Во всемирный день поэзии Евгений Горон и Александр Зингер выпускают мини-альбом «Жажда». Таланты поэта и джазового музыканта сплелись благодаря жанру spoken word. Он отличается тем, что тексты песен проговариваются, а не поются. «“Жажда” — тонкая минималистичная работа, где каждый вздох, каждый шорох стоят на своем месте. Музыка здесь не работает костылями к стихам. Наоборот, это два самодостаточных по весу высказывания, которые усиливают друг друга», — подчеркивают авторы.
Подробностями о релизе Евгений и Александр поделились с SRSLY.
Почему вы решили сделать этот совместный проект?
Горон: Стоит признаться, что изначально мной руководили весьма эгоистичные соображения. Объясню: у меня есть поэтическая программа, время от времени я с ней гастролирую. На этих поэтических вечерах я читаю и те тексты, которые в итоге вошли в «Жажду». И вот за то долгое время, пока я езжу с концертами, эти стихи стали для меня несколько…предсказуемыми. То есть, тебе известно, что почувствуешь, проживая их со сцены.
А когда я принес их Саше на первую репетицию и мы попробовали повзаимодействовать, я крепко удивился. Во-первых, потому что и до Саши я пытался сотрудничать с музыкантами, но итог оставлял меня равнодушным, а здесь — нет, я загорелся. Во-вторых, Саша сумел превратить изученные мной стихи в другие: они стали значить другое, звучать иначе. Появилась какая-то новая глубина, искренность, пронзительность. И тут уже не было пути назад.
Зингер: В 2006 году я сотрудничал с театром имени Пушкина, где Роман Козак ставил спектакль «Саранча» по пьесе Биляны Срблянович. Там была достаточно напряженная сцена, которую мне предстояло озвучить одними лишь барабанами. Мне понравился процесс, несвойственный для музыканта, который, как правило, играет с поющими, а не с говорящими людьми. В 2014-м я увидел «Бердмэна», где весь звук — от сцен до диалогов — был обрамлен барабанами Антонио Санчеса. И тогда я вернулся к этой идее с новой силой, но до конца не понимал, что это должно быть. А вот когда я прочитал и услышал стихи Жени, все встало на свои места. Его тексты меня задели, я впервые так реагировал на поэзию. И это стало для меня сигналом «да, это оно». Я написал ему, он согласился, и мы приступили к работе.
Вы изначально выбрали spoken word как жанр альбома или думали над другими вариантами?
Зингер: Я до сих пор точно не знаю, что значит spoken word. Мне не с чем сравнить, у меня нет перед глазами прецедента, с которым я мог бы нас подровнять. Все, чего мне идейно хотелось — единения: корневого, этнического, древнего. Когда человек рассказывает стихотворение, как мантру, как заклинание. А я делаю тоже самое только с помощью музыки.
Горон: Как человек, работающий со словом, я понимаю, что любое понятие требует четкого определения, любая форма — быть названной. Если подразумевать под spoken word мелодекламацию под музыку, то мы точно занимаемся чем-то другим. Мне близка выразительность, но от выразительного чтения поставленным голосом меня передергивает, правдоподобный всхлипы и заламывания рук меня смущают. Таким часто грешат актеры и чтецы. Это выглядит наигранно, неестественно, в этом, на мой вкус, очень мало правды. И музыка здесь зачастую выступает опорным костылем для создания настроения у слушателя. Минорная мелодия — значит трагический текст, грустим. И обратно.
Мне кажется, что у нас изначально другая природа происходящего, другой состав замысла. Что мой текст, что музыка Саши, если их разделить — это два самодостаточных высказывания, они по отдельности все равно будут выполнять ту задачу, которую мы как авторы задумали. Но если их соединить, то слова превращаются в заклинания, мелодии — в шаманизм. Другой уровень существования двух видов искусства.
Что вас объединяет как авторов? Благодаря чему возникла такая химия между текстами и музыкой?
Горон: Мне кажется, мы с Сашей интуитивно сходимся в предположении, что любовь — это заглавное событие и чувство в жизни, как бы высокопарно это сейчас ни прозвучало. Осторожничаю потому, что голосом мы этого ни разу не обсуждали. Но когда я слушаю его музыку, она всякий раз убеждает меня в этом.
И еще мне кажется, что у нас творческое общение и взаимодействие перегнало личное. У обоих достаточно жесткие графики, поэтому мы редко встречаемся поговорить о жизни. Но в том, что касается совместного творчества, оба так красноречивы и откровенны наотмашь, что у меня есть ощущение, будто мы знаем друг друга давно и весьма близко. Отсюда — мы очень хорошо друг друга распознаем, чувствуем. У меня нет музыкального образования, поэтому в процессе я больше образами и метафорами с ним разговариваю. И он всегда безошибочно играет именно то, что я хотел ему сказать.
Зингер: Думаю, мы оба хорошо понимаем женскую, а если взять шире — человеческую природу. Это может быть неочевидным на первый взгляд, но в стихах Жени я нашел эквивалентные моим формулировки о том, как мужчина должен относиться к женщине, на какие поступки идти, с каким трепетом. Например, когда я читал его «Режиссера», мне вспомнилось, как моя мама объясняла мне дежурные правила приличия в обращении с женщинами: вовремя поданная рука, отодвинутый стул, уважение, чувство безопасности. Мне кажется, что во многом мы с ним про одно и тоже.
Поэзия каких авторов вам близка?
Зингер: До встречи с Женей я не особенно интересовался поэзией. Думаю, это связано с травмой школьного образования, когда тебя просто заставляли учить стихи, не уделяя должного внимания тому, что это не просто строчки в рифму, которые нужно красиво прочитать у доски. Но я делаю успехи: недавно мы возвращались с репетиции и почему-то стали обсуждать носы у итальянцев. И вдруг, неожиданно для себя, я ввернул какой-то весьма поэтичный эпитет, описывая их. Женя очень удивился, не ожидая от меня такого красноречия. Поэтому медленно, но верно я погружаюсь.
Горон: Мне хочется думать, что я благодарный читатель. Мне может не нравится стихотворение в целом, но я найду для себя две строчки, наблюдение, логическую связку, иногда два слова, чтобы очароваться. Я люблю такие стихи, когда ты не понимаешь, как это сделано. Когда странный (или, наоборот, самый заурядный) порядок слов превращается в магию, когда строчки прибирают тебя к рукам, несут в то место, куда тебя хочет увести автор, а потом тебе требуется еще какое-то время, чтобы вернуться обратно. Мне кажется, так пишет Полина Барскова, так писал Григорий Дашевский. Я люблю тексты Александра Анашевича, Хулио Кортасара, Леонарда Коэна, Ричарда Бротигана, Пауля Целана. В общем, я могу долго продолжать, но разброс стран и течений, думаю, ясен.