Какой совет ты сегодняшняя дала бы самой себе в том возрасте, когда только окончила институт?
Сниматься я начала еще в институте, на четвертом курсе. Но до этого меня не брали никуда очень долгое время, даже на эпизоды. Если все однокурсники где-то снимались, у меня, наоборот, по предложениям было пусто. И, конечно же, в какой-то момент у тебя наступает отчаяние, ты понимаешь, что ничего не получается. А на самом деле ответ один: не получилось девять раз, получится на десятый. Но это очень легко — давать советы и очень сложно им следовать. Мы все такие умные обычно, когда это не касается нас. Когда же ты сам находишься в такой ситуации… Я прекрасно знаю, насколько тяжело слышать отказы. Постоянно. У меня было два момента в жизни, когда я оказалась в очень тяжелом состоянии из-за этого. Причем второй раз был, когда со мной уже случились «Восьмидесятые» — после них я просто нигде не снималась либо получала роли в проходных проектах. Но потом случилась «Эпидемия»!
Самое тяжелое — не останавливаться. Ведь, что конкретно нужно делать, не очень понятно.
Каким тебе все это виделось, когда ты начала ходить на кастинги?
Наверное, такие же ощущения, что и у героинь в нашем фильме, — нахождения в магическом мире, от которого захватывает дух. Тебе кажется, что это недостижимая вершина — съемки, премьеры. Мне так хотелось, чтобы меня знали. Потому что, даже начав сниматься (и это чувство преследует очень многих), ты все равно немного не в своей тусовке, и сразу хочется стать своей. Чтобы, когда приходишь на пробы, у тебя не пересыхало во рту от волнения. Чтобы ты знал всех, когда посещаешь мероприятия. На самом деле это все вопрос времени, а с ним меняются и твои взгляды. А когда я начинала, это было… Каким в «Ла-Ла Ленде» мы видим Голливуд — таким мир кино казался в Москве.
Когда ты решила рассказать о периоде в своей жизни таких волнений?
У меня вообще не было идеи рассказывать эту историю, если честно. Я хотела написать сценарий, чтобы играть там главную роль. Придумывала разные истории. Начиналось с такой, где девчонки ехали на свадьбу к подруге. Затем, как девочка летит в Грузию передать письма дедушке. А вот чтобы рассказать о себе, о том, как я приехала в Москву искать признание — такого желания никогда не было. Маша Лойтер — режиссер фильма — подтолкнула нас к идее, что мы должны рассказать о том, что реально с нами было. Мы (с Надеждой Ивановой, соавтором и актрисой «Как звезды». — Прим. SRSLY) и правда были девчонками, которые начинают жить в Москве, снимают квартиру и мечтают попасть в кино. Я вообще думала, что это не будет интересно. Когда мы ходили с этим фильмом, нам говорили: «Ой, не знаю, эти вот фильмы про актеров, это же такой узкий круг людей, кому это нужно». Это было еще до того, как появился тот же «Ла-Ла Ленд» или «Вавилон». Когда это стало трендом.
Было легко транслировать прожитое тобой в сценарий?
Да, когда мы начали работу, я старалась быть откровенной, вспомнить реальные истории, которые были у нас в жизни. Надо сказать, что в самом фильме их не осталось. Они где-то поменялись, где-то появились собирательные образы. В фильме уже нет той точности, которая изначально задумывалась, и это нормально. Тогда даже наших героинь звали так же, как и нас. И только спустя какое-то время мы отошли от этой документальности к такой фантазии.
Как раз хотел спросить про дистанцию, потому что вы играете героинь куда более взрослых в сравнении с тем, когда эта история происходила на самом деле. И этот барьер, очевидно, и позволяет держаться на расстоянии. Насколько много в экранной Соне тебя и чем вы отличаетесь?
Изначально главными героинями были девчонки, которым 23–25 лет — как они делают первые шаги после института. И только в процессе работы над фильмом мы поняли, что уже не те девчонки, это неправда, мы повзрослели, и нет смысла играть это воодушевление. 30 лет — ведь очень сложное время. В нашей стране принято, что в 30 лет у тебя должна быть работа, ребенок, муж, и если вдруг у тебя всего этого нет, то ты неудачник. Такой стереотип. И это очень давит на всех без исключения людей, я уверена в этом. Эти мысли заложены в историю Сони, когда она говорит, что это ее последний шанс, и если она сейчас никуда не попадет, то вернется в Омск и будет до пенсии играть в театре бабушек. Также и Надина героиня осознает, что застряла в детстве, а ей и самой скоро тридцатник. Соня — безусловно я, просто чуть более… яркая, я бы хотела надеяться. Понятно, что в кино этот напор преувеличен. В жизни есть дни, когда я устаю, ничего не хочу. В Соне есть такая же черта, что и у меня, — когда я пытаюсь свою мечту навязать кому-то и делаю это искренне. Допустим, я очень хотела снять этот фильм и пыталась этой идеей заразить остальных. И нормально, что кто-то не хотел этого делать, хотя мне тогда было сложно понять почему.
Ты бы сама в 30 лет могла бы все бросить и полностью все поменять?
Да, я сейчас так делаю, например. (Смеется.) Мне уже 35 — надо бы уже, как говорится, успокоиться. Я нестабильный в этом плане человек — очень люблю кино, это моя страсть, но жизнь сложная, и я страдаю от несправедливости. Что хочу сниматься только там, где хочу, но все равно иду в фильмы, которые мне не очень нравятся. Потом мне тяжело с этим свыкнуться. И получается, что на протяжении всех 12–13 лет в кино я пытаюсь бросить эту профессию, заняться чем-то другим, но оно просто не отпускает. Перемены, как мне кажется, способствуют росту. Когда тебе все удобно, ты проседаешь в этом болоте, а если пытаешься выйти из комфорта, то чувствуешь себя живым.
В фильме Маша после пары минут знакомства предлагает Соне ночлег. Такие приступы безвозмездной доброты случаются по-твоему на самом деле?
Да, конечно! Когда я приехала в Москву, у меня была потрясающая история. При поступлении в театральный институт в Питере между турами могли быть длинные перерывы. И в один из таких промежутков мы с мамой уехали отдохнуть в Испанию, где познакомились тоже с девчонками из Питера. Им было лет по 30, мне сильно поменьше. И я рассказала, что поступаю в институт в Питере, то-се, а одна из них говорит: «Слушай, тебе надо где-то жить, приезжай ко мне, остановись у меня — квартира трехкомнатная, я работаю постоянно, дам тебе ключи». И это был человек, которого я первый раз увидела в Испании! И я по возвращении в Питер остановилась у этой девчонки, потом мы долгое время с ней поддерживали отношения — сейчас потерялись, не осталось ни контактов, ничего, когда я уехала в Москву. Но до сих пор я ей очень благодарна. Таких историй очень много, и люди помогают друг другу. Просто кажется, что это что-то невероятное.
И происходит это в нужный момент.
Да. (Смеется.) Много людей помогало мне в разное время. Помню, мы приехали в Питер на прослушивание и должны были вечером уехать обратно в Москву. Нужно было где-то ночевать, и я осталась с какой-то девушкой, которую позвали ребята, уже учившиеся в театральной академии. Мы втроем ночевали у нее на старом диване. И сам факт такой помощи — это очень круто и ценно.
А с Надеждой вы как познакомились?
На пилоте «Восьмидесятых». Надежда там тоже снималась и в какой-то момент сказала мне, что съезжает от родителей и скоро начнет искать квартиру. Я ответила, что тоже хочу в Москву полноценно переехать. Так и решили искать варианты вместе. И она нашла квартиру, пока я заканчивала институт. Мы же должны были вместе сниматься, но ее роль в «Восьмидесятых» переписали под Никиту Ефремова. Это было тяжело, потому что, заселяясь, мы думали, что все будем делать вместе — и на съемки ездить, и жить. Но я осталась, а ее убрали. Я понимала, что ни в чем не виновата, но чувство неудобства перед ней испытывала. В первоначальном сценарии «Как звезды» как раз и была завязка, где ее убирают с проекта. А квартира у нас была такая старая, на Чистых прудах, с ванной на кухне.
Вы долго прожили вместе?
Года полтора где-то, и еще разъезжались один раз, потому что в квартире начала рушиться стена. Мы тогда переругались с Надей в пух и прах. Потом переехали с ней в другую квартиру, на Тверской, и там совсем перессорились, а после долго не общались. Потом как-то встретились, начали общаться, и я позвала ее в нашу короткометражку «Галангал». Затем уже появились «Как звезды».
У Сони наготове есть платье для голливудской красной дорожки. А в спутники она загадывает себе Гослинга. Ты тоже выбрала бы Гослинга?
О да! У меня даже когда-то был хештег «ГослингЖди». Сейчас он, конечно, не очень актуален. Райан мой проводник в Голливуд, мир, где я бы очень хотела работать. Наверное, это больше про мечту. Задумка платья, кстати, у меня для дорожки тоже есть. (Смеется.)
Какая твоя любимая роль Гослинга?
У него есть такой фильм — «Ларс и его настоящая девушка». Мне кажется, он не очень известен, но Гослинг там прекрасен.
Соня грезит избавиться от омской энергии, чтобы казаться в Москве такой же, как и все. Как тебе кажется, возможно ли перестроить себя полностью при переезде? Или энергия родного города все равно остается?
Она точно остается, и я считаю, что от нее не нужно избавляться. Необходимо повернуть эту энергию себе в плюс, в свою силу. Я очень люблю свой город и благодарна ему. Энергия Омска мне очень помогает!
А какое место или город ты сейчас можешь назвать своим?
Хороший вопрос. Я точно не москвичка. Уже и не омичка. И о Питере тоже сказать не могу, что чувствую себя там как дома. Думаю, что такое место — у тебя внутри. Там дом, город, страна и мир. А что за место, где ты находишься… я сейчас, например, вообще не зарекаюсь ни о чем. Не знаю, где могу оказаться через месяц или полгода. В сентябре вот уезжаю на месяц в Питер сниматься. Все лето проездила в Минск, в город Одоев, снова в Питер. Актеры живут на чемоданах, мне это нравится.
Ты как-то говорила о том, будто жалеешь, что родители не отдали тебя в профессиональный спорт. В каком спорте ты бы себя видела?
У меня неплохо получилось бы в художественной гимнастике — у меня есть растяжка и фигура такая, будто бы для этого подходит. А в детстве я, конечно, была совсем не гимнасткой, а пухленькой такой девочкой, которой это не подошло бы. Могла и в боксе остаться — был момент, когда я папе говорила, что хочу этим заниматься. Он отвечал, что я сошла с ума. (Смеется.) Вообще, в спорте есть то, чего нет в моей профессии. Там, если ты хочешь быть лучшим, — ты просто идешь и тренируешься не по пять часов в день, а по десять. Ты можешь контролировать свои улучшения. А в кино ты не контролируешь ничего. Твое тело, твоя психика — также инструмент, но что с ними делать? Работать? Но ничего конкретного на этом пути, нужно подбирать самой. А будет результат или нет — непонятно. Я, кстати, такая ужасно упрямая иногда, поэтому, мне кажется, в спорте бы что-то и получилось.
Спортивное упрямство точно помогло бы на кастингах любому.
Да-да-да! (Смеется.)
В фильме Соня жалуется, что устала от театра. Ты же, насколько я понимаю, год проработала в театре Джигарханяна, но все же сконцентрировалась на кино. Если бы сейчас ты вошла в труппу театра, то какие роли хотела бы играть?
Те, про которые как раз и говорю в фильме. Сильные женщины! Настасья Филипповна — вообще моя любовь. Сыграла бы с радостью в «Леди Макбет Мценского уезда», Жанну д'Арк, Катю Маслову из «Воскресенья», Олесю Куприна (речь о героине одноименной повести. — Прим. SRSLY). Я бы с удовольствием служила в театре, но мне тяжело в коллективе труппы. Можно снять много фильмов — как это сложно. Я привыкла окружать себя людьми, кто готов и умеет радоваться за меня. Или кто точно поддержит, когда мне тяжело и плохо. А в театре нет такой атмосферы, да и я не такой человек, который хотел бы быть задействованным в спектакле, где не очень хотел играть. Ты же не можешь в труппе выбирать, часто отказываться.
Ну да, говоря «балет», мы сразу думаем о стекле в балетках, а когда говорим «театр»…
Знаешь, я правда думала, что это сказки! Но однажды в своей шубе после спектакля я нашла иголку. Никогда бы не поверила, если бы мне сказали, что такое возможно. Во многих театрах идет настоящая война. Уверена, есть и прекрасные площадки, замечательные, где все хорошо. Но в этой среде обязательно появляются обиженные люди, а такие — самое страшное, что вообще может быть. Обида — такое разрушающее чувство. В кино это тоже бывает: есть те, кто играет главную роль, есть те, кто приходит на эпизоды. Но вы встречаетесь на какой-то определенный период, а потом расходитесь и, может, уже никогда не встретитесь. В театре — в одном помещении вы сидите годами.
Интересно, ты первая, от кого на вопрос про театр я слышу такое! Обычно молодые артисты говорят мне, что не хотели бы связывать себя со сценой долгосрочными отношениями, потому что так перестают чувствовать свободу. А ты смотришь на эту невозможность со стороны коллектива.
Да, да. Вот театр Джигарханяна взять — я тратила на дорогу полтора часа каждый день, но ездила бы туда и дальше. Правда. Главное, чтобы это давало удовольствие, которое я хочу получить. Для меня театр невозможен в плане человеческого отношения. Может, где-то есть такой, где мне будет хорошо, — но мы пока не встретились.
Сейчас ты пробуешь себя в диджеинге…
Это как раз то, о чем ты меня спрашивал! Могу ли я все поменять и бросить? Это как раз такой был порыв.
А почему ты захотела именно за пульт?
Слушай, это такая странная история. Год назад я снималась в сериале — ровно на одну сцену, подружка попросила прийти помочь ребятам. Я играла диджея. Пришла, помню, все говорили, как этот образ мне подходит. После съемок все это быстро забылось. А этой весной я встретилась с подружкой, болтала, и как-то об этом зашла речь. Я и сказала, что хочу попробовать. Она тоже была за, предложила пойти в диджейскую школу — так и получилось. У меня все в жизни происходит вот так… Не поверила бы, если бы заранее узнала, что меня увлечет. Я и в театральный так поступила — просто сидела с мамой на кухне и сказала, что хочу в Москву уехать. Она говорит: «Ну, а куда ты уедешь? Куда ты будешь поступать?» Я ответила «Пойду в театральный, мне вон тетя Света говорила: "Ох, Наташка-актриса"». (Смеется.) Вот и все. И я пошла. Так и здесь. Мне там просто сказали: «О, тебе бы пошло». И я думаю: «А почему нет?»
Что это обычно за эмоции?
На самом деле похоже на актерскую профессию — ты точно так же выступаешь. На первом экзамене у меня ужасно тряслись руки. Я так переживала, чувствовала себя неуверенно. Вообще, я обожаю танцевать. И тут, когда привыкаешь, когда нормально себя чувствуешь, то получаешь дикий кайф от того, что ты на дискотеке и ею управляешь. Это круто! И если люди заряжаются, это потрясающе. Получается такой же выход на сцену, как и в театре, — просто по-другому выглядит, а на самом деле так же выкладываешься.
Давай вернемся к твоему первому разговору с мамой о театральном. Родители к тому моменту уже выбрали тебе профессию?
Слушай, я даже ходила на курсы. Это был 11-й класс, чтобы ты понимал, весна, все уже знали, куда поступают. И я посещала занятия в технологическом институте. По-моему, хотела поступать на дизайн. Я рисовала, окончила художественную школу. Очень легко это все у меня шло, все были уверены, что Наташа поступит туда. И потом вдруг Наташа в марте месяце решает, что будет артисткой. И тут нужно отдать должное маме, она очень поддержала эту идею, прониклась, помогла мне чем смогла. Потому что все остальные, конечно, спрашивали: уверена я вообще в этой затее или нет? Может, я и не была уверена, но отступать не люблю.
А отец как отреагировал?
Он вообще очень не хотел, чтобы я уезжала из Омска. У меня тогда еще был жив дедушка, и, когда я ему рассказала, что хочу стать артисткой, он ответил, что это очень сложная среда, что люди там завистливые, что многие готовы идти по костям ради успеха. Помню, как сказала ему: «Да ладно тебе, дедушка, везде такие люди, везде сложно». Но он был прав. Это действительно атмосфера, которая может сводить с ума. И профессия очень сложная. Тогда я, конечно, не думала об этом.
Если бы тебе сейчас предложили получить второе высшее, куда бы поступала?
Я бы пошла на сценарный. В какой-то момент я поняла, что мне нравится учиться. Долгое время я занималась языками, просто без цели шла учить. Английский чуть подзабыла — решила повторить. Потом поняла, что не помню французский, — поправила. Потом убедила себя, что нужно было учить испанский. Второе высшее… Я очень жалею, что забросила МАРХИ, в которой проучилась год. Если бы я столько же продержалась, у меня было бы второе высшее, но я уехала на съемки и подзабила. Когда-то я много думала о том, как это так меня бросает из стороны в сторону. А потом поняла — почему нет? Моя жизнь! Делаю, что хочу. Хочу, завтра пойду печь пироги, и никто ничего не сможет мне сказать.
В фильме есть сцена, когда Маша вплоть до панической атаки не хочет идти на встречу с однокурсниками. Насколько болезненно для актрисы «не оправдывать ожиданий» тех, с кем после института ваши ожидания давно разошлись?
Тема с однокурсниками абсолютно точно рабочая, и не только у актеров. Вы собираетесь, и кто-то говорит: «А я вот тут работаю, у меня трое детей», а кто-то сидит и ничего не может сказать. Это, опять же, разговор о том, что навязывает общество. На самом деле тебе должно быть все равно. Главное — чувствовать себя уверенно, чувствовать, что находишься в движении и тебе есть что сказать. Ты никому ничем не обязан, но людям так сложно поверить, что кто-то живет другую жизнь и может быть счастлив.
Я иногда тоже поддавалась какому-то влиянию, а сейчас словила хиппи-вайб и абсолютно прекрасно в нем себя чувствую, без каких-то благ, которые раньше мне казались обязательными. Сейчас же я ощущаю себя комфортно в любом виде, и это та свобода, которая пугает людей. Они не понимают: «Ну как это так? Тебе не может быть просто так классно, ты не можешь встать на улице и танцевать». А я могу. Под дождем побегать тоже могу. Пусть люди и думают, что я сумасшедшая. Главное, что мне классно и я ничего плохого другим этим не делаю.
Это состояние, что тебе классно, помогает, например, на пробах?
На пробах точно, да и в профессии тоже. Раньше я очень сильно хотела нравиться, чтобы меня хвалили, а меня все время ругали. (Смеется.) Когда я перестала думать о том, что подумают другие, то вышла на абсолютно другой уровень самоощущения. Почему-то этому совсем не учат в институтах — и это полный провал: заставлять нас следовать каким-то правилам. А на самом деле тебе нужно просто послушать себя. Если мне другие актеры начинают рассказывать, что разбирали сценарии по самым разным техникам, хочется спросить: «Ребята, вы просто сыграть не пробовали?» Знаю, что может звучать нахально, но мне без разницы. Вот когда ты играешь, нужно быть очень искренним, а когда ты искренний, ты всегда уязвим. Ты как голый стоишь, только, мне кажется, это намного сложнее, потому что голый — это не так страшно. А когда ты показываешь себя каким-то слабым, некрасивым, уязвленным или мерзким — это настоящая нагота. И, только перестав думать о том, как это видят другие люди, ты становишься честным с собой.
Звучит как правило из тех, что Маша и Соня пытались подобрать, когда готовились к кастингу.
Да-да-да! И там тоже есть это — Соня же навязывает Маше свою мечту. Маша не хотела в кино, она чувствовала себя нормально и без него. С другой стороны, это оставит в ней след, изменит ее, позволит стать чуточку более открытой. Не могу сказать, что это плохо, потому что, когда ты человека немножечко из своей скорлупы вытряхиваешь, это идет в плюс потом. И если это не его мечта, он в этом дальше не продолжит движение. Но он точно посмотрит на мир вокруг. И, может быть, задаст себе вопрос, о чем он мечтает, чего хочет?
Как не опустить руки, если хочется все бросить? Ждать знака или упорно долбиться в двери?
Выгорание для меня — это самое страшное чувство. В нормальном состоянии у меня всегда есть какая-то цель. А когда ты ничего не хочешь — ужасно. И ничего тебя не радует. Ни утверждение на роль, ни премьеры, ничего. Так что иногда нужно и дать себе расслабиться, подождать, если ничего не хочешь. Всегда наступает новый день. А тот, в котором тебе тяжело, просто нужно прожить. А если это состояние затягивается, советую обратиться к психологу. Это прекрасное изобретение человечества — психолог. Слава Богу, мы живем в такое время, когда ходить к такому специалисту не стыдно и считается нормальным. Это помогает. Проверено.
Читал, что после окончания карьеры ты бы хотела путешествовать по миру в доме на колесах. Назови первое место, которое сейчас придет тебе на ум, где ты мечтала бы оказаться в таких обстоятельствах.
В Португалии!
Ты была там?
Да! Кстати, так это забавно. Три дня назад я продала дом и думала: «Может быть, ну его на фиг! Купить дом на колесах и поехать куда глаза глядят». Если бы не все эти чертовы бумажки, визы, паспорта и прочее, я бы так и сделала. Но мир сейчас не открыт к людям, и это, конечно, огорчает. Но будь у меня возможность — поехала бы в Португалию. Я бы прямо у океана запарковалась и месяцочек сидела бы на пляже попой в песке, встречая шторм и закаты.