«Ирония судьбы, или с легким паром!» начинается с анимационной миниатюры, на существование которой не принято обращать внимание. Архитектор с трубкой во рту ходит по кабинетам с помпезным проектом нового типа домов, напоминающих модернизированные сталинки, и от инстанции к инстанции его осекают, принудив в итоге отказаться от изысков и украшательств. То, что после редакций партии остается от его архитектурного плана, напоминает уже безликие брежневки, куда в канун Нового года синхронно переезжают герои фильма. Неспроста все песни, которые исполняет Женя Лукашин, — будь они сыграны на стихи полулегального Пастернака или разбитного советского журналиста Александра Аронова — в той или иной мере посвящены роли дома в русской действительности (песня, которая начинается со слов «Никого не будет в доме», композиция «Если у вас нету тети» с повторяющейся строкой «Если у вас нету дома», а также «Баллада о прокуренном вагоне» Александра Кочеткова, посвященная русской бесприютности-неприкаянности).
От начала и до конца фильм Рязанова — жесточайшая сатира на советскую однотипность — такую, что одну квартиру не отличить от другой, вещи в них схожи, а названия улиц в каждом городе одинаковы, не говоря уже о ключах, шкафах и польском гарнитуре, за который принято давать на лапу 25 рублей сверху. «В каком городе нет 1-й Садовой, 2-й Загородной, 3-й Фабричной?» — ласково, обращаясь к советским зрителям, вопрошает голос за кадром, пока оператор дает панораму брежневских новостроек. «Одинаковые лестничные клетки, окрашенные в типовой приятный цвет, типовые квартиры, обставленные стандартной мебелью, а в безликие двери врезаны типовые замки...». «Ирония судьбы» — потому и воплощение народного фильма для тех, кто родился в СССР, что больше ни в одной стране мира такой истории любви произойти попросту не могло. И дело тут не в абстрактном менталитете, а в крене партии на одинаковость социальных благ.
Сколь бы неожиданным это заявление ни казалось, «Ирония судьбы» — фильм, который насмехается над культом Нового года. Вообще — над культами: систематизированного быта (символом которого является Ипполит), брака (что проявляется в потрясающей сцене телефонного разговора Нади и Гали с фразой последней «Решила успеть на последний поезд? Ну ничего, вот увидишь, он и от тебя сбежит») и заграницы (лучший пример — сцена, в которой Ипполит и Надя обмениваются импортными подарками). То есть примерно над всеми культами советского горожанина, вместе образующими тип личности под названием мещанин.
У Жванецкого была такая миниатюра с Романом Карцевым и Виктором Ильченко — «Везучий и невезучий». Ильченко очень долго хвастался перед Карцевым обустройством своего быта, а тот — «несостоявшийся человек» — вдруг спрашивал у него: «Ты хоть раз кого-нибудь защищал? Напился хоть раз?» — таким образом человечность приравнивалась к непутевости и противопоставлялась недалекому и бездушному прагматизму. Аналогичную дихотомию образуют Ипполит и Женя Лукашин, которые, впрочем, переговариваются гораздо более сумбурно и раздраженно. Внешне похожий на стервятника Ипполит кропотливо устраивает свой быт и ревниво за него держится, не готовый на решительный шаг и риск. Он не пьет, не буянит и вообще придерживается пуританского морального кодекса. Лукашин, то и дело расплывающийся в глуповатой улыбке, напротив, всегдашняя жертва обстоятельств и человек порыва, примерно с пятой минуты фильма и до конца перманентно рискует социальным благополучием. К 36 он холост и живет в 32-метровой квартире с мамой, сбегал со свадьбы, сорвав себе первый брак, и два года встречался с девушкой, не решаясь сделать ей предложение. Одно из чудес «Иронии судьбы» — в победе невезучего над везучим. Надя предпочитает Ипполиту Лукашина, после чего Лукашин склоняет Ипполита к антисоциальныму поведению — такому как скорая езда, обильные алкогольные возлияния и принятие душа в пальто и шапке.
В канун Нового 1976 года великий советский волшебник Эльдар Рязанов выдал советскому телезрителю инверсию его фундаментальных бытийных ценностей. Хирург в поликлинике и учительница русского языка и литературы в школе — на тот момент представители самых образцовых профессий в советском обществе — в главный праздник страны объявили этому обществу (примерные представители которого так и названы в открывающей фильм песне «не теми») саботаж. Как только Лукашин попадает в квартиру Нади, с ним происходит метаморфоза. Тюхля-тюхлей, он превращается в наглеца, хватающего за хвост свое потенциальное счастье, и Надя начинает ему соответствовать — обретает голос Аллы Борисовны Пугачевой, позволяет Лукашину целовать себя в губы, отпускает Ипполита на холод в мокрой насквозь одежде, а под конец фильма вообще срывается по известному адресу в другой город от матери и подруг.
«Вы считаете меня легкомысленной?» — спрашивает Надя в финале, вперившись взглядом в камеру, очевидно, рассчитывая на то, что так как раз никто о ней не подумает. Инверсия заключается в том, что образцовый советский человек не был сентиментален. Элемент безумства тактично искоренили репрессивными методами в первые десятилетия после образования СССР, и даже под конец XX века он не был свойственен советским героям новой эпохи с доски почета. А о Наде и впрямь так к концу фильма никто не думал. Эльдар Рязанов переписал историю, и главными героями отечественного мидл-класса в главный советский праздник оказалась не серая моль, у которой, как язвительно-сардонически подмечает Лукашин, «все всегда правильно», а авантюристы-рабы порыва. И в канун очередного Нового года от имени всей страны хочется сказать режиссеру большое спасибо за эту фальсификацию.