Рой Холстон родился в маленьком городке Демойне в штате Индиана. Отец его, человек весьма консервативных взглядов и буйного нрава (что вполне обычно для 30-х годов), не одобрял увлечений сына, любящего рисовать и сооружать из подручных средств элегантные шляпки для матери. Позже Рой поступит в Университет Чикаго, получит известность сначала как дизайнер исключительно женских головных уборов (один из которых наденет Джеки Кеннеди на инаугурацию), позже как один из первых американских кутюрье и столпов индустрии, превратившись в нечто, как может показаться, большее, чем человек, а на поверку, неизмеримо меньшее — в бренд. Из Роя Холстона в несклоняемое и монументальное «Холстон».
Байопик, пусть и в виде сериала, как, пожалуй, никакой другой жанр, ограничен нормативами. Во-первых, самой личностью главного героя и ее масштабом, во-вторых, траекторией его взлетов и падений, вторящей мифу об Икаре (покажите мне героя, не обожженного славой и успехом). Соответственно задача, стоящая перед автором, видится в том, чтобы, с одной стороны, из биографии человека пусть и примечательного сделать нечто большее, обогатив и расширив ее контекст, с другой, напротив, «снизить» пафос, связав путь героя с личной драмой, чтобы получить в итоге дуалистичного «богочеловека», в котором были бы соединены два начала.
«Холстон» Райана Мерфи, автора «Американских историй ужасов», с этими формальными задачами справляется. Структура сериала хрестоматийна. От напористого начала, в котором судьба подыгрывает неуемным амбициям главного героя (первая коллекция, победа над французскими дизайнерами в «битве в Версале»), до пика (грандиозного успеха, появления собственного бренда) и полного краха в финале (ссоре с друзьями, разочаровании в любви и собственном выборе).
История Холстона тривиальна и, кроме жанровых аллюзий на Икара, содержит намеки на не менее поучительную историю Фауста (в основе обеих идея богоборчества). Холстон, ища защиты и покровительства, продает свое имя Дэвиду Махоуни (Билл Пуллман) и его компании в обмен на финансовое благополучие. Этот центральный для сюжета выбор Мерфи умело связывает с детской травмой Холстона — гомосексуала, выросшего в глубокой американской провинции в 30-х, алчущего признания отца (фигуру которого воплощает Махоуни) и любви матери, субстратом которой стала его подруга Лайза Миннелли.
Для выражения «уровней» его истории Мерфи использует метафору духов, которые по сюжету создает Холстон. Верхняя нота аромата, обращающая на себя внимание, в первую очередь — мотив героя, бросающего вызов (не зря Холстон переносит офис в «Олимпик Плаза»), средняя, «сердечная», нота — история мальчика, который искал любви, а нашел деньги, и шлейфовая нота — линия Фауста, продавшего душу.
Вся эта образная конструкция работает, пусть и без блеска, — человеческая сторона Холстона — та, что не стремится превзойти самого себя и забронзоветь в форме идола консюмеризма, — почти неразличима и подавляется к тому же утяжеляющей ее нарочитой визуальной пресыщенностью — то яркая, то холодная, но неизменно стильная картинка, в которой мелькают атрибуты проносящихся эпох — от шляпок и невинности 60-х до кокаиновых дорожек и группового секса в «Студии 54» поздних 70-х — тянет «Холстона» на дно.
Однако самым примечательном в сериале является нюанс, воспринимаемый почти бессознательно, — жуткая в своей точности параллель судеб Роя Холстона и создателя сериала Райана Мерфи. Речь, конечно, не о сексуальной ориентации и родном для обоих штате Индиана, а об обретении успеха и подавленностью им. Для Мерфи, подписавшего с Netflix контракт на пять лет и 300 миллионов долларов и из творца, как кажется, превращающегося в производителя (за три года он спродюсировал три сериала), «Холстон» служит то ли предостережением, то ли исповедью. Ведь, в конце концов, смотря на синеву океана, хочется видеть сам океан.
Сериал основан на биографии Роя Холстона, написанной Стивеном Гейнсом. Она вышла под названием «Просто Холстон» и была опубликована в 1991 году, через год после смерти дизайнера.
Не пойми меня превратно, но это худшее платье, которое я видел. Какое-то выпускное платье для марсианина.
Когда танцоры двигаются, я хочу, чтобы зрители почувствовали влечение. Влечение смертности, от которой все хотят убежать, но не могут. Это греческая трагедия. «Персефона». Я хочу почувствовать мембрану, отделяющую наш мир от небес, которых нам никогда не коснуться. Если бы мы могли дотянуться чуть выше… мы были бы бессмертны.
Я сделаю тебя такой неотъемлемой частью американской культуры, что никто не сможет вспомнить времена, когда не было Холстона.