Пугающе искусственная квартира в «Сестрах» Ивана Петухова, сотканный из детских воспоминаний деревенский дом в «Бери да помни» Байбулата Батуллина, отталкивающе холодные интерьеры в короткометражном «Хейте» Светланы Самошиной — все это дело рук художницы-постановщицы Марфы Гудковой. О том, как придумывают миры режиссеры и прописывают сценаристы, мы уже читали. Марфа же рассказала, как найти в реальности нужный образ и перенести его на экран так, чтобы зритель тоже в него поверил.
Как ты вообще решила пойти в художники-постановщики?
Я училась на театрального художника, окончила Школу-студию МХАТ. Когда еще училась в школе, я думала, что буду станковым художником (работающим на мольберте. — Прим. SRSLY). Потом поездила по университетам и поняла, что скучновато. Я попала на день открытых дверей в Школу-студию МХАТ и вот тогда поняла, что круто делать задуманную картинку объемной. Ты строишь декорацию, в ней ходят человечки, ты ставишь свет, придумываешь костюмы, реквизит.
Так, собственно, все и началось — я поняла, что это мое, и буквально со второго курса начала делать учебные спектакли со студентами. Ты не просто учишься и усваиваешь теорию, а сразу попадаешь на «кухню». Меня позвал режиссер Илья Бочарниковс. Мы с ним сделали несколько спектаклей. Потом начали звать другие режиссеры — так и закрутилось.
Где тебе больше нравится: в театре или в кино?
Когда я проработала в театре несколько лет подряд, то уже подустала. В театре ты приходишь и попадаешь в уже состоявшийся живой организм, нужно под него адаптироваться, знакомиться с начальниками цехов. Они, как правило, уже взрослые серьезные профессионалы, а ты вот пришел студентом. С кино получилось так, что меня периодически звали на короткие метры, но я соглашалась чисто попробовать. Потом очень долго сопротивлялась и не шла снимать, потому что это огромный адский труд с тратой сил, времени и нервов, а не весь материал нравился. Оно того не стоило. Я очень долго не начинала работать в кино полноценно, хотя предложения были. Потом началась реклама. Я познакомилась с очень крутыми операторами, режиссерами, как-то собралось приятное комьюнити. Благодаря этому немного начала вылезать из театрального кокона и выходить на полные метры. Но, опять же:
Если материал тебе неинтересен, то оно того не стоит, на мой взгляд.
Что мне нравится в театре и дается сложнее в кино — это подготовительный этап. Для сцены вы вдвоем с режиссером сначала все продумываете, потом начинаете выстраивать систему с артистами, потихоньку оживлять этот выдуманный мир. Самое классное — наблюдать в последние недели перед премьерой, как все оживает, свет поставлен, костюмы приживаются. Минус в том, что эту эйфорию ты проживаешь один раз — на премьере. А можешь вообще не прожить! Свет не вовремя зажегся, актер на пять секунд позже требуемого что-то сделал, реквизит сработал не так, как ты планировал. Но в любом случае восприятие живое. Я очень волновалась на съемках «Сестер» (фильм режиссера Ивана Петухова, 2022 год. — Прим. SRSLY) — это был мой первый полный метр, я не понимала до конца, работает задуманный образ или нет.
Какой материал для тебя неинтересный?
Когда ты читаешь и тебя ничего вообще не цепляет. Понятно, что это не художественное произведение и в сценарии ты читаешь канву сюжета, но все равно. Всегда есть мотив, который тебя цепляют, или темы, волнующие больше других. Очень зависит от режиссера, потому что если у режиссера есть предложение и понимание, что он хочет сделать, то идет такая энергетика, от которой ты заряжаешься, тут же хочется что-нибудь придумывать, что-то предлагать и делать.
А что тебя в «Бери да помни» зацепило?
Меня зацепила татарская деревня. Когда я прочитала сценарий, мне показалось, что это полудетский фильм, потому что история про мальчика. Я просто любитель, скажем так, скандинавских детективов, нуарного холодного кинематографа. Мне очень нравится Рой Андерссон. А тут — детская комедия. Но потом я поняла, что история вообще не детская, а очень глубокая, и еще сама фактура невероятная.
Мы объездили где-то 15 деревень, и во всех были эти синие домики — моя слабость. Еще и цвет такой благородный, красивый, очень кинематографичный. В этом есть история, что не нужно строить бутафорию. Еще забыла сказать, что мне очень нравится Кустурица, поэтому сразу же всякие коровы, курицы и прикольный абсурд на сцену выходят.
Ты сказала про скандинавские детективы — в «Сестрах» было что-то оттуда?
Да, в орнаментах и принтах — мы придумали, что у нас везде будут ветки деревьев. Главная героиня Аня сначала бежит через голые деревья, и потом это проявляется в реквизите, в мебели, шторах. Мне кажется, что так как раз отзывается моя насмотренность. Это не красивая история, как мы привыкли, а настоящая геометрия с острой фактурой.
Это такой символ, который ты не из головы придумал, а он сам родился из материала. Мы рассказываем историю женщины, которая запуталась.
Нас во МХАТе учили, что задача не просто сделать красиво, а найти образ.
Ветки — это как все страдания, через которые ей приходится пробираться. В процессе ты просто по наитию творишь, а осознаю я это только сейчас.
А из чего состоит обучение по твоей специальности?
Во-первых, из технической части. Дают произведения разных эпох, времен, стилей, жанров, и ты придумываешь решение — какой это будет спектакль, какие будут декорации, во что будут одеты персонажи. А самое главное, ты придумываешь само решение: о чем эта история. Такой подход учит обозначать каждый предмет на сцене. У нас была бесконечная история искусств, мне очень нравилась история материального быта. Мы изучали всякие плошечки, горшочки, стаканчики. Еще клеили макеты, делали стульчики в двадцатом масштабе, клеили интерьеры усадьб, когда сидишь и каждую капительку делаешь из картона — это было самое любимое.
Насколько вообще оправданны претензии о неправдоподобности? Мол, не было такого в ту эпоху, не носили такие пиджаки.
Если это историческое кино или спектакль, ляпы говорят исключительно о непрофессиональности художника. Ты обязан изучить весь материал и быть подкованным в теме. Есть условная история, так называемая стилизация, когда четкая детализация не важна. В таком случае визуальная часть во многом зависит от видения режиссера. Есть «Екатерина Великая», где все обусловлено эпохой, а есть «Бриджертоны», где правдоподобность не главное.
Вообще, есть тенденция на минимализм, но она началась давно, еще с «Гамлета» Остермайера, когда на сцене только стол, стулья и песок. За последние десять лет очень много работ с проектором, но и он, честно говоря, уже надоел.
Цифровизация проникает везде, но тоже должно быть в меру.
Есть отдельные гении, которые этому противятся: например, Дмитрий Анатольевич Крымов, он всегда работал с простотой и наивностью. Цифровизация — не признак современности. А вот выбор непосредственно материала для спектакля и какое-то его особенное видение — вполне.
Как вы ловите настроение помещения? Или создаете его?
Мне кажется, это самая интересная часть профессии. Потом, когда вы все выстраиваете, уже не так задорно. Для «Бери да помни» мы объездили много деревень в попытках найти ту самую с нужным настроением. И даже если само место не подходило, это же фактура, ты ее впитываешь — тут шторки, тут наклеечки, там подушечки на веранде определенным образом валяются. Ты всем этим насыщаешься, а потом в нужный момент вспоминаешь.
В «Бери да помни» вообще цветная какофония. Я вижу все эти цветные тряпочки и прямо живой себя чувствую. Жалею, что мы среди такого не живем. Несмотря на то, что у каждой деревни есть свои особенности, мы постарались создать знакомое и узнаваемое для всех пространство. Сравнить татарскую деревню и какую-нибудь из Ярославской области — они все разные. Поэтому мы так долго и искали подходящий домик.
То есть в «Бери да помни» просто переделан чей-то дом?
Да! Нам очень повезло — в таких деревнях заселена от силы половина домов, остальные пустуют. Старики умирают, дети живут в городе, дома стоят. Нам повезло познакомиться с главой села, которая нам помогла связаться с хозяевами выбранного места. Мы перекрашивали фасад, меняли мебель, обстановку, много дополнительного реквизита было. Но с таким подходом тоже сложно: не всегда какие-то нововведения нравятся хозяевам, даже если они в этом доме не живут. В таком случае всегда подключаются продюсеры и локейшн-менеджеры, которые пытаются договориться.
У тебя было такое, что очень хотелось что-то воплотить на сцене или в кадре, но не получилось?
Мы в театре ставили «Короля Лира», и я хотела поставить большую прозрачную стену на сцене — метров десять на пятнадцать. По ней должны были ходить люди, а конструкция сама постепенно бы наклонялась и в итоге придавила бы героев. Сначала дали добро, мы уже начали заниматься изготовлением, а потом нам сказали, что технически такое невозможно. Пришлось все переделывать и придумывать заново. Я тогда сильно расстроилась, хотелось сделать что-то сложное.
А у тебя есть какая-то мечта художника? Такую декорацию построить, после создания которой подумаешь: «Ну все, я состоялась».
Мне бы хотелось придумать целую вселенную заново.
Не воссоздать что-то, не сделать собирательный образ, а с нуля. Я не люблю фэнтези, но мне нравится «Гарри Поттер» именно тем, как он создан — из ничего. Мы же не знали до фильма, как конкретно выглядит распределяющая шляпа, а теперь это узнаваемый образ. В «Дюне» меня тоже зацепила эта монументальность, что-то конструктивистское, масштабное, но при этом новое.
Художникам же тоже надо как-то упражняться в мастерстве — у вас есть какие-то упражнения?
Да просто смотреть вокруг. Я сейчас шла к тебе, остановилась перекурить, вижу — стоят мусорные баки с пакетами, все исписанные. Не будь я сейчас в определенном проекте, может, внимания даже и не обратила бы. А так схватываешь все вокруг, запоминаешь.
Вообще, нам очень важно ездить везде, путешествовать. Это сначала тебе кажется все колоритной мешаниной, а в самый ответственный момент достаешь детали откуда-то из воспоминаний. Всегда нужно пожить с определенным образом в голове, собрать его из имеющегося материала. В кино не всегда есть такая возможность, но, когда это случается, — просто чудо.