В действительности, где сниматься, большой разницы нет. Кастинг-директора очень любят мой типаж засовывать в исторические проекты. Потому так вот пока совпадает. Не скажу, что комфортно, некомфортно… Есть проекты, где я играю в условиях современности, без всяких костюмов. И там я тоже довольно хорош. (Смеется.)
А какого-то внутреннего единения с декадентской Россией начала 20 века никогда не было?
На самом деле была очень большая надежда сыграть когда-то Вертинского, но я был слишком молод, и меня не позвали даже на пробы. Рано или поздно в каком-нибудь другом проекте Вертинского я бы по-любому сыграл. Это как раз самый декаданс, который только может быть. А душевного единения… не думаю, что оно было. Всегда приятнее сниматься в исторических костюмах, играть каких-то графов, князей, потому что нам это несвойственно, мы этого не видим. Мало кто может в современности примерять такие образы, и для актера большой вызов — сделать это естественно, так, как было раньше. Кто-то даже говорил из стариков-театралов: «Вот, сейчас не умеют носить исторические костюмы». Да, это правда. У нас нет никакого примера, только фотографии остались, и все. Поэтому все основано исключительно на твоем понимании того времени, на знании истории, каких-то конкретных личностей, их переписки, которую ты читал.
А как вы, исходя из этого, готовились к роли Феликса Юсупова (персонаж сериала «Карамора». — Прим. SRSLY)? И как учились носить костюмы, платья, как и он?
Ну, с платьем мне помог давнишний опыт с «Аутло», поэтому здесь никакого нового вызова не было. Костюмы помогали войти в образ, настолько они красивые и, в прямом смысле, богатые. Дорогие костюмы вообще очень помогают в игре. Ну и, конечно, Данила Валерьевич Козловский, который не давал спуску. Вот так.Читали дневники, письма?
Да, конечно. Но еще давно, на самом деле. У меня был когда-то бзик по Вертинскому, потом был небольшой бзик по Юсупову, и вот так вот совпало. Одну из этих экстраординарных личностей я исполнил в кино. Повезло.
Раз уж мы снова заговорили про Вертинского: вам самому декадентство свойственно?
Было когда-то, в юные годы — лет в 20. Все, мне кажется, творческие люди проходили через период… п@#$остраданий, иначе здесь не скажешь. У всех, кто так или иначе связан с творчеством, происходит знакомство с этими именами. Особенно с Александром Николаевичем Вертинским. И, конечно же, всякие оммажи в своих роликах, стишках, они были на Вертинского, благодаря и одновременно вопреки ему. Вот так. Это уже прошло, на самом деле.
А как это заканчивается?
Не знаю, как в песне знаменитой поется: «Оно уйдет неслышно, пока весь город спит». Как-то вот так. Приходит быт, счета за квартиру, какие-то проблемы с работой. Тебя окунают в «настоящую» жизнь, и та самая ирония переходит в какую-то… метаиронию. Вот так.
П@#$острадания переходят в страдания.
В действительности это очень точно. П@#$острадания — в основном блажь. Поэтому и уходят в страдания. То есть мы себе придумываем реальность, идеализируем ее, а потом бац — вот что такое жизнь.
Вы ощущаете повышенную ответственность, когда играете какую-то реально существовавшую личность?
Когда меня утвердили на роль Юсупова, то потом позвонили и сказали, что никакой ответственности в этом проекте нет, потому что у нас альтернативная история. Твори не хочу. Мне кажется, не надо думать об ответственности, только о своем деле и о том, как выполнить его честно. Ответственность только лишний раз нагружает и зажимает.Было много импровизации с Юсуповым?
Были не импровизации, были заранее закрепленные находки: какой-то смешок, какие-то ужимки. Менять текст было строго-настрого запрещено. Это было условие, и оно было прописано в контракте, и Данила Валерьевич к этому очень трепетно относился. А находок было довольно много. Даже кто-то подходил из актерского состава и подсказывал какие-то штуки, а я что-то откидывал, что-то впитывал, и, как мне показалось, все это сработало на руку.
Какими качествами должен обладать режиссер, чтобы у вас сложился 100-процентный коннект? Давать свободу или, наоборот, держать в ежовых рукавицах?
У меня был и тот, и другой, и смежный вариант. Все зависит от человека. Если режиссер абсолютно уверен в том, что делает, то точно сможет держать актера в ежовых рукавицах. Когда он погружен в материал, то каждый кадр, реплику видит по-своему, тогда, мне кажется, нельзя ему мешать. Но и не вижу ничего плохого, если происходит обратный процесс. Тогда режиссер создает что-то вместе с актером. Ты становишься помощником, соавтором, а не инструментом. Все зависит от личности: кто-то может приорнуть, и это будет необидно, а кто-то может накричать, и мы просто разорвем контракт. Случалось такое, что перегибали палку (не буду называть имена, конечно же). И мы на этом заканчивали просто до начала съемок. Были и те, кому было позволительно на меня кричать, и это воспринималось только во благо, а не вопреки. Вот так.Прикрикивали на репетициях?
Во время репетиций иногда было, но они крайне редки у нас в кино. Чаще во время съемок. На репетициях как раз произошел тот случай, когда я отказался от проекта, потому что с режиссером не сложилось коннекта. И он себе позволял лишнее. Мы и разошлись. Не подрались, не пособачились, просто я сказал: «До свидания, всего вам доброго». Собрал вещи и ушел. И, в принципе, никаких обид не было, даже потом встретились, поговорили.
Это был режиссер старой школы или наоборот?
Мидл. Мидл-школы.
Во время учебы в институте было представление о том, как хотелось чувствовать себя в актерском ремесле — инструментом или соавтором?
Все размышления актеров: «Я хочу так, хочу этак» — это все в пользу бедных, потому что нынешние реалии заставляют вас быть абсолютно податливыми, универсальными исполнителями. Чтобы ты умел и так и так, если хочешь зарабатывать, взять ипотеку, машину и быть востребованным.
А сотворчество удается, только если у тебя либо есть режиссерское мышление, либо ты — нечто большее, чем актер. В нынешних реалиях не существует ни того, ни другого варианта — есть что-то смежное. Что я тогда представлял? Я даже не помню. Но на курсе третьем разочаровался в театре абсолютно. Перестал ходить, перестал интересоваться. И даже думал не продолжать свою актерскую деятельность и уйти в другое направление, какое — не знаю. Потому что ничего другого я, по сути, не умею. У меня ветер в голове был.
А что произошло с восприятием театра?
Я просто понял, что это не мой язык. Во время ВГИКа нас же, актеров, к счастью, заставляли ходить на спектакли, делали проходки. И сначала я был этим всем восхищен, а потом пресытился. Я тогда понял, что лучше кино ничего лично для меня быть не может — потому что есть крупный план, есть твои глаза, и ты в кадре не соврешь. Как мне кажется, это высший пилотаж актерского мастерства. Есть великолепные артисты, которые совмещают, но это два разных языка: существование в театре и существование в кино.
«Наследие», как и большинство подростковых антиутопий, построено на системе типажей. Как персонажей, так и, соответственно, актеров. Вы ощущаете эту проблему в нашей индустрии — быть заложником типажа?
Я слишком молодой, чтобы говорить, что меня берут на одни и те же роли, потому что это в любом случае не так. И типаж, да — неотъемлемая часть профессии. Если ты рыжий, кучерявый, конопатый и с неровными зубами, вряд ли тебя возьмут на какую-то главную роль, пока ты не исправишь зубы, не пострижешься и не наберешь веса — это я сейчас про себя говорю. Это же еще со старого Голливуда идет. Зрителя не обманешь, ему интересны герои. Героем становится не каждый актер. Как по мне, типаж очень важен не только в нашем кино. Есть девочка-сука, которая 90% ролей играет девочку-суку. Есть наивный мальчик-герой, который в 90% случаев играет наивного мальчика-героя. Есть подлец. Вот меня обычно берут на подлецов, я в этом ничего плохого не вижу. И если выдастся шанс сделать что-то другое, я им воспользуюсь. И этого я, наверное, буду ждать очень долго. Чтобы в каком-нибудь большом проекте сыграть чистого, наивного и откровенного главного героя. Это для меня лично будет роль на противоходе, потому что в жизни я таковым не являюсь. Я все же какой-то… исподволь и исподтишка. У меня такое о себе впечатление.Чем показалось интересным «Наследие»?
Понравилась сама идея, когда я прочитал сценарий. Во-первых, сеттинг — не могу вспомнить, чтобы в России уже снимали что-то подобное. Я знал, что в производстве проект Екатерины Краснер, тоже про постапокалипсис, но он еще даже не вышел. А с «Наследием» уже на уровне подачи и идеи я отреагировал: «Да, да, да». Так еще и роль интересная, и творческая свобода, потому что у меня были полностью развязаны руки. А во-вторых, давайте по чесноку: я молодой артист, мне 23–24 года, и тут предложили довольно значимую роль. Ну какой дурак от этого откажется?
Читал, что съемочный процесс затянулся. Сколько он продлился и тяжело ли было возвращаться в историю после перерыва?
Не скажу, что я из тех артистов, что погружаются в какую-то реальность. Я скорее вспоминаю какие-то штампы своей роли. Иногда это бывало сложно. Допустим, после какого-то перерыва первый-второй дубль был мимо. Или месяц/полгода мы не снимали, и сложно было войти в проект, вспомнить именно этого персонажа. А к середине съемочного дня все это более или менее проходило. Сам проект сколько у меня занял… наверное, месяцев восемь. Самое забавное, что снималось «Наследие» одновременно с «Караморой». В какой-то серии есть момент, где я даже подумал: «Опа-на, вот здесь пробился Юсупов». Это когда я одну из героинь раздеваю практически догола, и там какая-то ужимка Феликса. Думаю: «Друг мой, это уже непрофессионализм, здесь ты промахнулся». Но слава богу, что это всего лишь один момент был, и больше ничего такого.
Ваш герой Нос жесток, социопатичен, самоуверен, ощущает интеллектуальное превосходство над окружающими людьми. Вложили что-то от себя?
В тебе в любом случае видят что-то от того персонажа, когда берут на роль. Не могу сказать, что мы с героем в чем-то похожи или, наоборот, противоположны. Мы оба интроверты, это точно. Оба любим чувствовать превосходство над людьми. Я это в себе замечаю и всегда пресекаю — плохая черта, как мне кажется. Наверное, я не такой умный, как он, не настолько расчетлив и, несмотря на то, что я интроверт, я очень эмпатичный человек. У Носа, как мне показалось, напрочь отсутствует не только эмпатия, но и какое-то сексуальное предпочтение. То есть он асексуал. Апатичный асексуал, вот как. Здесь мы полные противоположности.
В чем была актерская свобода?
Я менял реплики… Если я подходил к Алексею (Голубев, режиссер сериала. — Прим. SRSLY) и говорил: «Алексей, Нос не может сказать так, как в тексте написано» — режиссер спрашивал, почему, у нас складывался диалог. Я выдавал ему свою версию персонажа, а он: «Да, я с тобой согласен, давай поменяем, предлагай». Могу сказать, что Нос — это фактически 90% совместных с режиссером находок. И текст мы меняли, и сами сцены меняли. Был, например, эпизод допроса в одной из первых серий. Там я от и до переделал реплики своего персонажа. В общем, это такая соавторская находка с режиссером, за что Леше большое спасибо — он дал волю.
«Наследие» — жанровый проект. «Карамора» — тоже. Такие истории нередко вызывают у зрителя предубеждение. Как с таким бороться?
Никак. Снимать, снимать и снимать. Желательно это делать хорошо. Когда что-то не получилось, нужно понимать это как: «Вот у нас есть недочеты». Все равно к публике, на которую ты работаешь, необходимо прислушаться. Не нужно ей потакать, конечно же, но отмечать что-то для себя — мне кажется, задача любого продюсера. Как преодолеть? Приучать. Например, молодой зритель в возрасте от 14 и до 20 — у него нет таких шор, потому что мы воспитывались на «Гарри Поттерах», «Хрониках Нарнии» и прочих фэнтезийных штуках. Нам не надо ничего объяснять, мы посмотрим и сделаем выводы, хорошо это или плохо. А люди более взрослого поколения (допустим, поколение 80-х), они воспитывалось на Балабанове. Для них это будет странно. Для них сегодня существует такой режиссер, как Александр Хант, который снимает «Витьку Чеснока», и это тоже круто. Должно быть и это, и то. Чтобы не было тенденции большинства, которая приводит к угнетению меньшинства. И я сейчас не про ЛГБТ говорю даже, а про самое малое, такое, как кино. Мне кажется, это нужно менять в сознании людей.Меньшинством здесь может выступить и аудитория авторского кино.
Да-да. Есть великолепные фильмы, но они не всегда доходят до больших экранов. Нужно прививать любовь к кино. У нас люди не ходят в кинотеатры, не платят за подписку, качают с торрентов. Меня очень удивляло, когда мои близкие или просто хорошие знакомые скачивали проекты, в которых я снялся. Ребят, ну я ж там играю. Купите, блин, подписку! Осознайте, что вы вкладываетесь в создание нового продукта. Сейчас у нас эпоха стриминговых сервисов, так давайте поднатужимся, сложимся и сделаем круто. Оплачивайте подписки, выберите одну-две: PREMIER, «Кинопоиск», START или Okko — у нас их миллион. Выбирайте, вкладывайте, помогайте.Раньше на интервью вас часто спрашивали о скетчах, которые вы размещали в социальных сетях, но они перестали выходить, кажется, чуть меньше года назад. С чем это связано?
Кто-то сказал про меня правильно, что я стилизатор. То есть у меня есть несколько персонажей, и они все говорят разными поэтическими языками. Это можно проследить. И набив руку на вот этих своих зарисовках, я пришел к более или менее умным, наверное, осмысленным стишкам. Не могу сказать, что они хорошие, плохие, — неважно, я их все равно выкладываю крайне редко. И то, потому что меня жена просит это сделать, а так они все уходят в стол. Наверное, я просто исписался. Пошутил на все темы, на которые было можно, начал по второму кругу, заметил это и подумал: «Ну и зачем?» То есть если я не смог набрать большую аудиторию (а я не смог набрать большую аудиторию своими стихами), оно как бы и не надо всем. Мне хочется популярности, я думал: «Вот, сейчас у меня будет 100 тысяч подписчиков! 200 тысяч, к миллиону пойду!» Нет, так не получилось. Значит, не зашло. Мне это нравилось, я это делал на чистом энтузиазме, без денег — ничего не получал, просто прикалывался. Но все заканчивается: либо перерос, либо исписался.Это принесло пользу на тот момент? Чаще узнавали?
Был период, когда я ходил по Камергеру. Кажется, прошлым летом — помню, что было тепло. Иду и слышу строчки знаменитого поэта, которые я знаю. До меня секунд через 10–15 дошло осознание того, что они читают «Разведенную Агату» — мое довольно смешное стихотворение. Я не знаю, они с какого-то курса МХАТа были или просто совпало, но читали довольно забавно. И я думаю: «Ничего себе!» Подхожу к этим ребятам, но они меня не узнали. То есть где-то у них это стихотворение всплыло в интернете, текстом. Жалко, что меня не узнали, конечно, не сказали: «Вот автор!» Но было приятно. Я объективно отношусь к своему творчеству и могу сказать, что стишков пять-шесть в золотой фонд могли бы попасть, на самом деле. Их можно читать публично, ими можно веселить публику театральную или нетеатральную, потому что фидбэк приходил от знаменитых взрослых артистов, от взрослых людей, от умных людей. Но я стараюсь вообще ко всему честно относиться, и у меня есть много стихов, которые я не выложил: читаю и понимаю, что это не на таком же уровне, как было раньше. Либо лучше, либо никак.А вы не думали с эти материалом сделать что-то на театральной сцене?
Думал. Писал даже большую такую смешную пьеску в стихах. Но что-то как-то я перечитал и понял, что там очень много графомании. И опять же: у меня нет режиссерского таланта, чтобы это оформить. Вот, может быть, будет это интервью какой-нибудь режиссер читать и захочет взяться.
Расскажите про «Анархиста». Что это было за шоу?
«Анархист» — это панк-ревю о жизни знаменитой группы «Король и Шут». Прошло отлично. На самом деле у меня 25–26 сентября должна быть другая премьера концерта, «Атлантида». И слава богу, что выпал «Анархист», что меня позвал мой педагог по вокалу, который играл главную роль в нем. Все мое поколение, 95–96-й год, воспитывались на КИШе, я бездумно согласился, и первый раз вышел на сцену с песней. То есть я пел на большую публику с профессионалами своего дела. Это было круто — побуждает развиваться как артист музыкального жанра. Теперь я уже дописываю свою музыкальную историю Неуловимого Джо. Есть такой анекдот про Неуловимого Джо, может, вы знаете, который никому не нужен. Вот про него я придумал пока что пять песенок, осталось еще три дописать. Соберу все, что получится, в какую-то сборную солянку и выложу. Может быть, что-то из этого выйдет, и буду выступать на сцене именно с песнями. Потому что это мне дало какой-то непривычный (пока) заряд энергии и бодрости. За что Сереге Смоленко, который сделал «Анархиста», большое спасибо.
«Анархист» — разовая история?
Изначально так и планировалось, но был положительный фидбэк от зрителей, зашло мне, зашло музыкантам. Чтобы это повторить, нужно что-то изменить, немножко доработав, например, чтобы я не выходил на три песни, где одна сольная. Я самовлюбленный артист, мне нужно как минимум пять сольных номеров. (Смеется.) Но я порепетирую. Порепетирую и буду петь.
С чем связана очередная волна популярности КИШа?
Заметил небольшую тенденцию: может, вы помните, лет пять-шесть назад был всплеск популярности Бродского. Каждая 14-летняя девочка понимала, что Бродский пишет про нее.
И она знала «Не выходи из комнаты».
Даже наизусть. Такой был всплеск, который есть, как мне кажется, у любого вехового автора. Сейчас Бродский тоже популярен, но это не такой бум, как тогда. Сейчас третью или четвертую жизнь переживает «Король и Шут». Такую же, как когда-то «Битлы». Все это прошло испытание временем, и будут такие же волны интереса через десять лет, через 20. Поэтому для меня это неудивительно. Мама мне говорила, ажиотаж вокруг Бродского был еще в 90-е, когда он только-только умер. Мне кажется, это циклично, это нормально.
Вертинский, Юсупов. Есть ли еще реальные люди, которых хотелось бы воплотить на экране?
Я только хочу тянуться к этим людям. И хоть чуть-чуть показать их уникальность, интересность, что о них можно помнить и знать не только одно стихотворение. Понять их трагическую (или нет) судьбу — все зависит от поэта. Таких людей и нужно в массы. Очень хорошо, что у нас есть Моргенштерн и прочие молодые исполнители. Но давайте не забывать все-таки о другой материи, из иных нитей сотканной. И хорошо, что у нас будет очень разнообразная аудитория. Вот это, мне кажется, станет победой.