Пожалуй, самыми интересными картинами фестиваля, в этом году по понятным причинам бедноватого и на радикальные художественные высказывания, и на явные зрительские хиты (эта колонка писалась до премьеры «Нового порядка» Мигеля Франко), стали документальные ленты Джанфранко Рози «Ночное» и внеконкурсные «Спортивная жизнь» Абеля Феррары с «Хоппер/Уэллс» Орсона Уэллса.
Джанфранко Рози — звезда современной итальянской кинематографии, режиссер, дважды выигрывавший главные призы в Венеции и Берлине за «Священную Римскую кольцевую» и «Огни в море». В своей новой картине, действие которой разворачивается на Ближнем Востоке, Рози избегает напрямую говорить о военных конфликтах, которое десятилетие подряд делающих из жителей Ливана, Сирии и Ирака святых и мучеников. В кадре практически не слышна стрельба или взрывы, лишь раз где-то на окраинах Дамаска прострекочет автомат, да и то его заглушит булькающая вода в кальяне, что курит на крыше пара молодоженов. «Разве есть вещи прекраснее ночного дождливого неба?» — восхищается девушка. «Конечно, есть, — размышляет про себя камера. — Например, мирное небо. Дождливое иль нет — неважно».
Рози провожает по пустынным улицам барабанщика, распевающего любовную лирику как будто с укором — опомнитесь люди, make love, not war. Обнимает за плечи пожилую мать, потерявшую сына: его казнили за участие в повстанческих отрядах. Вместе с ней зритель водит рукой по грубым мазаным стенам (они единственные свидетели гибели молодого солдата), вместе с ней вспоминает все его сердца трещинки, все линии его злодейки-судьбы. Проникает в тюрьму, чтобы испуганно оглядеть арестованных террористов, или в психиатрическую лечебницу, где на сцене местного драмтеатра выстроились в ряд пациенты — находчивый доктор-гуманист дирижирует репетицией патриотической постановки. И правда, кем надо быть, как не сумасшедшим или трупоедом-государственником, чтобы распевать в разгар Апокалипсиса национальный гимн?
Абель Феррара, получавший на сцене Дворца фестивалей приз за вклад в кинематограф, был преисполнен жалости к человечеству, на чью долю в 2020-м выпали невиданные в новейшей истории испытания. Его новый фильм-экспромт «Спортивная жизнь» — хроника текущих событий — трагическая тишина замерших Рима и Нью-Йорка, шепоты и крики задыхающихся в больничных коридорах пациентов, гитарные рифы и хрип солиста, развлекавших Берлинскую публику перед концом света.
Феррара провожает старый мир, разрушенный ковидом до основания, монтируя кадры из «Томмазо» и «Пазолини» со сценками пресс-конференций «Сибири». Альберт Серра спрашивает автора, как быть, Уиллем Дефо рассказывает, как пить — и все равно жажду жизни этих великих маргиналов и мизантропов ничто не утолит, не погасит, не уничтожит, даже вселенская катастрофа.
Именно в Венеции, беззастенчиво и самовлюбленно погруженной в прошлое, показали другой шедевр документалистики, вернее, особого жанра, названного тем же Фераррой act of documenting life. «Хоппер/Уэллс» — двухчасовое кино о кино, снятое Орсоном Уэллсом в 1970 году. Деннис Хоппер, навестивший Уэллса на площадке «Другой стороны ветра» (незаконченного неведомого шедевра, картины, смонтированной все-таки post mortem Питером Богдановичем и презентованной здесь же в Венеции в прошлом году), за долгим, но спартанским ужином отвечает, не стесняясь пристального ока камеры, на каверзные вопросы режиссера.
Звезда со звездою говорит обо всем и ни о чем. Небожителям полагается, вот так, впроброс, предельно буднично аттестовать кинематографические достижения гениев, им равных. Хоппер признается, что семь раз принимался смотреть «Приключение» Антониони, но сон брал верх над разумом. Уэллс поносит Алена Рене и публику-дуру, не способную проникнуться истинным духом искусства. Тает лед в бокале с джин-тоником, тают надежды продюсеров, бесстрашно доверивших свои капиталы двум безумцам — у Хоппера в разгаре съемки «Последнего фильма», Уэллс тоже который уже шаг по счету совершает в алкогольном бреду кинонабоба-мегаломана.
Куцая, темная картинка дышит смертью, сочится жизнью, они среди нас, такие молодые, такие несчастные, такие родные. Люди, ответственные за ХХ век, за все то прекрасное, что случилось с миром, в котором мы еще есть, а их след простыл. Это неправильно, это, увы, неизбежно.