В разгар пандемии новая картина Анны Меликян, одной из самых ярких фигур российского «полумейнстримного» авторского кино, уже выходила на «КиноПоиск HD» — появление подобного фильма сразу в сети стало беспрецедентным случаем в России. В начале августа, к официальному открытию московских кинотеатров, «КиноПоиск» же выпустит «Фею» на большом экране. Лента Меликян завершает трилогию, начатую суперуспешной, выдвинутой на «Оскар» «Русалкой» еще в 2007 году и подхваченную чуть менее «хитовой» «Звездой» в 2014-м. «Фея» подытоживает цикл, представляя зрителю новую полуюродивую героиню, которая, возможно, не до конца раскрыта, но лишь потому, что на этот раз ее мужской «напарник» находится в центре внимания. Этот итог — самая эклектичная, зрелая и серьезная по интонации картина из триптиха, к тому же наконец-то прямо говорящая о своих истоках, как бы выворачивающая себя наизнанку. Так, та самая Фея, московская девушка Таня, берет псевдоним Триер, что явно намекает на ее родственную общность с датчанином, ведь три связанные работы Меликян — и есть триеровская трилогия «Золотого сердца» по-русски.
Сюжет «Феи» весьма фантастичен, но это не та наивная сказка, что была в «Русалке»: Таня не может буквально исполнять желания, но ее сила какая-то всеобъемлюще русская, иная по масштабу, хоть и не столь очевидная. Волей случая познакомившись с циничным разработчиком «околоправославной» VR-видеоигры Евгением Войгиным (Константин Хабенский), молодая активистка и актриса Татьяна (Екатерина Агеева) бросается спасать его душу. После поездки во Владимир и посещения Успенского собора Таня как-то незаметно убеждает Войгина, что он — реинкарнация Андрея Рублева. Пока героиня исполняет в Жениной игре роль птицеобразной «феи», преступная группировка, этой самой игрой вдохновленная, самостоятельно выносит смертельный приговор бездомным, нацменам и гомосексуалам. В фильме сочетается великое множество тем: от дружбы, которая становится даже важнее романтической любви (Таня представляется для Войгина как Даниил Черный — для Рублева, ближайшим соратником и другом), и семьи до жестокой русской действительности, где сыну чиновницы все сходит с рук. При этом Меликян трогательно пытается соединить несоединяемые русские культурные коды — цифровой бездушный мир, захвативший всех, и православие, — посмотрев на это отстраненно, с «позиции Космоса», а на деле довольно поверхностно. Быть может, эта погоня режиссера за всем сразу делает ленту нецелостной и немного наивной, но оттого лишь интереснее «путешествовать» внутри «Феи», которая сама напоминает видеоигру.
К счастью, в фильме находится место характерной для Меликян иронии. Если в «Звезде» нетяжеловесно осмыслялась тема смерти и своеобразные способы культуры (ее олицетворяла сама героиня Маша) бороться с ней, то в новой работе мягко высмеиваются уже творцы и потребители этой культуры. И Таня, красиво борющаяся за права и тех и других, и Войгин, путающий соборы, но верящий, что Рублевское шоссе названо в честь иконописца, не понимают эту культуру глубоко и не знают, как ее правильно использовать. Творец в этом мире запутался, хотя и способен к развитию точно так же, как режиссер внутри своей вселенной — неслучайно постмодернистски проникнувшие в «Фею» в роли соратниц главной героини Мария Шалаева и Тинатин Далакишвили, то есть Русалка и Звезда, расходятся путями с Таней. Обесценивание искусства проявляется не только в ненайденных фресках Рублева и игре «Коловрат», невольно порождающей насилие, а не катарсис, но и в рефлексии на тему Тарковского. С одной стороны, обличается его сформировавшаяся принадлежность к массовой культуре — в его «стиле» даже ребенок может снять ролик в инстаграм. Однако этот «попсовый вайб» сама «Фея» неизбежно наследует, ведь колокол в «Андрее Рублеве» Тарковского чудесным образом зазвонил еще за тридцать лет до такого же в «Рассекая волны» Триера, стоящего за спиной картины Меликян, —такова ее «наследственная цепь», ее корни.
Что делать со своим неподъемным багажом контекстов и смыслов, тяжестью мироздания, «Фея» не очень хорошо знает, но решает по-своему. Герои выбирают современность, любовь к близким и простоту. Весь пафос и хитросплетения сюжета, тем, стилистик разрешаются одной фразой в финале: «Фея, пошли пожрем». И это тот баланс, который фильм находит по законам своей собственной духовности — пускай немного сказочной, но такой человеколюбивой.