сама Леа Сейду. Как актриса и образ. Как вы объясняете себе ее феноменальную органичность на экране? 

Мы знакомы пятнадцать лет, сделали два фильма вместе до «Предчувствия» («На войне», 2007, «Сен-Лоран. Стиль — это я», 2014). И я думаю… Не могу за нее отвечать, но думаю, что она доверяет мне. Леа почти не готовится к роли — приезжает на площадку, не понимая, что будет происходить. Предпочитает узнавать в процессе. Я говорю что-то перед началом сцены, она слушает и интерпретирует это по-своему. Думаю, что в нашем с ней случае, все дело именно в доверии. 

Вы как-то цитировали музыканта Брайана Ино: «Повторение — это форма перемен». Мне кажется, в «Предчувствии» эта мысль возведена в абсолют — и концептуально и композиционно.

Я рад, что вы упомянули эту фразу — она важна для меня. Я не вкладывал ее в «Предчувствие» осознанно, но это в самом деле мой способ мысли. То, как я делаю кино и музыку. 

Если, следуя фильму, одиночество — катастрофа 2044 года, то катастрофа 2023-го — тревожность. 

Думаю, что есть два вида страхов. Один — хороший, полезный, потому что он заставляет держать руку на пульсе как животное, ты смотришь везде, это позволяет и строить отношения с миром. Но есть и другой. Он парализует. Это именно тот страх, который охватил человечество сейчас, плохой страх. И он не заставляет чувствовать себя живым — только мертвым.

 

В фильмах вы фокусируетесь на куклах, манекенах, масках, статуях. «Предчувствие» хорошо формулирует мысль, что метафорически разделительная черта между таким статичным образом и реальным человеком — его эмоции. Этим и страшна процедура, с которой сталкивается Габриэль. 

Да, в своих фильмах я часто использую маски и кукол. Думаю, это всегда очень мощный кинематографический образ. Когда ты смотришь на куклу, то не знаешь, что означает выражение ее лица. Например, сцена, где Леа Сейду мастерит куклу в 1910 году. Сначала зритель думает, что она красивая. Через несколько секунд пугается — он не знает, что у нее на уме. С одной стороны, куклы всегда напоминают нам что-то о детстве, но, с другой, их часто используют в хоррорах — в них есть что-то зловещее. Я не понимаю, как люди дают куклы маленьким детям. Они страшные! (Смеется.)

Ваша дочь играла в куклы в детстве?

Нет! (Смеется.)

Я часто вспоминаю эпизод, когда Луи и Габриэль рассуждают, можно ли написать музыку без сентиментальности. Это же цитата из Томаса Манна?

Да. Воу! Очень хорошо. Мало кто ее знает. Она действительно была в романе «Доктор Фаустус» (1947) Томаса Манна. 

 

Мне кажется «Доктор Фаустус» особенная книга для вас. В том числе за счет музыкального аспекта. 

Да, потому что музыка очень важна для меня. В детстве я изучал Арнольда Шёнберга (австрийско-американский композитор. — Прим. SRSLY). В январе я сделал большое шоу в Париже, посвященное его музыке. И мне нравится идея использовать музыку, чтобы говорить о проблемах и зле времени — об этом как раз писал Томас Манн. 

В «Предчувствии» появляются фрагменты из вашего же фильма «Синди: Моя кукла» (2005) и «Трахальщиков мусорных бачков» (2009) Хармони Корина. Продумываете ли вы такие вставки заранее или они спонтанно появляются на монтаже?

С первым фильмом все очень просто — у меня есть на него права. (Смеется.) Со вторым получилось так, что я искал кадры, которые мгновенно дают ощущение крипоты. Всего три секунды, и ты чувствуешь себя странно. А Хармони в этом чертовски хорош.  

В вашей концепции будущего 2044 года угроза катастрофы напрямую связана с тем, что мы перестаем быть хозяевами технологий. Правильное ли мы поступаем, продолжая развивать технологии сегодня? Тот же искусственный интеллект. 

Одно из направлений фильма — отношение между человеком и технологиями. Технологии — это инструмент, а мы должны быть выше, решать, как его использовать. Однако постепенно мы оказываемся в противоположной ситуации: инструмент превосходит мастера. Когда мы начали снимать «Предчувствие», общество лишь дискутировало по поводу ИИ, а в 2023 году мы уже знали об опасности искусственного интеллекта — в плане морали, этики и политики. Сейчас он не поддается контролю, и это опасно. 

Должен признаться, что на показе фильма в Венеции я испытал что-то между панической атакой и предистеричным состоянием. Это было потрясающе! Вам важно, чтобы кино не только пробуждало эмоции, но и заставляло что-то чувствовать на уровне физики?

Да, бесспорно. Если, посмотрев фильм, зритель уходит с изменениями не только в голове, но и в теле, это чудесно. Это важно мне как зрителю: когда прихожу в кинотеатр, я люблю чувствовать кино не только разумом, но и всем существом.