«Край надломленной луны»
Программа «Русские премьеры»
Ретировавшись с летучки, журналистка Саша (Анна Шепелева) запрыгивает в ближайший «Сапсан» и страдальчески считает часы до прибытия в Питер. На Неве — житейская драма, ее младшая сестра Соня (Маша Лобанова) сбежала из дома, рассорившись с абьюзером-мамой (Виктория Толстоганова). Задействовать некие «московские связи» — как того хочется невменяемой родительнице — не приходится. Искупавшись в водах подтопленной по весне дачи, продрогший подросток забирается к рукастому соседу Борису (Артем Быстров), который сначала вызванивает Сашу (за ней увязывается и мать), а после соглашается помочь починить/высушить наследную избу.
Очередной истерический (и по традиции не слишком удачный) текст сценариста Мещаниновой, посвященный mommy issues. «А вы идите на@#$ и в п@#$у», — обращалась 15 лет назад героиня германиковского «Все умрут, а я останусь» к родителям. Подростковый бунт в «Луне» — если и был, то весь вышел, выветрился в областной электричке, пока в ней тряслась Соня. Покуксившись в запертой Борисовой ванне, девочка перестает огрызаться и благостно примеряет рокерскую куртку отца-американца. Мама солгала ей, что он мертв — крикливому поколенческому спору с Сашей о том, что «врать нехорошо» (даже во спасение), отводится все остальное время семейного пребывания на пленэре.
«Да пошла ты со своей яичницей» — единственный ультимативный фак, который предполагает эта ругань в традиции советских интеллигентских коттеджных мелодрам. Мама — филологиня. Саша — акула пера, ответственная за громкую статью о взятках. Они могли быть бухгалтером и гейм-дизайнером — верилось бы также с трудом. Укрепление дачи — укрепление прошлого. В ушедшем, мерцающих на кассетных видеозаписях выездных посиделках, правды чуть больше, как и крайностей/зависимостей, которые должны оправдать несчастных: и язву-Сашу (ее алкоголизм, как и «колкость», преувеличены), так и неврастеничку мать (наоборот).
Режиссер Самошина проводит этот чемпионат по газлайтингу в свободной форме. Ее заслуга — дать пространство, возможность «дожить» дубль в тот промежуток, когда все слова уже сказаны. «Луна» — фильм актерский, индивидуальное мастерство здесь скрадывает драматургическую фальшь (и подчеркивает, если таланта в избытке). Удачный, спонтанный дубль для Самошиной важнее брака — так, в одной из порывисто-любовных сцен героев сопровождает тень оператора. Впрочем, третий — все равно лишний.
По мнению матери, у Саши «падает стиль», если та злится. Следуя этому правилу, фильм потонул в злобе вместе с половицами родительской дачи. «Луна» — проявление одной яркой индивидуальности. Как не нужны актрисе Шепелевой дешевые реплики, так не требуется ее героине и примирение с кем-то, кроме самой себя.
[STAT_ART_2]
«Сладкая жизнь» (La dolce vita)
Программа «Экранные войны. Эпизод IV: кинотеатр наносит ответный удар»
Ежедневно бонвиван-журналист Марчелло Рубини (Марчелло Мастроянни) носится по Риму с высунутым языком в поисках сенсаций, переводя дух на вечеринках и/или в объятиях случайных спутниц. Все намеки на старость — появление пожилого сердечника отца. Экзистенциальный кризис — самоубийство товарища. Одиночество — знакомство с безвольно распластавшимся на песке «морским чудовищем». Так и остаются им незамечены.
Пример фильма, которому, как и Марчелло, — возраст не к лицу. На «Жизни» Феллини благополучно сроднился с ролью циркового антрепренера, которой он будет держаться «до победного». Позади остались творческие удачи не «балаганного» жанра («Маменькины сынки», «Мошенничество»). Впереди — бесконечные хороводы, увлечение спиритизмом и прочие буржуазные увеселения. Из прибрежной глины, которую в финале топчет Марчелло, всматриваясь в белокурого ангела, далекого от столичной праздности, более полувека спустя Паоло Соррентино слепит «Великую красоту», и название, хотя бы на этот раз, оправдает себя. Сцены из (не)рабочих будней неудавшегося писателя Рубини, девственные страницы прозы которого атакуют мухи, но уж точно не мысли, отличает легковерность, присущая комедиям Дино Ризи. Марчелло, подобно подростку на пороховой бочке гормонов, выискивает место, где он сможет овладеть заезжей звездой (Анита Экберг). Он же — вместе с другой подругой (Анук Эме) — напрашивается в гости к первой встречной проститутке, чтобы воспользоваться ее койкой. «Низкое» должно скрадывать «высокое» — портрет Рима, но городской фактуре Феллини предпочитает потемки кабаков и квартирных посиделок.
В этой разбухшей, как носы клоунских ботинок, преувеличенной реальности иностранцы оказываются идиотами, а на любом приеме развлечений оказывается столько, что, как во время представления на манеже, когда артисты работают на все «сектора» зала, разбегаются глаза и легко не заметить главного. Мастроянни — совсем не дитя порока, каким его представляет здесь Феллини (по той же причине великий итальянский артист будет неуместно смотреться у Висконти). Неудовлетворенное сексуальное напряжение в «Жизни» подменяется напряженным усилием, которое испытывает канатоходец, пока шагает над пропастью. Чтобы не спугнуть публику (и все эти манипуляции смотрелись легко), оркестр надрывается, но, даже следуя самому Феллини, чудо рождается в тишине, а не в хаосе.
[STAT_ART_2.5]
«Отсутствие» (Xue yun)
Программа «Вокруг света за 8 дней»
Вернувшись на Хайнань после тюремного срока, Хан Юй (Ли Каншэн) затягивается сигаретой и с непривычки обхаживает знакомые улицы так, словно на них никогда не бывал. В парикмахерской он встречает мать-одиночку Хун (Ли Мэн) — та безразлично стрижет его. Через день-два — секунда в сравнении с десятилетием неволи — Юй возвращается и оставляет на столе салона пирожные. Когда-то они встречались. Малышка Яо (Лян Ваньлин) — скорее всего, его дочь. Тайное (страсть между мужчиной и женщиной) становится явным (штампом в паспорте), они воссоединяются, Юй старается больше не отсутствовать.
Лобстеры вроде бы не стареют. Значит, они бессмертны, если не окажутся запеченными на гриле перед гостями. Юй старается уподобиться. Не угодить за (а не на) решетку вновь, не печься в камере от бездеятельной скуки. Отшельничество, изгнание — как ни назови, а отсутствие (быт вне социума) делает тебя невидимым для тех, кто проголодался. Есть в фильме китайца У Лана и обманутые застройщиками вкладчики в недвижимость. Есть карваевская формалистская отрешенность — никто здесь не объясняется в любви: короткий стон говорит о взаимности больше, чем повседневно брошенное «давай поженимся». Есть минляновские паузы и стоицизм, воплощением которого, естественно, оказывается артист Каншэн. Но все это, при внешнем соответствии, — тоже отсутствует. Как есть на рекламном плакате поросль высоток, а в действительности — брошенные скелетообразные бетонные каркасы.
Достаточно наброска, остальное приложится. Голый, пористый пол не будет выглядеть таким холодным, если на нем окажется три пары сандалий. Черный оконный квадрат — пустым, если его украшают бьющиеся на ветру шторы. Поэтическим трехстишием наполняет У Лан неблагополучие своих героев. 15 юаней за стрижку. 50 тысяч юаней взноса. Озвученные цифры — слова, быть семьей можно и без них как в новостройке, так и в ее недоношенном тельце, главное, его облагородить. Одежда и так намокла, зачем ее заносить с улицы. Дом и так построен, почему бы не остаться в нем?
[STAT_ART_3]