Единственный наследник втихую истребленного дома Атрейдесов — Пол (Тимоти Шаламе) зарабатывает респект племени фрименов, посапывая на песке в ожидании набегов харконненских патрулей и тотчас играючи разматывая противника при наступлении. Отбиваться от бледнолицых оккупантов в скафандрах удается практически без потерь, но предводитель местных Стилгар (Хавьер Бардем) намерен поглубже забуриться на юге, в части планеты, якобы непригодной для жизни.
Беременной матери Пола леди Джессике (Ребекка Фергюсон) приходится тяжелее всех — ей наказано заменить увядающую Преподобную Мать (aka верховно-просветленную жрицу), для этого требуется выпить яда, выжить и вместе с токсикозом нести еще и ношу воспоминаний всех своих женщин-предков. Тем временем Пол берет себе кличку Муад’Диб (пещерная мышь), флиртует с Чани (Зендая) и сторонится народной молвы о том, что он спаситель из пророчества. Однако идея отомстить влечет Атрейдеса, а слава о его анонимных партизанских подвигах доходит как до Падишаха-императора (Кристофер Уокен) с его рассудительной дочерью Ирулан (Флоренс Пью), так и до авторитарного ордена Бене Гессерит. По их стратегическому велению в дамки дома Харконненов выходит хвастливый социопат Фейд-Раута (Остин Батлер), готовый по одному дядюшкиному (Стеллан Скарсгард) наказу выжечь фрименов дотла.
Может быть, деньги и не в силах сделать каждого счастливым, но на что несколько лишних нулей уж точно горазды — так это снять проклятие с обреченных, неэкранизируемых литературных текстов. Достаточно толики голливудского упрямства и студийного голода до потенциальных киносериалов, чтобы от поп-культурного пафоса, с которым принято рассказывать о несостоявшейся версии «Дюны» Алехандро Ходоровски (ну просто охота на Моби Дика), не осталось и следа. То же касается жалостливых попыток оправдать художественный провал линчевской адаптации тем, что прозу Герберта просто невозможно перенести на экран. Долгие годы все это было мифом, построенным на двух конкретных неудачах, сейчас же Дени Вильнев со второй попытки таки оседлал червя Шаи-Хулуда. Не так изящно и уверенно, как это обыкновенно получается у фрименов, но до Хавьера Бардема, гогочущего на месте песчаного всадника то ли в камикадзе-припадке, то ли в бравурном воинственном запале, было бы далеко любому. Игривая эмоциональность, особенно ощутимая на фоне общего патетического флегматизма мира «Дюны», сиквелу точно на пользу.
Лучась подростковой эйфорией, присущей мальчишке, встретившему подружку, которую хочется дергать за косички, Пол силится обаять Чани и подержаться с ней за руки. Скривив рот в застывшей властолюбивой ухмылке, Фейд-Раута творит разнообразную изуверскую дичь и заставляет своего бугая-брата (Дэйв Батиста) покорно целовать его боты. Непробиваемо-надменное выражение лица леди Джессики, положенное ее роли религиозного гуру, ровно на долю секунды дает удовлетворенный сбой, когда преподобная мать Бене Гессерит (Шарлотта Рэмплинг) чертыхаясь спотыкается, не устояв от приказного тона Атрейдеса. Все это ценные мимические штрихи к портрету, которых первая «Дюна» с ее вайбом несостоявшейся космооперы Лукино Висконти была лишена — в ограниченном диапазоне работали почти все артисты, кроме Момоа, который прыгал, бегал и скакал, что Тигр из Винни Пуха, даже если бы вписался в фильм Бела Тарра.
Живость, которая в моменты редкой уязвимости пробивала маски статуса-кво героев Вильнева, делала их человечными. Джейк Джилленхол уничтожающий клавиатуру о стол полицейского участка в «Пленницах». Плачущая Эми Адамс в «Прибытии», не готовая лишить себя обреченного семейного счастья, даже зная (заглянув в будущее), сколько ей это принесет горя. Перепуганный Джилленхол (снова) во «Враге», увидевший супругу паучихой. В этом образном мелодраматизме сиквел «Дюны» куда ближе золотой поре в фильмографии Вильнева (2013–2016), чем созерцанию архитектурной биеннале «Бегущего по лезвию 2049», которым все ограничилось в прошлый раз. Кажется, залог состоятельности сиквела — то, что вместо былых попыток культурно совладать с первоисточником режиссер просто разделывает его, что Фейд-Раута рабов на гладиаторском бою.
Ведь моральные терзания Пола, долгое время не желающего принять свое предназначение даже понарошку, политических амбиций ради, — не классический внутренний конфликт сверхчеловека. То, что Атрейдес примиряется с ролью повелителя-мессии, только отпив воду жизни (тот самый яд из ферментов червя, который по преданию может выдержать только женский организм) и увидев все варианты будущего, осознанно подгоняется Вильневым под поэтику все того же «Прибытия». Трагедия второй «Дюны» в том, что герой осознанно становится антигероем. Пол и Раута обречены биться при встрече не потому, что один добро, а другой зло — просто оба являются проекциями одной и той же методологии пропаганды, убеждающей простой, ведомый люд в их избранности. И пока Атрейдес готовится завести толпу, а Раута доказывает свою эффективность, вычищая дюны от фрименов, до Ирулан доходит, что все религиозные модели этой вселенной — императорских рук дело.
Во второй «Дюне» куда меньше бубнят под нос, чем в предыдущей серии. И куда больше времени тратят на эффектное укрощение пустыни. Подсевшего на специи (spice) Пола хоть и кошмарят видения о будущем в стиле тематического глянцевого разворота, но значительно реже. Пустыня урчит. Чани юморит и комично, сродни сумеречной Белле Свон, хватает ртом воздух, обижаясь на императорские амбиции Атрейдеса. Циммер открывает для себя дудук. Сейду снится мужчинам. Джош Бролин появляется в кадре для того, чтобы соблазнить Пола запасами ядерки (отцовское наследство). Изредка звучит что-то про «силу» и прочий нарратив «Звездных войн». Проскакивают и ненамеренно комичные эпизоды, вроде диалогов Джейн с нерожденной дочерью (что-то от «Уж кто бы говорил») или запрета Стилгара на тошноту.