В обшарпанных кирпичных пятиэтажках замерло время. Настойчивая трель будильника побуждает открыть глаза и прокашляться от вечной мерзлоты быта. Маша (Аня Чиповская) покидает комнату своего бойфренда Гоши (Павел Попов). Потертые джинсы, ярко-красная куртка, шапка больше ее головы. Девушка спешно выкуривает сигарету, ей все амбивалентно: задерживаться неохота, но и спешить хочется едва ли. На улице отрезвляющая зима, день сулит мало приятных встреч, и как-то нездоровится.
Старенький скутер сбоит, в поликлинике проклинают до седьмого колена, на работу получается приехать с опозданием. Гоша держит ночной клуб. Общее состояние воспаленное, на грядущей вечеринке придется танцевать. Кашель кровавый, неподалеку трется непонятная блондинка, с которой, кажется, изменяет бойфренд. Мало горячки, кокаин был лишним. Маша поднимается на стойку и, не успев сделать и пары движений, падает прямиком в толпу. Операция на сердце. Ноет еще не заживший вертикальный шрам через всю грудную клетку. Маша сильная, но тайком, вдали от чужих взглядов, в закоулке больницы прошепчет в телефонную трубку: «Бабулечка, что я такое сделала, что меня так наказывают?» Тревоги на время развеет хирург Матвей Сергеевич (Андрис Кейшс) с вкрадчивым голосом и пытливым взглядом. Постепенно девушка начинает отдаляться от Гоши. При выписке встречи с Матвеем не закончатся: сначала обмен сообщениями, а после неловкие поначалу, романтические рандеву. Гоша что-то подозревает, окружающие догадываются. Маша заболела другим мужчиной.
Она примеряет красную курточку дарденовской Розетты. Жизнь чуть хуже обычной, на грани отмирания чуткости. Не считая броского цветового намека на творчество бельгийских братьев, «Вмешательство», впрочем, нисколько не про референсы. История девушки, которая встретила мужчину старше и отдала себя без остатка — на бумаге лаконичная и вечная, на экране сродни увесистому роману о воспитании чувств в твердой обложке, где среде отведено не меньшее значение, чем тем, кто завяз в снегу в перерывах между разговорами на повышенных тонах в квартирах с тонкими стенами. Стоическая провинция: больницы с раздражающе блеклым нутром, ушлые рестораны, напоминающие кабаки, невычищенные дороги (если есть). Мимо железнодорожных станций проносятся поезда, где-то в потемках плутает на скутере Маша, остальное остается недвижимо и вечно. Во «Вмешательстве» нет необходимости учитывать многовековую норму жанра и любые другие вариации этой нехитрой завязки. Героиня движется интуитивно, ее ведет чувство подлинности. Она силится защищать своего Матвея от всех напастей вселенной в одиночку. Тот заботу поймет превратно. Сердце Маши обнажено и от волнений устало. Мужчина же буднично покачает головой при виде неисправного скутера, предостерегая от ДТП.
Губит, впрочем, не неоправданный риск, а эмоциональная скупость и неловкое молчание при очередном спонтанном свидании. Маша на перепутье крайностей. Гоша, наоборот, пышет энергией, да не той. Агрессивный, неуправляемый, неуемный. Бьет кулаком стены, истошно кричит, потому что иначе не может, по-другому не воспитан. Обреченных во «Вмешательстве» нет, тусклыми проекциями мерцают «предки» героев, объясняя все про своих детей даже больше, чем иное предисловие. Гошина мама, сродни сыну, манипулирующая, но не жестом и силой, а словом. Машина бабушка — мудрая, светлая, но остающаяся безынициативным наблюдателем, осколком качественно иного восприятия любви, когда порыву поддавались без сомнений.
Идеалы, бес(чувственность), такое же наследство, как комната в коммуналке. Под протекторатом Гоши Маша обрела проблемы с сердцем, после чего полюбила человека, который ей его вылечил. Наивно? Очень. Но как иначе? «Во врачей всегда влюбляются», — говорит героине ее бабушка. Маша познает себя первооткрывателем в новых отношениях. Подобно своей героине, режиссер Ксения Зуева после «Близких» на ощупь переизобретает для себя киноязык. «Вмешательство» не «кино спин» и не надрывная мелодрама в интерьерах хрущевок. Трудно недооценить силу крупного плана, но куда важнее видеть искаженный взгляд Маши на мир: фрактальные переливы, блики света в расфокусе, двойная экспозиция, фраза «все плывет перед глазами» получает прямую репрезентацию на экране. Само слово «вмешательство» предполагает силу, которая способна сбить с ног. Машины кошмары предостерегают, в них замещающий фигуру отца Матвей бесстрастно смотрит, как девушку мучают. Поблизости маячит блондинка-разлучница. Перелом случится, когда то, какими Маша видела сны, перейдет на реальность. Страх если и не съедает душу, то призрачным псом так и норовит выпрыгнуть из темноты и укусить. Отдавшись этим тревогам, чувствуешь холод и безразличие.
Осязаемым «Вмешательство» становится, стоит героям заговорить. Споры вокруг сквозняка и пластиковых окон, беспечные разговоры про мессенджеры, благодарность, ошибочно воспринимаемая флиртом. Подвыпивший контингент на дне рождения хирурга, гоповатые ребята, собравшиеся около детской площадки и развлекающие себя сплетнями. Те типажи, что вокруг, даже если не провинция, а чуть крупнее. «Вмешательство» вызывает неловкость, потому что подсматривать за чужой частной жизнью всегда непривычно. Сродни эффекту — невольно застать на чужой кухне внутрисемейную ругань. Эти ожесточенные споры понятны на любом языке, оттого щемяще узнаваемы. Фильм населен второстепенными, казалось бы, малозначимыми людьми: все они, начиная эпизодическим отцом Маши (Михаил Негин), вечно прозябающим в запоях, заканчивая соседкой по палате (Дарья Екамасова), — незаживающие рубцы по ту сторону толстой кожи героини. След их участия в ее до сих пор недолгой и куда менее яркой, чем ее куртка, жизни, все тянется, не покидая мыслей. Маша растрачивает себя на эти воспоминания, Гошу и Матвея — двоих глубоко травмированных мужчин, окружающую суету, да так, что от нее самой уже ничего не остается. Такова судьба несчастных Розетт по обе стороны любой границы.