Утверждать смерть над жизнью, порок эгоизма над добродетелью всечества — особое умение, редкий талант. Франция, откуда родом Флориан Зеллер, драматург с безупречной международной карьерой, а теперь и «Оскаром» в перспективе, к низким истинам, а не возвышающему обману генетически имеет определенную склонность. Де Сад, Бодлер, Рэмбо, Батай, Луи Фердинандович Селин и, конечно, император нигилизма Мишель Уэльбек. Все эти почтенные месье в своем творчестве убедительно давали отпор гуманизма наивным приветам, ярость презрения и ужас небытия им веками были в помощь.
Зеллер, перекочевавший из уединенного кабинета поп-философа средних лет и средней во всех отношениях исторической эпохи на съемочную площадку, ярости не испытывает, а на небытие смотрит как на обложку журнала Psychologies или очередного бестселлера Бориса Цирюльника. Он тоже верит, что самую горькую пилюлю — «мы все заболеем и умрем в страшных страданиях» — надо запивать сладким душистым чаем, желательно из лиможского фарфора.
Его internationally acclaimed театральный хит «Отец», написанный сразу после «Сына» (почему-то смешно), повествует в сумбурной, хаотичной манере, имитирующей состояние сознания, пораженного деменцией, о буднях маленького и совсем не дружного семейства в обстоятельствах смертельной болезни (она же жизнь), подобравшейся к финалу. Главный герой (Энтони Хопкинс), и он же, по сути, рассказчик — об этом мы, правда, догадываемся не сразу, собственно, весь интерес картины сводится именно к драматургическому твисту спекулятивного характера — тиранит денно и нощно свою дочь Анну (Оливия Коулман). С нею жизни нет, но и без нее, в доме престарелых, он тоже не выживет. Пока окончательное решение неразрешимой проблемы отсрочено паллиативными мерами, то есть услугами сиделок, бегущих из-за сварливости отца, как время на часах, которые он вечно теряет.
Отсутствие саспенса — ну а какой тут сюжет, мертвым среди живых не место — вроде бы с лихвой искупают драматургические приемы и деловитая режиссура. Пронзительную ноту, что доносится из глотки мрачного Аида, Зеллер берет не сразу, но как берет, так тянет до конца. Победного триумфа времени и якобы бесчувствия над всем самым светлым и самым дорогим — слезинками ребенка, в которого к старости превращается каждый из нас.
Тот факт, что однажды и навеки опустится ночь, — тема в искусстве благодатная, но неглубокая. Ночь можно высмеивать, как регулярно делает Ханеке. В ночь можно прокладывать путь, как делал Бергман. Зеллер считает, что если ночь неизбежна, значит, надо спать, спокойного сна. На велюровых диванах и с оперой в наушниках.
Пожалуй, основная претензия к его прыжку в бездну — бессмысленности — эстетическая. Привычный жанр пьесы на стульях и сопутствующий, порядком набивший оскомину британский прононс обычно предполагают некую общую элегантность происходящего. Но болезнь и смерть выбирают не по модному каталогу. Совершенно лишними тут смотрится ария из «Ловцов жемчуга» Бизе или The Cold song в исполнении больного СПИДом Клауса Номи или Casta Diva (мой Бог), кажется, саундтреку не хватает Una furtiva lagrima Доницетти, и тогда музыкальная дорожка банальностей окончательно заведет действие в тупик.
Энтони Хопкинс, словно Орфей, решивший обернуться на «прекрасное», нисходя в тартарары долгой карьеры, разумеется, играет на пределе актерских способностей. Увы, его пантомима сводит в тартарары зрителей, задающихся вопросом: а кто же сдаст в богадельню нас? Уж точно не виновник торжества, он будет чертовски занят, сдавая свои «Оскары» в металлолом.
Нас пугают, а мы боимся. Распад клеток мозга и, как следствие, распавшаяся на фрагменты действительность — худший из кошмаров homo sapiens. Человека разумного, человека думающего. Но думать-то как раз за просмотром «Отца» и не рекомендуется. По крайней мере, а у Зеллера все меры крайние, «Отец» срежиссирован как кино рефлексов, а не рефлексии. Здесь каждый удар отправляет в нокаут, движения — точные, но запрещенные.
Свой бой с тенью автор ведет уверенно, но разве тень стоит борьбы. Разве тень — она не от идеи, которая гораздо интереснее, но которой у Зеллера нет.
Безыдейное кино о беспомощности человека в момент угасания. Неумолимая тяжесть мертвого тела в тягость несущим гроб, ибо и они тоже отправились по назначению — навстречу смерти. Но что с того? Пара-тройка золотых статуэток.