«Рассекая волны» целиком поделен на главы с такими названиями, будто это женский роман: «Бесс выходит замуж», «Жизнь в одиночестве», «Болезнь Яна», «Сомнение», «Вера». Каждая глава начинается с достаточно бодрой песни, «небанально» резонирующей с сюжетом. Главу «Жизнь с Яном» открывает композиция In a broken dream, например, а сексуальные похождения героини символически предваряет «Сюзанна» Коэна, повествующая о женщине, либидинально зависимой от мужчины, который ее не любит. «Рассекая волны» уже содержит в себе всю дальнейшую жизнь в искусстве Ларса фон Триера — особенно отчетливы корни «Антихриста», «Нимфоманки» и «Меланхолии», при внимательном просмотре которых легко убедиться в том, что режиссер не лжет, когда заявляет в интервью, что снимает очень смешные фильмы.
Трагизм в «Рассекая волны» по ходу сюжета нагнетается до комического предела и, если воспринимать за чистую монету происходящее, того самого русского слова «пошлость», которому Владимир Набоков не мог найти аналога в других языках. У нас в стране так спекулировал на зрительских чувствах не сверхсерьезный Андрей Тарковский, с которым любят сравнивать датского злюку, а истовый синефил Алексей Балабанов сначала заставил русских перенять идеологию Данилы Багрова в «Брате» и «Брате 2», а потом выдал gore-хоррор, снятый по лекалам Тоуба Хупера, за слепок гниющего советского мира («Груз 200»), в момент развития сюжета — нарочито символичный 1984-й — переживавшего в общем-то годы сытые и бескровные.
Черная комедия на то и называется черной, что ситуации в ней пугающие, а автор весьма циничен. Хотя цинизм (или даже часто произносимое в контексте Триера «мизантропия») — слово не совсем правильное, достаточно грубое. Лучше будет — «благоразумие». И символично, что единственный персонаж «Волн», мыслящий адекватно в мареве пустых слов и перверсивных обсцессий, — герой лечащего врача, как в правильной мыльной опере. Опять же, что не менее символично, это по совместительству единственный персонаж, не несущий серьезной сюжетной функции, которая драматургически оправдывала бы его существование на экране, что по большому счету располагает к тому, чтобы опознать в нем фигуру автора.
У религиозного философа Владимира Соловьева была на этот счет красивая фраза в «Чтениях о богочеловечестве». Передам ее содержание: если Царствия Божьего нет, нет смысла и жить по Христову образу и подобию. Соловьев обосновывает этим наличие Рая, Ларс фон Триер исходит ровно из той же максимы, но в Рай не верит. Герои всех его фильмов существуют в пространстве богооставленности — отсутствия рая. Бог важен в его кино, потому что многие герои обращают к нему молитвы, но гораздо важнее — факт отсутствия Бога, о котором осведомлен исключительно режиссер.
Из этой богооставленности, бессмысленной иррациональности бытия, и протекает сардоническая ирония Ларса фон Триера. Мир абсурден, а значит, морали нет. Еще до постмодернистов это поняли экзистенциалисты. В свою очередь, постмодернисты первыми начали смеяться над этим абсурдом жизни. «Если Бог умер, то все дозволено», — в данном случае дозволено автору, который мыслит своим призванием расстроить чувственный аппарат смотрящего.
Он, кстати, очень жестоко смеется над своей героиней. Правда. Многие сцены «Волн», будь они вырваны из контекста (а именно — из фильма), могли бы, думаю, вызвать если не хохот, то хотя бы искреннюю улыбку и у того легиона фанатов Триера, которые выходят с его картин с лицом, опухшим от слез. Вспомните хотя бы момент, когда Бесс дрочит (и в каком ритме!) какому-то дядьке в автобусе на заднем сидении после того, как тот несмело решает ей подмигнуть. Вспомните реакцию этого дядьки на ее неожиданное решение, отпечатанную на его щекастом лице, и следующий за ситуацией разговор героини с Богом, в течение которого она якобы от лица Всевышнего сравнивает себя с Марией Магдалиной, очевидно, забыв, как та дошла до святости.
Тема самопожертвования и святости и далее понимается ей ошибочно. Это прекрасно знает и Ларс фон Триер, в последние полчаса, предваряя так называемое жертвоприношение (напомню, имевшее место в христианской культуре только единожды, и это было очень давно), поставив танцевальную композицию группы Deep Purple, перед тем как отдать героиню на растерзание Удо Киру. Приведу ее строки, предназначенные исключительно для Бесс:
If you've been bad
Oh Lord I bet you have
And you've not been hit
Oh, by flying lead
You'd better close your eyes
Ooohhhh bow your head
Wait for the ricochet
Финал с небесными колоколами и совсем уж анекдотичным фигуративным «светом в конце тоннеля», кстати, тоже предваряет эмблематичная композиция: Дэвид Боуи глэмового периода пронзительно поет Life on Mars, констатирующую отсутствие всякой загробной жизни.