Карты в руки. Интервью с актером Артёмом Кошманом о сериале «Нам покер», азарте и синдроме Стендаля

Ты сам азартный человек? 

Да! Мне кажется, это с детства так пошло. Я могу так чем-то увлечься, что забываю обо всем остальном. Это и карточных игр касается, и остального. Когда я учился в школе, я уже умел играть в дурака. У нас это, правда, запрещалось. (Смеется.) В другие игры до съемок тоже умел играть, например, мы часто с друзьями зависаем за покером. На самом деле, это хорошая возможность сплотиться и узнать друг друга получше.

На актерство этот азарт распространяется?

Сто процентов. Когда тебе в кайф работать над ролью, ты можешь долго к ней готовиться, что-то предлагать на площадке, когда это позволяет обстановка. Потому что, знаешь, бывают ситуации, когда у вас экспедиция, ограниченное время, и для этого нет никакой возможности. Но я считаю, что съемки — это коллективный процесс, процесс сотворчества, поэтому я всегда стараюсь что-то искать, разбираться в персонаже, обязательно предлагать какие-то идеи, и в этом тоже есть свой азарт.

А желание что-то предлагать, оно от чего зависит? Чувствуешь запрос от режиссера, может быть, общий вайб?

Да, конечно! Мне кажется, слово «вайб» хорошо подходит. Такие вещи обычно и правда чувствуешь. В любом случае моя задача как актера реализовать видение режиссера, то, как он моего героя себе представлял. Я прежде всего слушаю его установки и то, что мне говорят о задаче. Но это очень классно, когда складывается диалог, и это происходит естественно, даже если в азарте вот в этом ты предлагаешь то, что на самом деле совсем образу не подходит.

А для тебя важен актерский ресерч?

Ресерч?

Да, это когда ты в процессе подготовки к роли изучаешь прототип, какие-то референсы, окружающих людей, которые могут быть в чем-то похожи на героя и время, эпоху.

Я думаю, это необходимо. И чем больше я развиваюсь в профессии, тем более мне такой процесс становится интересным. Референсы какие-то изучать, фильмы смотреть, чему-нибудь учиться специально для съемок. Возьмем, к примеру, «Нам покер» — я много нового узнал.  

У нас даже было похожее упражнение в институте, потому я знал, что это сработает. Перед съемками я пошел в Эрмитаж, впервые в жизни. И там было несколько картин, которые меня вдохновили. 

Расскажи!

На меня большое впечатление произвела картина «Иван Грозный убивает своего сына» Ильи Репина. Это такая мощная вещь! Еще мне очень повезло: я был в Эрмитаже, когда там проходила выставка Каспара Давида Фридриха. Наверное, в этом случае я не стал бы выделять конкретное название. Меня в целом заинтересовала мрачная, неповторимая атмосфера его работ. 

Но главное впечатление связано с картиной, которая находится в главном корпусе, — «Морфей и Ирида» Пьера Нарсиса Герена. Она такая светлая. Так меня увлекла, что я, кажется, возле нее простоял больше часа. Наверное, в первый раз в жизни я никак не мог насмотреться на картину. В какой-то момент, смотритель зала начал поглядывать на меня с подозрением. (Смеется.) Не могу даже описать, как у меня перехватывало дыхание, когда я перед ней оказался.

Синдром Стендаля.

Теперь ты мне расскажи, что такое синдром Стендаля? (Смеется.)

Это когда при виде какого-то произведения искусства, будь то картина, скульптура или кино, у тебя появляется столь сильное переживание, что повышается частота сердцебиения. Или начинается головокружение. То есть что-то впечатляет тебя настолько, что вызывает физическую реакцию.

Вау, круто, тогда что-то похожее точно было и у меня. 

У вас были консультанты на площадке или ты как-то сам совершенствовался в карточных играх?

Мы рубились с друзьями. Собрались, так как давно вместе не играли, и это было круто! Потому что мне кажется, что весь этот процесс больше про психологию, особенно про твою возможность читать людей. На съемках я уже многое знал и умел, но были вещи, которые в процессе подправлялись. Либо случались ситуации, когда мы просто останавливались и сверялись с тем, как правильно. У нас было два сценариста: Арсений Ванин («Кухня. Война за отель») и Артем Скуба («Кибер Иван»). Один из них отвечал как раз за то, как это должно соответствовать миру карточных игр. В каких-то ситуациях нам помогала девушка-крупье, которая находилась на съемках. Мы спрашивали у нее, как нужно, она подсказывала, и мы сразу снимали.

Существует, как мне кажется, ложное предположение о том, что актерам, возможно, проще блефовать за игральным столом. Как ты к этому относишься?

О! Я услышал классную историю об этом на площадке. Кажется, Мэтт Дэймон перед съемками какого-то фильма про покер…

Это, наверное, когда он к «Шулерам» готовился.

Да, да. Точно! Он решил, раз он актер, то сейчас придет в казино и всем покажет. Да только он почти сразу все проиграл, потому что актерам это все мешает при игре в покер за карточным столом. Не нужно носить темные очки, как обычно делают все голливудские звезды. Вообще не надо при игре в покер как-то усиленно притворяться, нужно играть в свое удовольствие, кайфовать, блефовать по ситуации, в зависимости от того, какие у тебя карты. Конечно, делать это интереснее с тем, кого ты плохо знаешь или вообще незнаком, изучая его в процессе игры.

А какой была самая сложная роль, с которой ты на сегодняшний день столкнулся?

Слушай, я, наверное, как и многие в таких случаях, скажу, что она еще впереди. (Смеется.)

Я стараюсь к каждой роли подходить исходя из того, что это какой-то новый челлендж. И, естественно, с каждым годом роли становятся для меня все сложнее. С другой стороны, я все же считаю, что самое сложное в кино — это жанр. «Нам покер» — одновременно криминальная комедия и драма. И это было непросто, мы все приложили немало усилий для того, чтобы это выглядело круто и натурально. На самом деле, мне бы многое хотелось сделать на экране. Например, сыграть злодея. Прямо настоящего негодяя, знаешь, как в классическом жанровом кино, с трюками, погружением в экстрим. Или же воплотить образ человека против всего мира, как сделал Кристиан Бейл в «Игре на понижение», 

Слышал про фильм, который называется «День рождения Сидни Люмета»... Звучит как раз, как тот самый челлендж.

О! Раз ты знаешь про эту картину, то могу точно сказать, что это и вправду была одна из самых сложных ролей, влияние которой я ощущаю на себе до сих пор.

Ты неоднократно в других разговорах упоминал, что твои любимые актеры — Аль Пачино и…

Леонардо Ди Каприо!

Какие твои любимые фильмы с участием каждого из них?

К сожалению, я пока не видел «Убийц цветочной луны» и «Битва за битвой». Но, думаю, что все равно ответил бы: «Волк с Уолл Стрит». Вообще, мне очень нравится определение, которое дал актер Сережа Бурунов игре Ди Каприо в фильме «Что гложет Гилберта Грейпа». Что он играет «без кожи». Но мне правда кажется, что именно во время съемок «Волк с Уолл Стрит» Ди Каприо поднялся на новую высоту. И даже Скорсезе, когда работал над этим фильмом, немного вырос, как бы это странно ни звучало. Ну или, по крайней мере, заново себя открыл, помолодел. Поэтому назову именно этот фильм. 

Что касается Пачино… Я мог бы перечислить много классных классических фильмов. Например, один из моих любимых «Крестный отец». Нравятся и «Собачий полдень», и «Лицо со шрамом», но отдельно хотел бы сказать про «Фрэнки и Джонни». Это фильм, который я буквально искал много лет! У меня в детстве на странице в ВК была картинка с фразой из этого фильма. Я не мог его найти все это время, представляешь? И только когда я показал ее Сереже Тарамаеву (актер театра и кино, кинорежиссер. — Прим. SRSLY), он сразу воскликнул: «Старик! Так это же "Фрэнки и Джонни"!» (Смеется.)

Мне, кстати, кажется, что твое сотворчество с Сергеем Тарамаевым и Любой Львовой это пока что самое необычное и разноплановое, что ты делал. Расскажи об этом опыте. 

Во-первых, спасибо за такие слова! Во-вторых, ты знаешь, как однажды сказал Де Ниро: «Иногда достаточно прийти на площадку с выученным текстом». (Смеется.) Я очень люблю Сережу и Любу, работа с ними многое мне дала. Но самое важное, что на площадке у них я чувствую абсолютную свободу, которая бывает в авторском кино. С ними мне не нужно что-то придумывать заранее, только выучить текст, а все остальное рождается само. 

Кстати, насколько тебе интересны как актеру какие-то сугубо авторские проекты? 

Конечно. Я вообще считаю, что авторское кино — оно тоже массовое. Спилберг, например, тоже всегда снимал авторское кино, но оно просто постепенно становилось массовым. И это круто, когда такое происходит. Когда авторское становится мейнстримом. Когда создаются новые имена. Новые величины. Возможно, даже появляется новый жанр. Для меня авторское кино — это когда у человека просто болит, и он хочет этим поделиться. В таких фильмах больше любви. Больше боли. И очень важно, когда люди на них идут в кинотеатры. Потому что как будто бы, снимая полнометражный фильм, ты надеешься, что человек при просмотре будет погружен в это… Например, как в театр. Я имею в виду именно чувство того, что ты зритель и сейчас сидишь в зале. Это чувство нельзя терять в киноискусстве. Так что я только за то, чтобы сугубо авторских историй было только больше. 

Насколько важно твое первое впечатление о режиссере при выборе ролей? 

Я всегда обращаю внимание на режиссеров. Мне даже может не понравиться текст, но если им будет заниматься человек, который мне интересен, который мне нравится, за которым я чувствую эту историю и способность ее рассказать, то я, конечно, приду ради режиссера. 

Давай закончим музыкальной паузой. Если бы у тебя сейчас была возможность включить абсолютно любой трек, что бы ты выбрал? 

(Смеется.) Так, так, так. Только один? 

Можем составить плейлист!

(Пауза.) Это точно была бы House of the Rising Sun. Ее много кто исполнял, но мне больше всего нравится версия The Animals. Они сделали это грандиозно, великолепно и гениально. Обязательно было бы что-то из Высоцкого. Очень его люблю. Пусть будет «Песня о друге». Ну, и… Måneskin — Somebody Told Me. 

Забавно, что два из трех названных треков кавера.

Так вышло! Что касается последнего, то очень энергетически нравится то, как Måneskin это сделали. Так что, прямо сейчас я бы послушал рок. (Смеется.)