Дебют загадочного петербургского писателя Яна Сона «Мистер Х» уже сравнивают с Хармсом, Гоголем и Сорокиным, а кто-то возводит его к средневековому плутовскому роману или к ренессансным вольнодумцам Боккаччо и Аретино.
Но за его провокационной абсурдностью усматривается и актуальная сатира на общество маскулинной диктатуры. Мир, где доминируют мужчины, над которыми, в свою очередь, доминирует их ничем не сдерживаемое либидо, столь же реален, сколь и фантастичен, что делает книгу вдвойне скандальным высказыванием.
Повествование в «Мистер X» ведется от первого лица — точнее, не лица, а причинного места, которое и есть главное действующее лицо романа. Весь окружающий мир, включая обладателя этого «мужского достоинства», становятся объектами его манипуляций, вселенная закручивается вокруг фаллического центра, и его по-раблезиански приземленное видение оказывается метафорой общества, подчиненного порочным прихотям токсичных самцов.
Перед глазами читателя проходят бандитские реалии 90-х и человеческая драма типичного героя нашего времени — его отношения с семьей и многочисленными к ней дополнениями. Парадоксально, но толстовская «мысль семейная» оказывается центральным нервом романа, несмотря на то что половому органу в нем дарована большая субъектность, чем даже гоголевскому Носу. И при всей масштабности замысла язык книги легок, а юмор — ненавязчиво остер.
Автор поделился с SRSLY своими экстравагантными воззрениями и фрагментами из романа (они приведены в тексте большими цитатами).
Как вы решились на высказывание, столь токсичное по форме и острое по содержанию?
Острое высказывание услышат, только если оно будет звонкой пощечиной — причем не обязательно ладонью. Цисгендерный самец на внедорожнике и его отношения с окружающими — то типическое в нашей действительности, что я критикую и хочу анатомировать. И нет лучшего способа это сделать, чем стать на место его главного анатомического органа.
Что вы называете «типическим»: газлайтинг или менсплейнинг?
Еще школьником я наблюдал агонию Советского Союза, в котором мейнсплейнинг бы практически национальной идеей: одной ногой мы стояли в социализме, а другой — уже шагнули, как оказалось, в волчий капитализм. Постные рожи в телевизоре подвергали нас (всю страну) газлайтингу в советский период, репертуар с тех пор несколько раз обновлялся, но токсичная маскулинность все равно с экрана так и прет. И газлайтинг, и менсплейнинг — «наше все» для мужского населения России, часть их обязательных духовных скреп. И тут даже не важен уровень интеллигентности, интеллекта и продвинутости мужика. Мы так воспитаны социумом.
Вы используете жаргон феминисток. Как считаете, не странно ли это для автора-мужчины?
Я скажу вам нечто еще более странное: весь мой роман — это манифест феминизма, просто изложенный таким экстравагантным и жестким образом. Я бы сравнил этот метод с «Попугайчиком» Ерофеева: мы читаем монолог палача, но автор, понятное дело, сопереживает не палачу, а жертве. Так и «Мистер Х» показывает проблему сексизма, рассуждая от лица мужского естества.
И каково вам сознательно лишать себя привилегии белого цисгендерного мужчины?
Примерно как фабрикантам начала прошлого века — спонсировать социал-демократов. Если понимаешь неотвратимый ход исторического прогресса, то не сопротивляешься ему, а органически вливаешься в ряды революционеров.
Какие события привели вас к принятию этого исторического прогресса?
Я долгое время подрабатывал литературным афророссиянином, редактируя бездарные опусы домохозяек, возомнивших себя писательками. Весь этот душный ромфант и тщедушные эротические дамские романы, способные отбить интерес к половому вопросу за несколько страниц чтения. Писателем я стал случайно: подруга попросила посмотреть текст своей приятельницы-графоманки — и дальше пошло-поехало по сарафанному радио. Дамы стали передавать меня друг дружке. А я принюхался и стал трудиться во славу Вельзевула. В этой так называемой прозе были такие перлы, что волосы на ногах феминисток встали бы дыбом. Создавалось впечатление, что эротические тексты клепают дамы, о сексе сведующие лишь из рассказов старожилов, но с непомерными амбициями быть всемирными коучами. Ну а все эти набившие оскомину эпитеты при описании МПЧ — вообще неимоверно зашкаливающая пошлость.
А самое главное — вся эта макулатура была полна низменного преклонения перед вожделенными мужчинами, вопрос о достоинстве или самостоятельности женщины, ее независимости от мужчины и пресловутого «счастья в личной жизни» даже не вставал! Все сюжеты и интриги вертелись вокруг фаллического стержня мироздания — только в гораздо более вульгарном значении, чем у меня в романе.
Поэтому я и решил написать книгу, где эта идея доведена до логического завершения и стержень обретает субъектность. Биографию с элементами классического плутовского романа, этакий «философт-порн». Книга призвана сбросить все эти бесконечные оттенки серого с парохода современности, потому что, несмотря на фантастический элемент, она в тысячу раз достовернее этих поющих трусов.
Как вы вовлечены в петербургские литературные круги и насколько эта среда благотворна или, наоборот, токсична?
Никак не вовлечен, слава богу. Всегда старался держаться особняком, обходя всякие тусы. Там же моментально теряешь свою идентичность и индивидуальность. Токсична любая зависимость от чужого мнения, будь это дружеская похвала или критика от очередного литературного мизерабля.
Все эти литературные круги на воде способны произвести лишь, по выражению Маяковского, пар над супом. А если говорить о пишущих коллегах, то это клубок доброжелательных змей, тяжелейшим образом переживающих чужие успехи и победы. Короче, держусь подальше, выдерживаю асоциальную дистанцию.
Что вы думаете о нынешнем состоянии российской литературы? Кто в ней доминирует?
90 процентов бездарностей, как и везде, диктуют свои правила. Но оставшиеся 10 процентов талантливых авторов выживают несмотря ни на что: ни на издательства, стонущие под пятой интернет-магазинов, ни на одиозных критиков, возомнивших себя гласом божьим, ни на отравленных приторными бестселлерами и развращенных соцсетями читателей. Главное — российская литература жива, и в ней то и дело возникают яркие новые имена.
Как вы относитесь к позорным выходкам Мэрилина Мэнсона?
Как к позорным выходкам, естественно. Мэнсон несомненно стал жертвой собственного гуммозного имиджа исчадия ада. Первое, что я когда-то узнал о нем от Трента Резнора, — как он удалил себе нижние ребра, чтобы было удобнее делать себе аутоминет. Но тогда он подавал определенные надежды: эта выходка с ребрами и в целом образ этакого демонического либертена позволяли усмотреть в нем нечто революционное, первертно-андрогинную икону нового поколения. А оказалось, что за кулисами этого готического кабаре скрывается примитивный абьюзер-нарцисс — только оснований для нарциссизма у него все меньше.
А девушки, пострадавшие от него, должны задать себе много вопросов. Речь не виктимблейминге, а о природном чувстве осторожности и брезгливости, присутствии обоняния, что ли. Ну а бенефициару, несомненно, придется ответить по всей строгости законов эпохи #MeToo. Справедливо ли это? Конечно, справедливо.
Герои вашей книги имеют реальных прототипов или это собирательные образы?
Однозначно, собирательные. В моей книге всё из головы. А вот откуда это в ней — сложный вопрос. Это придуманные и правдивые истории моих друзей и более чем друзей. Порой они слишком позорны и непривлекательны, чтобы иметь реальных прототипов.
Книга намекает, что всеми мужчинами управляет их член. Можно ли им после этого доверять страну?
Им вообще ничего нельзя доверять. Они даже со своими членами не справляются. Грядущий матриархат — единственная возможность спасения цивилизации, где главы государств продолжают меряться межконтинентальными орудиями.
Собственно, эта гендерная революция, о необходимости которой так долго говорили феминистки, свершается на страницах моего романа. Главный герой пытается (и довольно успешно) доминировать и абьюзить женщин на все лады, но в определенный момент… Впрочем, довольно, а то уже спойлер получается. Скажу так: белые маскулинные цисгендеры терпят поражение за поражением в реальном мировом масштабе, а предпосылки этого явления раскрыты в моей книге.
Как вы оцениваете типографскую отрасль в нашей стране?
Долой типографскую отрасль. Деревья жалко. Я — за полную цифровизацию. Бумажными книгами должны остаться только детские и подарочные издания.
О чем ваш следующий роман?
Не скажу. Оригинальные идеи — самое дорогое, что сейчас есть. Я долгое время лелеял мысль о книге про общество развитого каннибализма. Глядь, а уже какая-то итальянка пожинает лавры со свежеиспеченного бестселлера на эту тему.