Париж в августе. Жара. Тишина. Тоска. Послеобеденный отдых в доме престарелых. Детский час. К старикам приходят отпрыски, часто напоследок. Вот и к Эмиру, pater шумного familias, нагрянула дочь (Фанни Ардан), внучка (Майвенн Ле Беско), ее младшая сестра (Марин Вакт) и еще куча родственников. У Эмира Альцгеймер, свою долгую трудную жизнь перед финальным затемнением он изложил нанятой специально журналистке, зафиксировавшей для мемориального альбома детали биографии патриарха: Алжир, эмиграция, октябрь 61-го, май 68-го, ассимиляция, интеграция, медленная деградация, наконец, дожитие. Слов и фотокарточек много, смысла мало, смысл ускользает. Кем был Эмир? Откуда он, вроде понятно. Куда попал и кем на этой земле стал, близкие даже не догадываются. А так хотелось бы знать, ведь угасает на глазах эпоха. Прошлого, может, и не жаль, но ведь настоящее и, главное, будущее зависит напрямую от того, подберут ли потомки ключ, раскроют ли тайну ДНК своих предков.
Тема национальной идентичности во Франции самая горячая. Причем уже лет 20. Портрет гражданина Пятой республики времен толерантности и мультикультурализма начали писать еще при Шираке. Победа на ЧМ-1998 стране была в помощь. Знаменитая триада black, blanc, beur, казалось, стала идеальной рифмой для либерте и далее по тексту. Увы, благие намерения всегда ведут в редакцию «Шарли Эбдо», «Батаклан» и на набережную Ниццы. Уже Саркози столкнулся с недопониманием со стороны гетерогенного французского общества, а Олланд заплатил за когнитивный диссонанс сполна. Макрон сейчас живет в долг, 2022-й покажет, продлит ли социум своему президенту кредит, в Елисейском дворце опять неспокойно, хоть и без перемен, Марин Ле Пен потирает руки.
Режиссерка Майвенн, зарекомендовавшая себя крепким ремейком шедевра Пиалы «Полисс», а также душещипательной автобиографической мелодрамой про токсичные отношения «Мой король», тоже потирает, только не руки, а зеркало. Три не три, а пенять на отражение, коли твоя мысль крива и примитивна, бесполезно и довольно с ее стороны глупо. Навязчивая идея молодой парижанки, типичной, избалованной разными привилегиями bobo, припасть к алжирским корням — вместо эспрессо по утрам пить чай с мятой или спать не в шелковой комбинации «Шанталь Тома», а в некоем подобии кандуры — выглядит не важным шагом на пути к себе настоящей, а капризом и блажью мещанки в мусульманстве. Удивительно, как ни авторка, ни вступившая с ней в сотрудничество группа известных товарищей, больших французских звезд (кроме Ардан и Вакт, в «ДНК» снялся Луи Гаррель) не понимают, что участвуют в мольеровской комедии, а не в «Шепотах и криках», адаптированных под запросы времени, допустим, Кешишем. К слову о Кешише: именно он до своих ностальгических увлечений молодостью и красотой исчерпывающе высказался о травмах, неврозах, колониальном сознании и постколониальной вине в ленте «Кус-кус и барабулька» или в «Черной Венере». Да и Ханеке в «Скрытом» или Робер Гедигян в «Вилле» и многих других своих картинах, не говоря уже про Мишеля Уэльбека, на насущные вопросы дали ответ. Означает ли ислам (и политический, и повседневный) покорность для французов перед неизбежным? Да. Можно ли ставить знак равенства между вероисповеданием и гражданством, если родина общая и секулярная, а религии разные и чувства друг друга оскорбляют ежедневно? Нет.
Майвенн, конечно, переживает за общество, в котором живет, но искреннее беспокойство — не повод для трюизмов. Классический для французского кино мариводаж, его легкое дыхание, все эти разговоры ни о чем и о самом главном, что десятилетиями ведут мамочки и шлюхи, и мужчины, которые очень любят женщин на террасах кафе бульвара Сен-Жермен, в «ДНК» мы слушаем и слышим, как тяжелый перегар и кислую отрыжку. От передовиц газеты «Либерасьон», вложенных в уста того или иного персонажа, — мусульмане тоже французы/ попробовали бы они так в мечети. И от феминистской реконкисты — от каждого по каминг-ауту, каждому по абьюзу.
В итоге, истошно голося и истово мучаясь два часа кряду, персонажи «ДНК» добиваются лишь одного результата — вместо эмпатии у зрителя антипатия и сплошное раздражение. Кто все эти позеры и резонеры, уберите их из кадра, чтобы они не заслоняли Париж, тоска по которому в локдаун достигла апогея. У нас с ними разное ДНК, мы не родственники, а чужие люди, так какого рожна мы терпим, эй, механик, выключай проектор, кина не будет.