Вот люди — солдаты и бабы с ведрами-чемоданами наперевес — поднимаются-восходят из снежных окопов. Бегут быстро-быстро к кустам-деревьям.
А вот привал: один изможденный мужчина в заснеженном промокшем насквозь тулупе, с синячищами под глазами от многодневного недосыпа, облокотившись на клен, припадает к его корням и с надрывом шепчет, едва слышно: «Привал». И все в радиусе пятнадцати, наверное, метров синхронно падают навзничь как мертвые, вражьей пулей подкошенные. Групповая одышка и секунда ангельской тишины. «Давай!» — «Что "давай"?» — «Что есть, то и давай». И ложкой передают по кругу колосья пшеницы, промерзлые, которые не могут насытить.
Герои «Восхождения» Ларисы Шепитько — два партизана, которых отправили из лесу за съестным. Слегка мужлан, болтливый Рыбак (Владимир Гостюхин) — когда-то рабочий парень, уважающий труд, жизнь, любовь, простые мужицкие радости и на войне неспособный существовать в одиночку, вне роты. И молчаливый, бледно-худой, хворый, но стойкий Сотников (Борис Плотников) — бывший учитель, не терпящий компромисса, полумер, страдающий от того, что оказался обузой со своим кашлем.
Шепитько была ребенком войны и как-то впитала, унаследовала понимание изнеможенных солдат, когда те бредут километр за километром в дикий мороз сквозь вьюгу, зная, что вокруг враг и смерть ютится поблизости. Впрочем, и раньше ей удавалось погрузиться в незнакомую среду с головой, не отстраняясь, впуская чужие страдания себе в душу (смогла бы она прожить больше, чем ей отмерено?). Все ее фильмы про состояния, душевные кризисы. «Ты и я» — картина о себе (поэтому самая совершенная), о поиске, мытарствах, хождению по свету и мукам того, кто считает, что сделал ничтожно мало для своих лет. В 28 она с той же отдачей погружалась в кризис сорокалетних, никому не нужных, тоже после войны, неприкаянных, брошенных, занимала позицию родителей в конфликте отцов и детей. В «Зное», едва ли окончив ВГИК, умудрялась понять рабочих, страстно постигающих целину Средней Азии (вроде заказ-заказом, а у нее — высказывание).
Конечно, ей помогла окопная проза Василя Быкова, фронтовика, который с глубоким психологизмом рассказывал короткие истории-случаи из военного опыта сослуживцев — про западню, товарищество в полку и походы солдат в атаку. «Сотникова», по которому поставлено «Восхождение», читатели «Нового мира» огульно сравнивали с Федором Достоевским. Сама Шепитько со свойственной ей патетикой (в этом с ней могли бы посоревноваться немногие) говорила, что «Сотников» — «произведение о духовности».
В отличие от книги, в фильме нет воспоминаний-флешбеков, сомнения-горести персонажей выражены в их лицах (Шепитько репетировала до съемок, дотошно делала много дублей) аудиовизуальными средствами. Героя колотит жар, и повествование как бы ведется от лица человека в этом состоянии, в любой момент готового упасть в обморок. Оператор Владимир Чухнов наводит и отводит камеру от героев — то приближается, то отдаляется, будто сам пребывает в агонии: в пульсирующем — то нарочито тихом-спокойном, то лихорадочном — ритме ощущается влияние Александра Довженко. Отсюда постоянный эффект присутствия — в бреду, в окопе, под вражьими пулями. Когда Сотников близок к потере сознания, исподволь, будто издалека, ненавязчиво начинает играть мелодия Шнитке, стилизующаяся под шум леса, гул ветра, шуршание крыс в подвале врага — это прием, распространенный сегодня, но в советском кино полвека назад, мягко сказать, нечастый.
В начале фильма герои идут по снегу в Хохловку. Рыбака там от немцев прятали местные старики, не выдали, а знали, что ротный старшина кадровый, потом в партизаны благословили. Он рассказывает так упоительно, как они с сошлись в этой самой Хохловке с девушкой, как она подошла к нему и его аж жаром обдало, так и женился бы сразу, если бы не война. Подходят к Хохловке — а там угли, заметенные снегом.
Кино — это, по заветам Годара, правда 24 кадра в секунду. Война — это смерть, разбомбленные дома, горе утраты, копоть, запах гниения. Кино о войне — смерть 24 кадра в секунду. Притча о войне, как называла свой фильм Шепитько, — путь к смерти и восхождение к вечной жизни. Они с Быковым хотели назвать фильм «Вознесение», но им не позволили.
А вот другой момент — чудо. Уже с добычей, нарвавшись на полицаев, героям удается от них сбежать. Сотникову — с раной в ноге. На рассвете притом, когда кончились патроны и шансы. Хрипя, проползая через сугробы, лицами об опавшие в осень кусты.
Вторая половина «Восхождения» — плен, испытание воли. Героев допрашивает некто Портнов в исполнении Анатолия Солоницына — мелкий бес, экс-преподаватель атеизма, что пресмыкается перед германскими офицерами. Бледное лицо Сотникова, героя-мученика войны, контрастирует со смуглой харей Портнова. Свет и тьма. Белый и Черный. Не покидает ощущение, что решение сделать фильм черно-белым принято ради этого.
Сотников у Шепитько рожден в 1917-м, святой воин. Революционное чувство долга перед страной и ореол святости слились в нем в контаминации. Он Христос (и Шепитько выбирала актера, похожего на Христа), Рыбак — Иуда (потому что испугался за свою шкуру), другие пленные — апостолы, и похоронят их в общей яме. За библейскую символику «Восхождение» сильно ругал Тарковский, но потом снял «Сталкер» и «Ностальгию».
В годы застоя фильм приняли без единой цензурной правки. На Западе — наградили «Золотым медведем» Берлинского фестиваля. Над картиной рыдали западные киноэстеты, католики, вручившие ей приз экуменического жюри, начальники-взяточники, пропустившие на экраны.
Строками, евангельскими по духу, полон и «Сотников» Быкова: «Сколько уже их, человеческих жизней, со времен Иисуса Христа было принесено на жертвенный алтарь человечества, и многому ли они научили это человечество? Как и тысячи лет назад, человека снедает в первую очередь забота о самом себе, и самый благородный порыв к добру и справедливости порой кажется со стороны по меньшей мере чудачеством, если не совершенно дремучей глупостью». По мысли Лариса Шепитько не отошла от повести ни на шаг. Слившись с евангельской, мораль военного времени оказалась абсолютно универсальной.